Мари-Бернадетт Дюпюи - Лики ревности
– Прости меня, о всемогущий Господь, за то, что я такая злая, такая жестокая! По правде говоря, мне этого совсем не хотелось. Умоляю, не обращай внимания на мои ужасные черные мысли! – едва слышно раскаивалась девушка.
Однако забыть картины воображаемого насилия, заполонившие разум, оказалось непросто. «Отныне у меня нет права осуждать убийц! – сделала вывод Изора. – Возможно, тот, кто убил бригадира, ненавидел его. Если задуматься, как много мы знаем об окружающих? Что, если бригадир спал с его женой или изнасиловал дочку? Сама я никогда не стану убийцей, клянусь, Господи, никогда! Я даже буду добра к Йоланте, совсем как мадам Маро!»
Теперь Изоре стало жарко, слишком жарко. Она зашевелилась и высунула нос из своего «гнезда». Из коридора доносился мерный рокот. Она поморщилась – знакомые звуки отцовского храпа.
– Храпи в свое удовольствие, скотина, эксплуататор! – произнесла она довольно громко. – Спи спокойно, в то время как твой дядя уже начал гнить в гробу! Я все равно схожу на могилу к этому несчастному и поговорю с ним. А весной нарву для него нарциссов!
Храп оборвался. Перепуганная Изора умолкла, опасаясь, что отец ее услышал и в любую секунду может возникнуть на пороге с занесенным для удара кулаком. Она еще долго вслушивалась в тишину, пока, наконец, не успокоилась. Тот, кого она иногда называла про себя «людоед Мийе», судя по всему, перевернулся на другой бок, так и не проснувшись. Зато она услышала другой звук – тихий, похожий на приглушенный стон. «Кто-то поднимается по лестнице! – догадалась она. – В такой час? Кто бы это мог быть? Привидение!» Вместе с молоком кормилицы она впитала и ее жуткие истории о призраках…
Изора привстала. Ей показалось, что из-под двери пробивается бледный лучик света. Послышался кашель – хриплый, похожий на сдавленные рыдания. Девушка вскочила с кровати и выбежала в коридор. Это была не храбрость, а неудержимое желание лицом к лицу встретиться со своим страхом, собственными глазами увидеть призрачный силуэт. Хотя, если бы не кашель, она, конечно, так не спешила бы. Внутренний голос шептал, что если ее и поджидает опасность, то исходит она вовсе не из потустороннего мира.
– Мама? – вытаращила глаза Изора, увидев Люсьену Мийе.
– Тише! – прошипела мать, прижимая палец к губам. – Отца разбудишь, дурочка!
Девушка отметила про себя, что на матери до сих пор платье и фартук, и она очень взволнованна.
– Куда ты ходила? – разволновалась Изора. – Уже очень поздно.
– Живот схватило. Легла, но сразу пришлось вставать и спускаться в уборную.
– Мам, ты выходила во двор? Я видела блуждающие огоньки.
– Беда у тебя с головой… Зачем мне выходить? Фонари там, где их повесили еще утром. Бедное мое дитя, бог знает что себе напридумывала… Ложись скорее спать. Ступай, доброй ночи!
Не веря своим ушам, Изора пыталась осмыслить, точно ли она бодрствует и действительно ли перед ней та женщина, что произвела ее на свет. Неожиданное «доброй ночи!» звучало в ушах, как колокольчик, чудесным образом прозвеневший в зловещих стенах.
– Доброй ночи, мама, – откликнулась она. – Приятных снов.
Так всегда говорил Тома, когда они прощались по дороге к шато, куда он неизменно провожал ее каждый вечер. Она отвечала смеясь: «Мне приснишься ты! Значит, мои сны будут приятными!»
Люсьена Мийе ответила по-другому:
– Сплю я или нет, а вижу одни кошмары!
Изора готова была поклясться, что в ее глазах под увядшими веками блестят слезы.
– Папа и с тобой дурно обращается? – встревожилась девушка.
– Нет, не забивай себе голову глупостями. Их там и без того хватает.
– Знаю, мама. Подожди, не уходи! Ты должна мне поверить, я на самом деле видела блуждающие огоньки! Они перелетели через двор, потом заплясали вдоль сарая. Сами по себе плыли по воздуху! Странно как-то, согласись!
– Странно? Скорее ты у меня странная. Это мог быть слуга из шато, которого послали собирать улиток. Любой человек имеет право бродить по улице хоть днем, хоть ночью – даже в такую дрянную погоду.
– Да, наверное, – не стала настаивать Изора.
Голос матери переменился: искорка взаимопонимания и нежности мелькнула – да угасла. Изоре захотелось погладить мать по руке, дать понять, что ей тоскливо и одиноко, попросить о ласке, но Люсьена повернулась и сгорбившись пошла к спальне, где крепко спал ее муж.
* * *На следующее утро Бастьен Мийе решил покончить, наконец, с приготовлениями к зиме. Он знаками дал понять дочери, сидевшей за столом с кружкой молока, что рассчитывает на ее помощь.
– Я не очень хорошо поняла, отец, что вы хотите, – отозвалась она, внезапно почувствовав раздражение. – Вы можете сказать словами?
