Милослав Стингл - Тайны индейских пирамид
Кроме кабахских памятников, исследователя интересует также и история этого обширного майяского города. Мы знаем ее несравнимо меньше, чем, например, историю соседнего Ушмаля. Точно мы не знаем даже имен первых властителей кабахского города-государства. Можно, однако, предположить, что вскоре после прихода Шив в Ушмаль под власть могущественной династии подпадает и этот пуукский центр, а потом на протяжении всего существования шивской империи Кабах играет роль важного спутника Трижды строившегося города, как, бесспорно, второй по значению центр шивского государства.
Датой основания Кабаха считается 879 год. Впрочем, во всем городе в отличие от Паленке не обнаружено пока ни одной полной и удобочитаемой календарной надписи.
Несколько надписей украшало лишь бревна из сапотового дерева (так называемого железного дерева), которые первоначально были вмурованы в стены «Дворца тысячи масок». Фредерик Казервуд вынул эти богато украшенные резьбой бревна из стен Коц-поопа и позднее выставлял их в своей знаменитой «Панораме».
Впоследствии английский художник обогатил свою коллекцию майяской резьбы по дереву еще одной исключительно ценной находкой - прекрасной статуей из сапотового дерева, которая представляла верховного жреца в торжественном облачении из перьев птицы кецаль. Но «Панорама» Казервуда сгорела, и вместе с ней все бесценные шедевры майяской резьбы по дереву.
Необычная судьба постигла и другие кабахские коллекции Стефенса и Казервуда. По их мнению, самым достопримечательным произведением кабахских мастеров были две двухметровые колонны, стоявшие у входа в одну из «келий» «Дворца тысячи масок». Известняковые колонны были украшены рельефом, изображавшим коленопреклоненного индейца, глаза которого закрывала необычная маска. Над этим человеком - вероятно, пленником, - стоит жрец или воин, увенчанный великолепной высокой тиарой из перьев кецаля. Драматическая картина так захватила Стефенса, что он решил именно это произведение сделать первым экспонатом Музея американских древностей, который собирался основать в Соединенных Штатах. Так уже в ту пору мог бы возникнуть первый американистский музей. Но Стефенс не осуществил своего проекта. Одной из причин было то обстоятельство, что прекрасная Казервудова коллекция майяской резьбы по дереву погибла при трагическом пожаре «Панорамы».
Когда кабахские рельефы наконец прибыли в Нью-Йорк (до этого восемь нохкакабских индейцев под надзором Альбино должны были в лиановой упряжке дотащить их до моря), основа задуманной музейной коллекции была уже утрачена. Каменные столбы остались лежать в нью-йоркском порту, и Стефенс даже рад бал удовлетворить просьбу одного из своих американских друзей, Крагера, и уступил ему колонны. Крагер в своем поместье, находившемся на острове на реке Гудзон, задумал создать романтический «индейский пейзаж» и «индейский дом», для которых по всей Америке разыскивал «гарантированно подлинные» памятники. Кабахские рельефы были в конце концов вмурованы в «индейскую» стену, украшавшую крагеровский сад.
Вмурованные дверные колонны на острове Крагера видел только один ученый - шведский путешественник Бромер. В своем дневнике конца 40-х годов прошлого столетия он отметил, что видел у Крагера стену, украшенную редкими каменными рельефами из Центральной Америки. Ни слова более. И потом на 75 лет рельефы канули в небытие…
В 1918 году нью-йоркский американист Сильванус Гризвольд Морли случайно прочитал путешествие шведского исследователя. Заметка Бромера побудила Морли попытаться найти ставшие к тому времени уже легендарными кабахские рельефы, которые, совершенно очевидно, были доставлены в Соединенные Штаты и там пропали неведомо куда. За ними Морли пришлось плыть не по буйным рекам тропической Америки, а по спокойному, величественному Гудзону.
И посреди широкого Гудзона на острове Крагера Морли действительно нашел эти давно утраченные и, согласно мнению Стефенса, самые прекрасные произведения майяских мастеров, которые должны были стать первыми экспонатами некогда проектировавшегося индейского музея, нашел колонны, украшавшие вход во «Дворец тысячи масок».
Глава 7. КЛАД ЗА 3 ПЕСО
За 10 000 долларов Морли откупил вновь найденное сокровище, погрузил его на баркас и - наконец через три четверти столетия - доставил по реке Гудзон туда, где позднее его увидел и я, - в нью-йоркский Американский музей естественной истории.
