Виктор Ахинько - Нестор Махно
Так оно было или нет, Троян не знал, но что Васецкая перед приходом австрийцев исчезла — это точно. И теперь назваться сватом, чтобы завтра прищучили уже его?
— Не могу, — уперся он у самой лавки.
— Трясешься? Не хочешь каторжнику помочь? — карие глаза Нестора потемнели в гневе. Шрам на левой щеке дернулся, и Гавриил сдался. Зашли.
Из-за прилавка на них тоскливо смотрел хозяин: лет сорока, полноватый еврей в маленьких очках в серебряной оправе. От удивления он поднял их на лоб, опустил. Сомнений не было: сам Махно зачем-то пожаловал с револьвером, бомбой на поясе, и второй разбойник с ружьем. Заберут?!
— Слушаю вас, господа… товарищи, — как можно вежливее сказал хозяин, поднимаясь и кляня себя, что в такое лихое время не остался дома. Хорошо, хоть дочь отправил подальше. Он неловко зацепил рукой хомут, и тот грохнулся под ноги гостям. Нестор как-то по-детски отпрыгнул в сторону. Троян, чтобы не засмеяться, нагнулся, поднял хомут и положил на место.
— Где Тина? — спросил Махно, забыв обо всех условностях сватовства.
— У… уехала, — опешил хозяин. Он ждал любой гадости, но только не этого, и даже не поинтересовался, зачем им, чужим людям, его единственная дочь.
— Далеко?
— В направлении Юзовки (Прим. ред. — Ныне Донецк).
Нестор в упор посмотрел на Трояна.
— Что ж ты молчал?
Тот пожал плечами:
— Она сдала дежурство и свободна. Мне ничего…
— Ах ты ж! — Махно повернулся и выскочил на улицу.
— Зачем вам Тина? — кричал вдогонку обеспокоенный отец, но его уже не слушали…
У штаба Нестора ждал весь отряд — человек тридцать: Каретники, Марченко, Лютый, Чубенко, сотские, а также кто был раньше арестован вартой, кто по другим причинам не мог оставаться. Тачанки, подводы стояли наготове. Опять накрапал дождь.
— Где пропали? — сердито спросил Алексей Чубенко. — Мы тут уже не знаем, что и думать.
Махно не ответил, поинтересовался:
— Все взяли? Харчи, патроны, самогон?
— Это есть.
— До свиданья, родное Гуляй-Поле! — Нестор неожиданно упал на колени посреди двора и поклонился на все четыре стороны. Мужики смотрели сдержанно, никто не улыбнулся и не проронил ни слова. У каждого на душе кошки скребли. Только Петр Лютый покачал головой: «Ну Нестор Иванович! Ну артист, ядрена кость. Молодец!»
Снявшись, они вскоре оказались на Бочанской стороне, на окраине. Тут стали совещаться.
— Обстановка неясная, — сказал Семен Каретник, — выскочим и нарвемся на засаду.
— Ночевать собрался? Люди и так перепуганы. Глянь, никого на улице! — набросился на него Фома Рябко. — Проскочим, а там — ищи ветра в поле.
— Я не против, — согласился Семен. — Дальше-то куда? Кто нас ждет? Вокруг одни враги.
— Не заговаривайся, — поостерег его Махно. — Если так, то ради кого мы воюем?
Стрельба со стороны австрийцев не прекращалась, и одну тачанку отрядили, чтобы осмотреться и, в случае чего, тоже ответить огнем, попугать.
— Нас ждут не дождутся обиженные властью крестьяне, — продолжал Нестор. — Конечно, осторожничают. Ох, как воздух нужна победа!
— Ждут! Унести бы ноги, — не без иронии заметил Алексей Марченко. — Но куда?
Махно мог ответить. Ему донесли, что в Дибривском лесу хоронится какой-то отряд, вроде бы под командой матроса Бровы. Форменные разбойники. Не хотелось к ним подаваться. А не исключено, что придется. Нестор решил помалкивать, чтобы даже ближайшие помощники (мало ли что случится) не могли предать. Кроме того, еще в Бутырках уяснил, что тайна всегда укрепляет авторитет вожака. В дальнейшем он часто придерживался этого правила и никогда не пожалел.
— Дождемся вечера, — сказал неопределенно, — покормим, напоим лошадей и прорвемся. А ночь — мать родная, приголубит!
Донесение екатеринославского губернского старосты департаменту державной варты
…В с. Больше-Михайловке Александровского уезда австрийским карательным отрядом произведено разоружение и несколько человек предано смертной казни как заподозренных в вооруженном нападении на 5 участок варты. В дер. Темировке тем же отрядом расстреляно 7 человек и в селе Алексеевке один…
10 июля 1918 г.Когда уже и с юга, и с севера замаячили конные группы врагов, освещенные заходящим солнцем, и центр Гуляй-Поля был занят, и, казалось, ловушка захлопнулась, Махно решил:
— Теперь, хлопцы, пора! Они все тут. Прорвем кольцо — и на воле. Для этого делаем фокус. Идем в атаку во-он на тех, что с востока. Их как будто поменьше. Слушай внимательно. Когда сблизимся на верный выстрел, разлетитесь: вы пятеро во главе с Каретником — вправо, а вы с Марченко — влево. Поняли?
