Василий Седугин - Князья Русс, Чех и Лех. Славянское братство
Во главе стола восседал Аврелий, по правую сторону от него находились Тибул и Луцилла, по левую — Чех, Лех и Русс. Тосты за них всех следовали один за другим. Гости были искренни в своих чувствах, освобождение Тибула наполнило радостью и гордостью сердце каждого горожанина: сильна Римская империя, грудью встает она на защиту своих граждан! Никого не дает в обиду!
Чех наклонился к Руссу и, преодолевая шум, спросил, лукаво блестя глазами:
— Ну как, поборол свою болезнь?
— Какую такую болезнь? — не понял Русс.
— А свое влечение к Луцилле!
— А ну ее! — отмахнулся брат. — Даже не думаю больше.
«Слава богам, перебесился наконец», — облегченно подумал Чех, принимаясь за новое блюдо.
Но Русс врал. Даже приключения во время бурного путешествия к вандалам не остудили его страсти. Он по-прежнему думал и мечтал о жене начальника гарнизона и ничего не мог с собой поделать. И сейчас, как бы ненароком, он нет-нет да бросал на нее короткие, восхищенные взгляды. Она не обращала на него внимания, но ему было достаточно того, что он видел ее, наслаждался ее красивым, свежим лицом, пышными черными волосами с завитушками возле ушей, короткими пухленькими пальчиками с нанизанными на них колечками и перстнями…
Когда пир был в полном разгаре, Луцилла встала и пошла к выходу. Русс, чуть помедлив, двинулся вслед за ней. В коридоре ее уже не было. Он направился в ее комнату. Она стояла перед зеркалом и пальчиками что-то поправляла на своем лице. Смелый от хмельного, он прислонился плечом к косяку и неотрывно смотрел на нее. Она скосила глаза и увидела его в зеркале, спросила с усмешкой:
— Пришел что-нибудь сказать?
— Что люблю тебя.
— Ишь ты, какой храбрый! А не боишься, что Аврелий проткнет тебя мечом из-за ревности?
— Нисколько.
Он шагнул к ней, намереваясь обнять за плечи. Но она в последний момент каким-то неуловимо ловким движением сумела увернуться из его объятий и, выставив перед его лицом тугие полуоткрытые груди, проговорила укоризненно:
— Нельзя покушаться на жену своего начальника. Это и совестно, и грешно.
Вид ее полуобнаженного тела был для него, как красная тряпка для быка. Он ринулся в новую атаку, надвинулся на нее всем корпусом и свалил на кровать. Но и тут она сумела сделать так, что они оказались сидящими рядом на пухлой перине. Оба тяжело дышали.
— С чего это ты вдруг стал таким настойчивым? — наконец спросила она.
— А ты разве не замечала, что нравишься мне?
— Видела, что глаз не спускаешь с меня.
— А я тебе нисколько не нравлюсь?
— Нравишься. Да только…
— Что — только?
— Молоденький ты очень…
И она вздохнула.
— Я повзрослею. И скоро, — пообещал он.
— Вот тогда и приходи, — ответила она и со смехом выбежала из комнаты.
Через неделю из Рима в Виндобону прибыл чиновник и долго беседовал о чем-то с Аврелием. После этого Аврелий собрал центурионов и стал говорить озабоченным голосом:
— Получено важное сообщение из Рима, от императора Проба. Правит он уже два года. Будем надеяться, что сможет удержаться у власти намного дольше своих предшественников…
Римская империя в описываемые годы переживала нестабильность центральной власти. За сто лет в государстве сменилось тридцать три императора, и тридцать из них заплатили за императорскую багряницу багрянцем крови; часто не только своей, но и всего потомства. Если восточные легионы провозглашали своего полководца императором, то западные немедленно выдвигали своего. Против того, кто был поднят на щит придунайскими солдатами, восставали африканские воины. А римский сенат покорно пресмыкался перед каждым, наступившим ему на горло.
Солдаты, поднявшие на щит нового императора, могли похоронить его под щитами через три месяца, через три недели, а то и через три дня, смотря по тому, когда объявится другой полководец, — может быть один из ближайших друзей императора, готовый заплатить солдатам побольше или выдать обувь подобротнее. А иной раз и этого не требовалось. Было совершенно достаточно, если гадальщики, всегда находившиеся при армии, получали от богов дурное предзнаменование, или какой-нибудь пустомеля-центурион рассказывал, что ему приснилось, как с древков боевых знамен улетали боевые орлы, а вскоре слетал с престола и сам император.
Именно поэтому известие об императоре не встретило особого волнения. Центурионы встретили его довольно спокойно. Только Лех спросил:
— Жалованье нам новый император прибавил или оставил прежним?