Арка, однако, осталась в Кабахе. И в Кабахе до сих пор стоит сам «Дворец тысячи масок». В тот момент, когда фасад дворца ярко осветило полуденное солнце, я увидел, что в стене зияет незарубцевавшаяся рана. Обвиняющая рана. И я подумал, что было бы лучше, если бы каменные колонны с великолепным барельефом все-таки вернулись на свое первоначальное место в Кабахе.
А Чаки, маски которых украшают великолепный дворец, как говорят, вовсе не умерли. Они живы и будто бы умеют карать святотатцев. Малярия «покарала» Кэбота, когда он вскрывал индейские могилы. Но кто, когда и как покарает тех людей, которые обкрадывают прекрасные города? Стефенс, разумеется, отнюдь не был вором. И Казервуд был не вором, а художником. Но по стопам их пришли другие - авантюристы со всех концов мира, и они грабили и грабят майяские города от Гондураса до Чиапаса. В десятках музеев, которые я посетил на пяти континентах во время своих этнографических путешествий, я вновь и вновь встречал объявления и предостережения: «тогда-то и тогда-то неизвестные преступники похитили - из Киригуа или из Йашчилана - стелу такую-то и такую-то. Цена не поддается определению…»
Так же, как спекулянты покупают похищенные картины Рембрандта или Поллока, покупают они и добычу из индейских городов. Майя, как принято считать, мертвы. Но их произведения, их искусство - это живой, чрезвычайно удачно вложенный капитал. Вот почему в центральноамериканские джунгли отправляются сейчас экспедиции, каких еще в начале этого столетия никто не знал. Они действуют тайно. Они не стремятся вписать свои имена в историю майяологии. Тайком открывают неизвестные майяские города, разбирают их по камню и на контрабандистских судах увозят целые дворцы и храмы, которые попадают затем в коллекции ловких спекулянтов.
Я осмотрел уже весь Кабах и вновь стою у ворот, через которые вступил в пуукский город. Здесь я один, только миллионы москитов звенят над моей головой. Я один - и мог бы унести арку с собой. И поэтому мне страшно, страшно за полузабытые майяские центры, подчас охраняемые одним-единственным местным сторожем. Сегодня майяские города еще стоят. Но будут ли они тут и завтра? Останется ли в Кабахе его драгоценная арка? Или тут останется лишь малярия да эти убийцы-комары?
Ответ даст будущее. Но сейчас я должен продолжать путь. Мне хотелось бы посетить развалины еще одного города, в одних сообщениях именуемого Сайиль, в других - Сайи.
Согласно карте, Сайиль находится не слишком далеко от дороги, ведущей вглубь страны Пуук. Но сейчас осень, и начинающийся период дождей на несколько месяцев сделал непроезжей эту жалкую окружную дорогу, поэтому мне опять придется отправиться на своих двоих.
На этот раз идти гораздо тяжелее, чем несколько дней назад, когда я шагал из Нохкакаба в Кабах. Неизвестно, сколько километров надо пройти, и другой дороги, кроме той, которую ливни превратили в настоящую реку из жидкой грязи, и не знаю.
И все же счастье мне улыбнулось. Местный смотритель Кабаха познакомил меня с маленькой группой индейцев, знающих дорогу, проходящую мимо тех развалин в лесах, которые сеньор (читай - сумасшедший) хочет посетить в такую погоду.
Пожилой мужчина, четыре женщины, несколько детей. Они несут продукты. Беру у самой старой женщины ее ношу - 30 фунтов соли, завязанной в головной платок. Я обвязываю полотно на индейский манер вокруг лба. (Но мне явно не хватает сноровки, я еле справляюсь с непривычным грузом.)
Вскоре мы вступили в густой лес, где, я надеялся, будет лучше. Но даже ветви деревьев не защищают тропу от непрестанного дождя. И мы идем, утопая в жиже. Шаг за шагом, час за часом, все на восток. Грязь глубокая, в ней вязнут ноги, а лес все гуще и гуще, непроглядная зеленая тьма и почти полная тишина. Птиц не слышно. И даже дождь перестал. Совершенно неожиданно лес расступился, и передо мной - Сайиль!
Редко в минуту глубокого волнения я вспоминаю чужую мысль, цитату. Но сейчас в моем сознании мгновенно и автоматически возникла фраза Стефенса, которую старательно переписывали многие авторы. «Развалины города лежали перед нами словно корабль, потерпевший крушение посреди моря, его мачты сорваны, название стерто, команда погибла, и никто не знает, откуда он приплыл, кому принадлежал, как долго был в пути, что послужило причиной несчастья».
Да, словно корабль, потерпевший крушение посреди моря, - это Стефенс написал о Копане. Но у меня сейчас точно такое же ощущение: зеленое море лесов вокруг. А из него - откуда ни возьмись - неожиданно возникает обширный четырехэтажный дворец.