– Иди переоденься. Будешь мне помогать, как раньше. Пока нет дождя, надо поработать. Готов биться об заклад, что все-то ты, ломака, прекрасно скумекала!
Мужчина смахнул капли кофе с усов, потер щеку. Потом тяжело поднялся из-за стола, надел резиновые сабо и только тогда удостоил дочь взгляда.
– Я не могу пойти с вами. Сегодня мадам графиня ждет меня к десяти. Я пробуду у нее весь день и весь вечер. Вам следовало бы нанять поденщика, раз уж на ферме столько работы. У вас есть на это средства.
Упомянуть Клотильду де Ренье в разговоре было все равно что укрыться за толстым стальным щитом. Подумав немного, фермер смирился с неизбежным. Он прислушался к шумам, доносившимся сверху, – Люсьена возилась в комнатах второго этажа.
– Сейчас семь часов, так что пару часиков сможешь поработать, – буркнул он. – Хотя нет, баста! Не хочу, чтобы хозяйка увидела тебя с черными ногтями или бог знает, что еще может ей не понравиться. Придется взять с собой мать.
Изора тут же пожалела, что соврала. Сегодня, в четверг, ее ждут в шато только после полудня, и девушка планировала спрятаться где-нибудь в сарае, чтобы ее не заставили работать.
– Маме лучше отдохнуть, – осмелилась перечить Изора. – Она не совсем здорова. Вы же знаете, как ей в такие дни бывает плохо.
Бастьен Мийе хрипло хмыкнул и презрительно посмотрел на дочь.
– Не вмешивайся не в свое дело! Представь себе, я в курсе, что такое ваши женские дни. А еще я точно знаю, что сегодня утром мать в состоянии поработать вместо тебя.
Однако Изоре не слишком в это верилось. Она тоже встала.
– Я иду с вами, отец, – сказала она. – Запрягайте лошадь, я скоро.
– А как же хозяйка?
– Я солгала. Мадам де Ренье просила прийти к трем часам, не раньше.
В мгновение ока Изора оказалась нос к носу с разъяренным быком. От пощечин у нее перехватило дыхание. Щеки моментально начали гореть, она заплакала.
– Грубая скотина! – рыдала она. – Вы не имеете права меня бить! Что я вам такого сделала? Да, я не парень, но это не моя вина!
– Я отучу тебя врать отцу! – взревел Бастьен.
Задыхаясь от обиды, Изора, ослепленная слезами, выскочила на улицу и, не успев опомниться, помчалась к графскому особняку. Там она точно найдет прибежище, и теперь-то уж точно расскажет Клотильде де Ренье всю правду. Графиня была удивлена, увидев ее на пороге своей гостиной. Горничная Амели вошла в комнату первой и с недовольной миной отчиталась:
– Прошу прощения, мадам, но мадемуазель Мийе не оставила мне выбора. А еще она позволила себе меня толкнуть!
– Надо же! Изора, что еще у вас стряслось? – подняла брови хозяйка дома. – Что-то с отцом? Или с матерью? Кто-то заболел или поранился? Не представляю, чем еще можно объяснить вторжение в столь ранний час…
– Мои родители – увы! – живы и здоровы. Если не считать дефекта в сердце. Они не могут меня ни любить, ни хоть немного уважать, не говоря уже о родительской нежности!
Тяжело дыша, Изора в отчаянии уставилась на огонь, пылавший на фоне чугунной плиты на задней стенке камина. На ней был изображен вставший на дыбы дракон, а на заднем плане – холмы и домик.
– Я больше не могу жить на ферме. Не хочу терпеть побои от отца.
– Выйдите, Амели, вам тут делать нечего! – распорядилась Клотильда де Ренье.
Сказанное Изорой и красные пятна у нее на щеках заинтересовали графиню, тем более что все пришлось как нельзя кстати: сегодня утром она отчаянно скучала.
– Присядь, полоумное дитя! – приказала она слащавым тоном. – Ничего не бойся, мы здесь одни. На что жалуешься, что не так?
– Жалуюсь на то, что до сих пор живу, что я на этом свете, а мои братья – нет! Отцу никогда не было до меня дела. Он только тем и занимался, что наказывал да притеснял, а после войны, по-моему, просто возненавидел.
– Не надо громких слов! Нет на свете человека, который ненавидел бы собственных детей. Характер у Бастьена тяжелый – это чистая правда, он неласков с близкими. Зато он – человек работящий и добрый католик, так что о ненависти и речи быть не может. Может, он все еще сердится на тебя за то, что ты отказалась от места в городе?
– Он сумасшедший! Мадам, пожалуйста, приютите меня у себя! Мне хватит кушетки где-нибудь в мансарде. Ничего, если там холодно. Сегодня утром отец хотел, чтобы я помогла ему на ферме, и я бы с радостью согласилась, если бы он относился ко мне по-человечески. Однако он просто хочет меня унизить, заставить пахать до седьмого пота. При том, что у него хватит денег нанять одного или даже двух поденщиков, как он это делает в сенокос или в жатву. Но нет же – он предпочитает выбиваться из сил от рассвета до заката, а потом злиться, всех облаивать и махать кулаками. Он постоянно бьет палкой собаку, и лошадей тоже.