— Жалованье увеличено с 1700 до 1750 динариев в год, — ответил Аврелий. — во время походов эта сумма удваивается. По-прежнему солдатам разрешается вступать в законные браки и жить семьями вне лагерей. Но вот после выхода на пенсию нас ждут некоторые изменения.
Аврелий сделал паузу и внимательно оглядел центурионов. Те заметно посерьезнели и обострили свое внимание.
— Раньше вышедшим на отдых солдатам полагались участки земли, которые отбирались у прежних владельцев. Это вносило большое неудовольствие и повышало нестабильность в стране. Императором Пробом решено заранее определить своим воинам пустоши, которые уже с этого момента становятся их владениями. Таким образом, наемные воины приобретают свою землю, свою, так сказать, родину, родной край уже сейчас. Они будут знать, что станут защищать. А когда закончат свой срок службы, спокойно займут по закону принадлежащие им земли.
Это известие обрадовало центурионов. Они знали, что наемники с восторгом примут такое известие.
— Трем римским центуриям определены земли в Паннонии, а славянским центуриям — в округе Крапина, что в Иллирике. Уже на днях вы отправитесь в свои земли и приступите к их дележу и первичной обработке. Вас встретит римский чиновник, укажет границы. Там теперь будет ваш родной край, там вы поселитесь со своими семьями… Когда вернетесь, римские центурии так же отправятся получать свои земли.
Новая весть привела в восторг воинов центурий. Все с большим желанием и настроением стали собираться осваивать пустошь. Впрочем, долго ли собраться солдату? Он всегда готов выступить в поход. Поездка в Крапину сравнима в какой-то степени с небольшим военным походом.
Перед отправлением Русс забежал к Луцилле. Она сидела за столом, читала какой-то манускрипт.
— Благослови меня на новое дело, — сказал он, становясь перед ней на одно колено и прислоняя свою голову к ее ногам. — Я заслужил небольшой участок земли, построю там дом и приглашу тебя в него моей хозяйкой.
— Глупенький, — смеялась она, — но я ведь замужем!
— А ты разведешься, — не сдавался он. — Долго ли развестись в наше время?
Действительно, в Римской империи наблюдалось большое падение нравов. Легко заключались и расторгались законные браки, быстро сходились и расходились в гражданских браках. Немало было однополых браков. Большое число людей проповедовали свободный образ жизни, некоторые появлялись на людях в обнаженном виде…
— Ну ладно, ладно, поезжай и устраивайся на своей земле. И пусть она тебе будет твоей новой родиной. Тебе, твоим детям и внукам!
— Так я могу надеяться на твою взаимность?
— Влюбленный должен всегда надеяться. Иначе какая же это любовь?
Округ Крапина был расположен к западу от Виндобоны, на берегу Дуная. Это была обширная болотистая местность. Ее надо было осушить и освободить от большого числа кустарников и низкорослых деревьев. Воины собрались вокруг своих центурионов, глядели на них с недоумением, тревогой и надеждой. Чех взгромоздился на телегу, Лех и Русс стояли возле нее.
— Так что, братцы-воины, скажете мне? — вопрошал Чех. — Вы осмотрели будущие свои владения. Теперь надо решать, будем ли мы брать их для обработки или откажемся?
Воины зашевелились, задвигались, начали переговариваться между собой, потом послышались крики:
— Здесь на год работы!
— Неправда! Месяца за три-четыре управимся.
— Пусть освобождают на это время от службы, тогда мы согласны!
— И обеспечат орудиями труда и рабочей одеждой!
— Пропитание бы надо тоже!
Чех спросил римского чиновника:
— Как насчет рабочей одежды, топоров и лопат?
— Это дело не мое, — ответил тот. — Моя обязанность — нарезать вам землю и отбыть в столицу. А уж вы как хотите, так и поступайте.
— Ясно, — проговорил Чех и, подумав, вновь обратился к боевым соратникам:
— Значит, так. Нам прибавили жалованья на пятьдесят динариев. Вот на них мы закупим лопаты и топоры, а также одежду для работы. Остальное у нас есть — и палатки, и постели, и полевая кухня, и все необходимое для житья. А к труду мы привычны. Как говорят, глаза боятся, а руки делают. Пророем сначала большой канал из болота в Дунай, а потом малые каналы, чтобы стекла остальная вода. Земля здесь уже удобрена торфом, торфа в достатке хватит на удобрение и отопление и нам, и нашим детям и внукам. Так что мое предложение такое: время не терять, а браться за дело. Так я говорю, братцы-воины?
