Колин Маккалоу - Антоний и Клеопатра
— Да, действительно.
— Ты хочешь уйти?
— Нет, если я могу тихо лежать здесь и разговаривать с тобой.
— Конечно, можешь.
— Ты не поверила мне, когда я сказал, что полюбил тебя, но я говорил правду.
— У меня есть серебряные зеркала, Антоний, и они говорят мне, что я не принадлежу к тому типу женщин, в которых ты влюбляешься. Таких, как Фульвия.
Антоний усмехнулся, блеснув мелкими белыми зубами.
— И Глафира, хотя ты ее никогда не видела. Восхитительный экземпляр.
— Ясно, что ты не любил ее, если так говоришь о ней. Но Фульвию ты любишь.
— Точнее, любил. Сейчас она невыносима. Развязала войну против Октавиана. Напрасная затея, и к тому же бездарно проводимая.
— Очень красивая женщина.
— Ей уже сорок три. Мы почти одногодки.
— Она родила тебе сыновей.
— Да, но они еще слишком молоды, чтобы понять, что в них заложено. Ее дедом был Гай Гракх, великий человек, поэтому я надеюсь, что они хорошие мальчики. Антиллу пять лет, Иулл еще очень маленький. Фульвия плодовитая. У нее четверо от Клодия — две девочки и два мальчика, мальчик от Куриона и моих двое.
— Птолемеи тоже плодовиты.
— Ты говоришь это, имея только одного птенца в гнезде?
— Я — фараон, Марк Антоний, а это значит, что я не могу сочетаться браком со смертными мужчинами. Цезарь был богом, поэтому он подходил мне. Мы быстро зачали Цезариона, но потом, — она вздохнула, — больше ничего. Мы пытались, уверяю тебя.
Антоний засмеялся.
— Да, я понимаю, почему он не сказал тебе.
Цепенея, Клеопатра подняла голову и посмотрела на него.
Ее большие золотистые глаза отражали свет лампы позади коротко остриженных кудрей Антония.
— Чего не сказал? — спросила она.
— Что он больше не будет иметь детей от тебя.
— Ты лжешь!
Удивленный Антоний тоже поднял голову.
— Лгу? Зачем мне лгать?
— Откуда мне знать о причинах? Я просто знаю, что ты лжешь!
— Я говорю правду. Подумай, Клеопатра, и ты поймешь. Цезарь — и зачать девочку, чтобы его сын женился на сестре? Он до мозга костей был римлянином, а римляне не одобряют инцест. Даже между племянницами и дядьями или племянниками и тетками, а уж между братьями и сестрами! Родные брат и сестра — это риск.
Разочарование, как гигантская волна, накрыло ее с головой. Цезарь, в чьей любви она была так уверена, обманывал ее! Все эти месяцы в Риме, когда она надеялась и молилась, лишь бы забеременеть, этого так и не случилось. А он знал, он знал! Бог с Запада обманул ее, и все из-за какого-то глупого римского предрассудка! Она скрипнула зубами, с губ ее слетел звериный рык.
— Он обманул меня, — глухо произнесла она.
— Только потому, что знал: ты не поймешь. Я вижу, что он был прав.
— Если бы ты был Цезарем, ты поступил бы со мной так же?
— Ну-у, — протянул Антоний, перекатываясь на ложе поближе к ней, — мои чувства не столь возвышенны.
— Я разбита! Он смеялся надо мной, а я так его любила!
— Что бы ни произошло, все это в прошлом. Цезарь мертв.
— И я должна повести с тобой тот же разговор, какой вела когда-то с ним, — сказала Клеопатра, украдкой вытирая слезы.
— Разговор о чем? — спросил Антоний, пальцем проводя по ее руке.
На этот раз она не отдернула руку.
— Нил не разливается уже четыре года, Марк Антоний, потому что фараон не беременеет. Чтобы помочь своему народу, фараон должна зачать ребенка, в венах которого будет течь кровь богов. Твоя кровь — это частично кровь Цезаря. По матери ты из рода Юлиев. Я молилась Амуну-Ра и Исиде, и они сказали мне, что ребенок от тебя понравится им.
Не похоже на признание в любви! Как мужчина ответит на такое бесстрастное объяснение? И хочет ли он, Марк Антоний, вступить в связь с этой хладнокровной малышкой? Женщиной, которая искренне верит в то, что говорит? «И все же, — подумал он, — зачать богов на земле — это новый опыт. Напакостим старику Цезарю, семейному тирану!»
Он взял ее руку, поднес к губам и поцеловал.
— Это честь для меня, моя царица. И хотя я не могу говорить за Цезаря, я тебя люблю.
«Лжец, лжец! — кричало ее сердце. — Ты — римлянин и любишь только Рим. Но я использую тебя, как Цезарь использовал меня».
— Ты разделишь со мной постель, пока будешь в Александрии?
— С радостью, — ответил он и поцеловал ее.