— Нет, — насупился Семен. На фронте он такой странной тактики не встречал. Ну и фантазеры же эти штатские! И потом, что за манера: без совета предлагать решение в последний момент?
— Наши две тачанки идут под вашим кавалерийским прикрытием, — спокойно объяснил Нестор. — Как только разлетитесь — мы их покосим.
— Занятно, — сразу согласился Марченко. — Действительно фокус!
— А они что, простофили? — усомнился и Лютый.
— Какое там! Это же венгерские уланы. Видали, как они налетели утром? Я еще тогда подумал: эх, коварно скосить бы. Сейчас они тоже попрут с пиками наперевес. Верные мишени. Ты, Вакула, со своей тачанкой и кто на подводах — стерегите тыл. Вперед!
Эскадрон улан, завидев легкую добычу, что шла прямо на их пики, бросился навстречу, очертя голову, как и предполагал Махно. Когда же крестьянские конники мнимо дрогнули, рассыпались — атакующие неслись во весь опор. В мгновение ока они были покошены кинжальным огнем с развернутых тачанок. А тех, кто пытался уйти, с флангов перехватывали и секли Каретник и Марченко. Путь к отступлению был свободен.
— Во мы им дали! — крикнул в азарте Роздайбида, но Нестор не разобрал слов, их отнес влажный степной ветер. Не останавливаясь, тачанки и подводы устремились подальше от Гуляй-Поля.
Австрийцы еще некоторое время маячили на горизонте, видимо, определяя, куда удирают коварные славяне. Когда же холмистые поля обезлюдели и опустились сумерки, Махно сделал небольшой привал и повернул к Дибривскому лесу.
Верст пять они ехали без всяких приключений, пока впереди не появились темные силуэты домов, похоже, немецкой колонии. Десять их было или двадцать — не разобрать. Тут этих поселений много. Завелись при Екатерине II и жили тихо, богато, дружили с соседями.
Внезапно затрещал винтовочный залп. Стреляли из огородов. Отряд ехал мимо и не собирался ввязываться. Но послышались стоны.
— Рас-средоточиться! — зычно скомандовал Вакула и первым, с гранатой, кинулся к нападавшим. Немцы дали еще залп. Вечером их предупредили, что в округе злобствует банда, может нагрянуть, и достаточно встретить ее пожестче, чтобы отпугнуть. Взрыв гранаты, однако, потряс колонистов, и они отступили к домам. Там, в сараях и погребах, были заготовлены амбразуры, и хотя ночью это не имело значения, но вселяло надежду на успешную оборону.
— Ваку-улу уби-или! — заорал кто-то, и вовсю матерились раненые.
— У кого спички? — позвал Нестор. — Спички давай!
К нему подбежали трое. Из колонии постреливали, явно для острастки.
— Что ты чиркаешь? Не зажигать! — рассердился Махно. — Мы не можем теперь уйти. Пал наш товарищ, пролита невинная кровь. Троян, ты где?
— Я тут.
— Бери этого хлопца со спичками, и бегом в конец колонии. Там необмолоченные снопы должны быть, сено, солома во дворах. Жгите! Рябко, а ты на другой конец. Тоже пускайте красного петуха. Мы пошумим, чтобы отвлечь. Роздайбида, ану чесани из пулемета.
— Там же дети, бабы! — подскочил к Нестору Лютый. — Пожарим же!
— А моя мать… не баба? Кто нашу хату спалил? А у брата Савелия не дети? А Вакула не отец?
Петр не нашел, что ответить. Вскоре немецкое поселение запылало. Все мужчины, кто пытался спастись бегством, были постреляны. Отряд собрался уезжать, и тогда в отблесках огня Махно увидел Вакулу. Тот лежал на подводе голый по пояс. Грудь была перевязана.
— Жив курилка! — обрадовался Нестор, и вместе с тем что-то нехорошее шевельнулось в его огрубевшем сердце. Кто же орал, что Вакула мертв? Какой провокатор? Или со страху?
— Еще не родился тот, кто меня кончит, — прохрипел сотский. — Дерзкая жила имеется, неистребимая!
— Ну, ну, не забывай, что пуля — дура. Держись, — и они поехали в темноте дальше, в сторону Юзовки, к Дибривскому лесу. На дороге попалось что-то белое, вроде привидения. Пригляделись — женщина с ребенком на руках.
— Какие же вы… ай, ой, ой! — стенала она, и похоже было, что это беженка из погорелой колонии. Одна. Ночью. В чистом поле!
— Надо взять, — Петр Лютый соскочил с лошади. — Подбросим до села.
У Нестора тоже екнуло сердце. Дикая степь, волки стаями шастают. И оставить? А где его ребенок? Не по их ли милости прибран?
