Алла Кроун - Перелетные птицы
Какая-то женщина, сжав кулаки, произнесла: «Наши сыновья и братья погибнут, но мы отстоим нашу землю».
Когда на балконе дворца появился царь — серая, понурая фигура в военной форме, — толпа опустилась на колени и по площади разнеслось «Боже, царя храни». Сергей сжал губы и потянул Надю за рукав.
— Идем отсюда, сестренка, я передумал. Здесь нам делать нечего.
Выбравшись из толпы, они пошли домой через Исаакиевскую площадь. У германского посольства Сергей остановился и указал на бронзовых лошадей на крыше.
— У толпы прескверное настроение. Вот увидишь, они разграбят посольство. Антигерманские брожения сильны в обществе, и наш царь-батюшка надеется, что это отвратит от него гнев рабочих. Но уверяю тебя, не отвратит. Если наш народ и ощущает сейчас какое-то единство, то оно быстро развеется, когда мы вступим в боевые действия, так что война только ускорит революцию. — Он рассмеялся холодным, безжалостным смехом. — То, что делает царь, нам только на руку, сестра.
От его голоса по телу Нади пробежала дрожь.
— Откуда в тебе столько ненависти, Сережа? Что царь сделал плохого лично тебе?
— Дело не только в царе. Есть еще его окружение, несколько людишек, которые возомнили, что они лучше других. Ну ничего, мы им покажем. Уже скоро! — Сергей погрозил кулаком в сторону Зимнего дворца.
— И кто это «мы»?
— Большевики, Надя, большевики! Ленин — единственный, кто понимает, как управлять массами.
— Не думаю, что он может что-нибудь сделать, пока скрывается по заграницам.
— Он ждет случая вернуться, а когда это случится — берегись!
Ночью Надя металась в кровати, разрываемая противоречивыми чувствами. Она любила брата и хотела помогать ему, по страстные слова Сергея пугали ее. Она подозревала, что то, о чем говорят на их «беседах», повергло бы ее в ужас, и поэтому брат никогда не брал ее с собой. Несмотря на веру в то, что демократия нужна России, глубоко в сердце Надя не могла согласиться с радикальными методами, которые предлагали большевики.
Неизменно ее мысли обращались к Алексею. Она любила его, и любовь ее отличалась глубиной и бескомпромиссностью. Хотя он и был аристократом, Надя не сомневалась, что его чувства к ней окажутся выше их социальных различий и что она сумеет склонить его к своим убеждениям.
Прошла неделя. За семейным обеденным столом царило мрачное настроение. Антон Степанович с усталым видом и без аппетита водил ложкой в тарелке со щами. Надя взволнованно положила ладонь ему на руку.
— Папа, почему ты не ешь? Ты же так тяжело работаешь, тебе нужно есть.
Отец улыбнулся:
— Ты моя маленькая мама! Я сегодня слишком устал. Весь этот шум из-за войны, потом эта истерика у Персиянцевых из-за графа Алексея. Княгиня опять не в себе. На этот раз из-за того, что Алексея могут послать на фронт.
Сергей угрюмо зыркнул на отца.
— А что ей беспокоиться? Наверняка старый граф найдет способ оградить свое драгоценное чадо от войны.
— Ты ошибаешься, Сергей. Он очень гордится тем, что его сын пойдет воевать, и, наоборот, хочет, чтобы тот уехал прямо сегодня. Поэтому меня и вызывали к ним. Княгиня места себе не находит из-за того, что Алексею уезжать через три дня.
— Я думала, он в Париже…
— Он был в Париже, но вернулся два дня назад.
Надя встала из-за стола и собрала грязные тарелки. Руки у нее так дрожали, что ей пришлось напрячься, чтобы не уронить посуду. Нужно было пройти через небольшую буфетную, ведущую к кухне. «Один шаг. Потом еще один. Не зацепиться за ножку стула. Половицы поскрипывают в такт ударам сердца. Еще два шага, быть может, три — выйти из столовой. Через дверь буфетной — в кухню. Матрена, слава Богу, уже ушла. Поставить тарелки на стол. Осторожно. И быстро к раковине, опорожнить отяжелевший желудок».
Уже два дня, как вернулся, и даже не дал о себе знать! Как такое возможно? Быть может, она разминулась с ним, когда он искал ее, и экипаж ждал ее вчера на обычном месте? Она пойдет к нему. Сегодня же. Времени осталось совсем мало. Наверное, он с ума сходит, думает, как им встретиться. Ну конечно! Перемыть посуду и сразу бежать туда, где ее ждет экипаж.
Война! Проклятая война. Царь с царицей и их святой Распутин будут в безопасности, а Алексею ехать на фронт! Сегодня она увидит его. Поговорит, станет умолять, чтобы он поберегся. И будет любить, в тысячу раз сильнее, чем раньше.