Поцелуй вопреки ее ожиданиям оказался приятным. Его губы были холодные и гладкие, и он не совал ей в рот язык в этом первом, пробном поцелуе. Только губы к губам, мягкие и чувственные.
— Пойдем, — сказала она, беря лампу.
Ее спальня была недалеко, личные покои фараона на малой стороне дворца. Антоний сорвал с себя тунику — под ней никакой набедренной повязки — и развязал банты, удерживавшие ее платье на плечах. Платье соскользнуло к ногам. Клеопатра присела на край постели.
— Хорошая кожа, — пробормотал он, растянувшись рядом с ней. — Я не сделаю тебе больно, моя царица. Антоний хороший любовник, он знает, какую любовь подарить хрупкому существу вроде тебя.
И действительно, он знал. Их акт был медленным и удивительно приятным. Он касался ее тела гладкими руками, а когда стал ласкать ее груди, это было восхитительно. Несмотря на уверения, что он не причинит ее боли, ей было бы больно, если бы она уже не родила Цезариона. Прежде чем войти в нее, он порядком раздразнил ее, по-разному используя свой огромный член. Он довел ее до оргазма прежде себя, и этот оргазм удивил ее. Это казалось ей предательством Цезаря, но Цезарь сам предал ее, так какое это имело значение? А самым ценным подарком для нее стало то, что Антоний ничем не напоминал Цезаря. То, что было у нее с Антонием, принадлежало только Антонию. Еще разница состояла в том, что, как только они оба испытали оргазм, он снова был готов для нее. Ее смущало, что она испытала несколько оргазмов. Неужели она так сильно изголодалась? Ответ явно был положительный. Клеопатра, монарх, опять почувствовала себя женщиной.
Цезарион пришел в восторг оттого, что она сделала Марка Антония своим любовником. В этом отношении он не был наивным.
— Ты выйдешь за него замуж? — спросил он, прыгая от радости.
— Может быть, со временем, — ответила она, чувствуя огромное облегчение.
— А почему не сейчас? Он самый сильный в мире.
— Потому что это слишком быстро, сын мой. Сначала мы с Антонием решим, выдержит ли наша любовь ответственность брака.
Что касается Антония, его распирала гордость. Клеопатра не была первой правительницей, с которой он спал, но она была намного важнее. И как он обнаружил, ее сексуальные навыки представляли нечто среднее между навыками профессиональной проститутки и покорной римской жены. Это ему подходило. Когда мужчина начинает отношения не на одну ночь, ему не нужна ни та ни другая, поэтому Клеопатра оказалась как раз тем, что нужно.
Этим можно было объяснить его настроение в первый вечер, когда его любовница щедро развлекала его. Вино было великолепное, а вода горчила, так зачем добавлять воду и портить такое вино? Антоний забыл о благих намерениях, даже не поняв, что счастливо, безнадежно пьян.
Гости Александрии, все македонцы высшего статуса, сначала смотрели на пьяного Антония с изумлением, потом, похоже, решили, что для этого должны быть серьезные причины. Писарь, ужасный человек с огромным самомнением, с гиканьем и хохотом опрокинул в себя первый графин, потом схватил проходившую мимо служанку и занялся с нею любовью. Тут же его примеру последовали другие александрийцы, доказавшие, что они не уступают римлянам, когда дело касается участия в оргиях.
Для трезвой Клеопатры, изумленно наблюдавшей за происходящим, это стало совершенно новым уроком. К счастью, Антоний, кажется, не замечал, что она не присоединилась к этому веселью, — он был поглощен выпивкой. Вероятно потому, что и ел он очень много, вино не довело его до скотского состояния. В укромном углу Сосиген, более опытный в этих делах, чем его царица, поставил ночные горшки и тазы за ширму, где гости могли облегчиться через любое отверстие, а также выставил бокалы с зельем, чтобы утром гости не страдали от похмелья.
— Мне было так весело! — кричал Антоний на следующее утро, чувствуя себя замечательно. — Давай сегодня вечером повторим!
Итак, для Клеопатры начались постоянные кутежи, продолжавшиеся больше двух месяцев. И чем более дикими они становились, тем больше радовался им Антоний и тем лучше чувствовал себя. Сосиген получил задание придумывать новинки, чтобы разнообразить качество сибаритских праздников. В результате корабли, приходящие в Александрию, выгружали музыкантов, танцоров, акробатов, мимов, карликов, уродов и фокусников, собранных со всего восточного побережья Нашего моря.
Антоний обожал розыгрыши, иногда граничившие с жестокостью. Он обожал рыбалку, обожал плавать среди голых девушек, править колесницей (что запрещалось аристократам в Риме), обожал охоту на крокодила, обожал всякие проделки, грубую поэзию, пышные зрелища. Его аппетит был настолько огромным, что раз по десять на дню он кричал, что голоден. Сосигену пришла в голову блестящая идея иметь наготове полный обед с набором лучших вин. Это сразу же возымело успех, и Антоний, крепко целуя его, назвал маленького философа принцем хороших людей.
