Виктор Ахинько - Нестор Махно
Нестор взглянул на него попристальнее и приметил что-то звероватое в веселом оскале.
Да-а, — согласился он, подумывая, что скажет на митинге, который уже стихийно возник на церковной площади. Здесь по воскресеньям и торговали. Взобравшись на базарную стойку, Махно поднял руку. Люди притихли. Он начал говорить хрипловатым тенорком о поборах и жестокостях оккупантов, варты, о том, что нельзя дальше терпеть.
Кто стоял подальше, не слышали, подходили, напирали. Голос Нестора крепчал. Он упомянул о новой опасности: казаках с Дона, царских генералах, офицерах, что сбиваются в стаи, возможно, скоро тоже нагрянут и… увидел такое знакомое лицо, светлое, потерянное. Тина! Как она тут оказалась? Он еще что-то говорил, более страстно. Люди хлопали в ладоши, вскрикивали: «Слава! Нет пощады врагам! Нет!»
По окончании митинга Махно обступили со всех сторон, и он потерял Тину из виду. «Ладно, — подумал, — никуда она не денется. А убежит снова — тоже невелика потеря. Сейчас не до нежностей».
— Ты зря это — о беспощадности, о полчищах врагов, — внушал ему между тем Чубенко. — Политика — тонкая штука. Испугаются и завтра разбегутся.
— Так шумели же, одобряли.
— Не все, ух, далеко не все.
— Народец себе на уме, — подтвердил и Семен Каретник.
— Ничего вы не смыслите в политике. Я всегда буду говорить только правду, — возразил Нестор. — Ложь порождает новую ложь!
Отбирая бойцов в отряд, отвечая на разные вопросы, он нет-нет и вспоминал о девушке, так неожиданно исчезнувшей и вновь появившейся. У Махно даже мелькнула коварная догадка: «А не подсадная ли утка? Чья? Может, своего рода Фанни Каплан? Возьмет и запросто всадит ядовитую пулю! А? С кем черт не шутит? Вздор! Какая утка? Лавочник испугался и отправил дочь подальше от греха».
Прошла ночь, которую штаб провел в бывшем волостном правлении, а теперь совете. Нестор не искал Тину. Она тоже не появлялась. На следующий день опять митинговали, раздавали оружие, лечили раненых, рассылали сообщения о взятии Больше-Михайловки и призывы к восстанию. Австрийцы не показывались, скорее всего копили силы.
Поздним вечером, выпив самогона и закусив, Махно сидел в просторной пустой комнате за шершавым дубовым столом. Члены штаба разошлись по селу. С улицы доносились веселые голоса хлопцев, девичий смех, наяривала гармонь, и Нестор почувствовал себя удручающе одиноким. Ни хаты, ни жены (где та Настенька?), ни детей, как у всех, ни хозяйства — да ни хрена нет! Даже идейно близких. Вольдемар Антони, ретивый поклонник Заратустры, разгуливает по заграницам. В могиле неукротимый Саша Семенюта. В далекой Москве заседают, читают лекции о Льве Толстом теоретики-анархисты. Чтоб им тошно стало! Он попытался представить их, как видел.
Вот высоколобый Лева Черный ходит с книжечкой, записывает туда всякую обывательскую рухлядь. Большевички определили его комендантом двора. Не в Кремле, конечно, на самой заурядной улице. «Они такие нахалы, так навязчивы, — жаловался Черный, — что я не мог отказать». Интеллигентская тряпка, и, поди ж ты, автор «Ассоциационного Анархизма».
Вот Алексей Боровой. Ах, как говорит. Не то слово — поет! Какой у него кабинет-библиотека! А оставить у себя приезжего, предложить умыться с дальней дороги, просто присесть, попить чайку — извините, не удосужился. Может, побрезговал? Иуда Рощин — звезда среди молодых анархистов — опоздал на целый час, забыл, что дал слово выступить. Братцы, да разве с вами в бой ходить? На базар сбегать — и то нужно крепко подумать.
Ну и Аршинов — светлая голова, друг каторжный, секретарь союза идейной пропаганды анархизма. Но как же он сегодня далек, как все они оторваны от поля и станка! Сюда летите, буквоеды! Тут вовсю кипит жизнь и решается ваше и наше будущее. Э-эх, нет отзвука, нет.
Долго сидеть в одиночестве Нестор не мог, вышел на улицу.
— Проверю заставы, — сказал дежурившему у дверей Лютому и направился… на почту. Еще днем приметил, где она находится. В каменном доме уютно светилось окошко, и никого поблизости не было. Он постучал. Знакомый голосок с детскими интонациями спросил:
— Кто там?
— Это я, Тина. Я.
За дверью было тихо. «Испугалась, а может, и не она? — засомневался Нестор. — У них у всех в этом возрасте такие голосочки. Кроме Маруси Никифоровой. Та и родилась в галифе». Наконец стукнул крючок, и дверь растворилась. В сенцах стояла Тина. В белом платье! Ждала!