Но улица у Летнего сада была пуста. Она долго стояла там в тени, кутаясь в муслиновую шаль, несмотря на тепло. Мимо нее проезжали экипажи, но ни один не остановился. Почему же Алеша не нашел ее? Надя еще какое-то время ждала, придумывая разные глупые причины его поведения, а потом, расстроенная, побрела домой.
На следующий день она простояла на том же месте на целый час дольше обычного, но так и не увидела его экипажа. Вечером Надя снова незаметно вышла из дома. На этот раз она направилась прямиком к дворцу Персиянцевых и стала наблюдать за черным ходом с противоположной стороны улицы. Боясь привлечь внимание городового, она медленно прохаживалась вверх и вниз по улице, не отходя слишком далеко. Надя считала шаги. Двадцать шагов туда, двадцать обратно. Потом двадцать шагов в противоположном направлении и снова обратно. Но все это время она не спускала глаз с двери. Впервые в жизни она разозлилась на белые ночи, ей не хватало темноты, чей плащ мог бы скрыть ее от глаз прохожих.
Еще один день и еще одна ночь. А потом Надя потеряла надежду.
На следующий день после того, как отец сообщил, что молодой граф уехал на фронт, она пошла на почту. Когда Алексей писал ей, он всегда отправлял письма «до востребования».
Он должен был ей написать, не мог не написать! Когда ей протянули конверт, она едва не выхватила его из рук почтальона и сразу выбежала на улицу читать.
«Наденька, голубка моя, ты должна знать от отца, что случилось за последние несколько дней. Какая же это мука — находиться рядом с тобой и не иметь возможности тебя видеть! Я еду на фронт и не могу описать всего, что у меня на сердце. Мне столько всего надо было тебе сказать, стольким поделиться! Я буду скучать по тебе. Я люблю тебя. Люблю до безумия. Не знаю, когда еще будет случай написать тебе, но не забывай справляться на почте. Будем надеяться, что эта война не продлится долго и я скоро вернусь к тебе.
Обожающий тебя Алексей».
Надя побрела домой. «Столько всего надо сказать… Стольким поделиться… Не могу описать всего, что у меня на сердце…» Какой же он заботливый и дальновидный человек, если даже в письме проявил осторожность, подумав о том, что оно могло попасть в чужие руки и скомпрометировать ее. И какой же он романтик, если не захотел в письме упоминать о свадьбе. Наверняка эти особенные слова он оставил на тот день, когда они заключат друг друга в объятия.
О, как же она любит его! Она будет молиться, чтобы с ним все было хорошо, и не станет роптать на судьбу. Как можно? Сейчас, когда она дома и в безопасности, он рискует жизнью на фронте. Но об этом не надо думать. Мысли могут накликать беду.
Теперь, когда Надя прочла письмо, ей стало не так больно думать о том, что их разлука может продлиться несколько месяцев. Тем временем ей нельзя забывать и о своих обязанностях дома. Ведь и тут есть возможность сделать что-то полезное для страны. Наверняка она может как-то помогать бедным и бездомным. В университет Надя идти не могла — она была нужна семье. Отцовская практика и те небольшие деньги, которые зарабатывал Сергей, готовя студентов, как-то помогали сводить концы с концами.
Решив жить одним днем, не заглядывая в будущее, Надя стала с тревогой следить за развитием событий.
В порыве патриотизма Санкт-Петербург был переименован в Петроград — немецкое «бург» заменили на старинное русское слово «град». Сергей считал, что это глупое решение, и часами спорил об этом со своим другом Яковом. Германское посольство, как он и предсказывал, подверглось нападению, и бронзовые лошади с его крыши были сброшены в Мойку. Растущая ненависть к врагу сконцентрировалась на царице, немке по происхождению. Люди винили ее в военных неудачах России и даже критиковали женщин императорской семьи за то, что те надевали белые униформы медсестер и ухаживали за ранеными солдатами. Хотя Надя считала благородным жестом со стороны императрицы и великих княжон то, что они выполняли неприятную и порой тяжелую работу в госпитале, она все же понимала, что эти действия не смогут обуздать вызванное страхом недовольство масс.
Надя начала писать возвышенные патриотические стихотворения, некоторые из них даже были опубликованы. Вскоре Сергей почувствовал, что с ней стали происходить перемены, сестра начала сторониться внешнего мира, и он, как раньше, старался проводить с ней все больше и больше времени. Они разговаривали о войне и о повседневных заботах друг друга, но избегали затрагивать глубинные материи своих жизней, словно каждый боялся открыть в другом какие-то непонятные для себя темные уголки.