Ни слова не говоря, Махно вошел, властно обнял ее и крепко поцеловал. Девушка не сопротивлялась. Он закрыл дверь, увидел деревянный диванчик и задул лампу…
— Теперь ты — моя жена! — сказал, уходя. Тина измученно улыбалась.
Проверив посты, Нестор возвратился в бывшее волостное правление, лег прямо на шершавый дубовый стол, еще подумал: «Подарила-таки судьба мгновение» — и забылся.
Приснилось ему, что бредет по полю. Пшеница колосится. По ней и голубым василькам бегают муравьи. Жарко. Жаворонок заливается в небе. Вдруг сама по себе сорвалась с пояса сабля и брякнула в пыль. Он наклонился, чтобы поднять, а кто-то невидимый положил холодную руку ему на голову и говорит, говорит тихим голосом о чем-то светлом, высоком, наиважнейшем. Нестор чувствует это с благодарностью, и легко так стало, покойно, душа радуется, а слов, срамец, не может разобрать. Силится, прислушивается — нет, никак не уловить смысл. Ну, хоть пропади! Тоска охватила сердце, прямо глухая печаль камнем навалилась…
Громкий стук разбудил его.
— Австрияки! — крикнул Петр Лютый. Махно схватил оружие, выскочил на улицу. Темень. Стреляют. Откуда — не поймешь. Мечутся какие-то люди. Он поймал одного за руку.
— Откуда бьют?
— Из-за Волчьей. В ваш огород.
— У меня нет его!
— В этот же, правленческий. Кони там, раненые. Ужас!
Со всех концов села сбегаются повстанцы. Марченко и Щусь пытаются их построить. Ничего не получается. Многие впервые видят друг друга. Растерянно спрашивают:
— Та шо ж робыть? Шо?
Махно ворвался в толпу с наганом.
— Слушай сюда! — и выстрелил вверх. Это подействовало, но лишь на миг, и его следовало немедленно использовать. — Где члены штаба? А, вы здесь. Семен, лети на северную заставу. Помоги, разузнай, в чем дело. Марченко, бери бойцов, вот этих, и в огород. Выхватывайте из-под огня тачанки. Щусь, подавите чертов пулемет!
Сейчас главное было показать, что есть управление. Глупое или четкое — не имело значения. Иначе паника и гибель. Тачанки вытащили во двор. Возвратился Каретник.
— Первую атаку отбили, — доложил впопыхах. — Не проспали хлопцы, а то б всем крышка.
— Много их лезет?
— Бес знает.
— Что предлагаешь?
Семен понимал, что в этой неопределенной обстановке их отряду, где немало новичков, лучше отступить.
— Пока темно — в лес, — ответил он.
— В лес! — приказал Махно.
— В лес! В лис! — передавали друг другу повстанцы, направляясь к южной окраине села. Только теперь Нестор вспомнил о Тине и подъехал к почте.
— Это я, — позвал. Она тут же вышла. В белом платье, как игрушка.
— Сколько их у тебя? — спросил Махно, не слезая с лошади. — Быстро переоденься, возьми теплые вещи. Есть?
— Найду.
— Бросай всё, и поехали!
— Зачем?
— Австрийцы напали. Едем в лес. А там видно будет.
Девушка лишь начала привыкать, что все ее капризы выполняют, мечтала о любви, нежности, и вдруг такой тон. Она вздрогнула, повела плечиками. Нестор это заметил.
— Живо! — приказал. — Если хочешь быть со мной. Нет времени!
Тина повиновалась. Он усадил ее на первую попавшуюся подводу, предупредил бойцов:
— Кто тронет — голова с плеч. Это моя жена, — и ускакал вперед. Улицы были запружены крестьянами. В темноте они тоже шли к лесу, вскрикивали женщины, плакали дети. Махно слышал:
— Не покидайте нас! Эх вы — защитнички! Что удираете? — и ему было не по себе. В этих возгласах оживала древняя мольба славянок перед нашествием орды. Потому тут долго никто и не селился, кроме хитромудрых хозяев-зимовников. Веками кочевали скифы и сарматы, гунны, печенеги, половцы, и бежали женщины с детьми, умоляли защитить…
На скаку Махно увидел, как на опушке или рядом что-то загорелось. Слышна была частая пальба.
— Что там? — спросил он возвращавшихся.
— Засада! Не пройдешь!
— Дальше есть еще одни ворота в лес.
Он тоже повернул туда, дождался бойцов из отряда Щуся, разделил их.
— Будете бить вдоль ворот, чтобы упредить вражеский огонь, — приказал. — А вы — по тому берегу Волчьей.
Повстанцы дружно стреляли. Путь был свободен.
— Федор, пропускай в первую очередь обоз! — крикнул Махно Щусю, и словно в ответ раздался встречный залп. За этими воротами в лесу тоже была засада. Нестор оглянулся. Вот это да! Никого вокруг. Все, как зайцы, удрали, бросили одного, и пули свищут. Не долго думая, он тоже кинулся назад, к ближайшей хате. Положение казалось хуже некуда: окружены со всех сторон, люди в панике, и скоро рассвет!
