Виктор Вальд - Палач
Главарь быстро вскочил на ноги и бросил презрительный взгляд на убегающих. Он зло выругался, с сожалением посмотрел на свой фаллос, вмиг съежившийся, и надел спущенные до колен кожаные брэ[10].
Глянув на застывшую в нескольких шагах мать, разбойник взялся за рукоять меча и медленно потянул его из ножен.
– Кто бы ты ни был – демон, дьявол или человек, – ты сейчас умрешь.
Выкрикнув эти слова, отчаянный главарь лесных разбойников высоко поднял меч и бросился на того, кто посмел лишить его плотского наслаждения и одним своим видом разогнал до смерти преданных ему людишек.
Раздался хлопок распахнувшегося плаща, и в правой руке пришедшего блеснул короткий меч. Железо со скрежетом встретило железо. Мечи быстрыми молниями стали пересекаться, роняя на пожухлую траву быстро гаснущие искры. Казалось, что в схватке на мечах сошлись два опытных бойца и бой будет продолжительным.
Но все закончилось быстро. Разбойник, увлекшись верхним боем, сделал выпад, выставив правую ногу. По этой ноге тут же скользнуло лезвие меча противника. И стоило главарю на мгновение застыть от боли, тот же меч, рассекая гортань, вонзился в шею и быстро вышел из нее. Горячая кровь брызгами вырвалась из широкой раны и в мгновение залила нагрудный панцирь. Разбойник умер еще стоя, а уж затем повалился на спину.
– А-а-а! – в отчаянии закричала старуха и, вытянув костлявые руки, бросилась на убийцу ее сына.
Но руки так и не достигли шеи этого страшного человека. Быстрый удар меча пронзил ее грудь, а удар ногой в живот отбросил умирающую женщину на бездыханное тело сына.
– Это ты… – не то спросил, не то сам себе сказал Венцель Марцел, внимательно всмотревшись в своего спасителя.
Тот коротко кивнул и бросил Эльве ее одежду. Затем он вытащил короткий нож и освободил руки бюргермейстера со словами:
– Мне нужно спешить. Этой ночью я загнал своего коня.
– Бери одного из моих, – со всей искренностью предложил Венцель Марцел.
– До Мюнстера уже близко. А с конного снимают въездной налог.
– Что за нужда заставляет так спешить?
– Мне нужно побывать в подземелье Правды. Но даст ли согласие епископ?
– Отец попросит его об этом. – Несмотря на дрожь во всем теле, Эльва смогла быстро одеться, и теперь другие слезы, слезы благодарности, тихо струились по ее милым щечкам.
Венцель Марцел неуверенно посмотрел на девушку. Та всхлипнула и добавила:
– Ты должен помочь человеку, который дважды спас твою дочь.
Бюргермейстер, еще не совсем понимая, о чем она говорит, неуверенно пробормотал:
– Человеку… Наверное, да. Но он палач… – И, увидев глаза Эльвы, наполненные до краев умоляющей просьбой, спросил у своего спасителя:
– Ты желаешь быть палачом подземелья Правды?
– Теперь я свободный человек, – тихо произнес тот и, сглотнув то ли слюну, то ли боль, добавил:
– Но хочу себя спасти.
С этими словами он откинул плащ с левой руки. Тугие окровавленные бинты охватывали ее до локтя и сочились гноем…
* * *– Что там с Верметом? – спросила Эльва, приоткрыв занавеску окошка повозки.
Венцель Марцел посмотрел на облокотившегося на колесо стражника и нехотя ответил:
– Наш спаситель обломил стрелу, но сказал, что вынуть ее руками не сможет. Он умрет. Я верно понял?
Стоящий рядом с бюргермейстером мужчина кивнул.
– Чтобы он выжил, мне нужно то, о чем я хочу попросить епископа.
– Ладно. Пойдем.
Повозку пришлось оставить у ворот епископского замка. Да и сюда они добрались с большим трудом. Улицы Мюнстера на подъезде к замку были заставлены множеством таких же повозок, а во дворе замка было не протолкнуться.
Бюргермейстер понимающе улыбнулся и велел:
– Иди впереди. Только открой голову. Думаю, тебя тут не забыли.
Мужчина нехотя стянул капюшон и решительно надавил на толпу. Люди уже готовы были осадить наглеца, но ругательства, едва не сорвавшиеся с языка, так и не прозвучали, а оружие не было использовано. Побледнев, они отшатнулись, а затем, напирая спинами, попятились на несколько шагов. Воины, селяне, горожане и даже благородные господа, повернув головы и увидев палача подземелья Правды, поспешили сделать то же самое. Они дали ему дорогу даже с большей поспешностью, чем прокаженному. И самому сатане.
Стоявшая на ступенях стража, как и все, в полном молчании расступилась, не желая даже древками копий остановить этого человека. Идущий по пятам за бывшим епископским палачом Венцель Марцел почувствовал внутреннюю дрожь. Перед ним никто и никогда не расступался с таким необъяснимым страхом и беспокойством. Да и вряд ли нечто подобное когда-нибудь случится. Толпа, дающая дорогу Папе Римскому, императору, или королю, делает это с совсем другими чувствами. И не с такой поспешностью, животным страхом и, наверное, даже с почтением, как к этому необычному человеку. Ведь каждый из толпы, даже по воле величайших правителей оказавшись в руках палача, будет испытывать перед ним страх намного более ужасный, чем перед теми, кто послал их на муки.
Бюргермейстер, почувствовавший на себе множество любопытных взглядов, готов был даже остановиться и отдать этому внушающему ужас человеку какое-либо приказание. И все потому, что в этот миг ему хотелось быть причастным к такому непростому людскому вниманию. Пересилив себя, Венцель Марцел тайком перекрестился и, оказавшись в переходах замка, пошел рядом с палачом.
Здесь уже были другие люди. Приближенные к власти священнослужители не препятствовали вошедшим, но при этом смотрели на них как на гостей, вернее, на тех, кем они и были – просителями.
Узнав, что епископ сегодня принимает, но принимает в своей спальне, бюргермейстер с огромным огорчением, которое он, конечно, скрыл, расстался с несколькими золотыми монетами и довольно скоро оказался у огромной кровати с тяжелым балдахином из итальянской ткани.
Красные портьеры в тусклом мерцании всего десятка сальных свечей напоминали затухающий костер, от веселых огоньков которого скоро не останется даже жара.
Над меховым покрывалом, горбившимся посреди кровати, наклонился монах и шепотом произнес несколько слов.
– А-а-а, – послышалось из мехов, и оттуда же показалось восковое лицо епископа, – Подходи. Благодари…
Но едва Венцель Марцел стал изливать медовые слова благодарности за освобождение городских земель от кровавых разбойников, епископ махнул на него сухонькой ручкой:
– Не то, не то…
Бюргермейстер растерянно пробормотал:
– А также вашему племяннику, славному рыцарю фон Бирку…
Рука опять приподнялась и упала.
Встрепенувшись, Венцель Марцел поспешно достал из принесенной им кожаной сумки византийский шелк с ликом Богородицы и, развернув его, преподнес как можно ближе к лицу епископа.
– На этом нежном шелке руками моей красавицы дочери Эльвы вышита Матерь Божья. В золотых и серебряных нитях, с восточными редчайшими жемчугами она…
– Я хочу присесть…
Из затемненного угла выступили двое монахов и, соорудив из пуховых подушек горку, осторожно прислонили к ней своего хозяина. Старик неожиданно бодро развел руками, потом скрестил их на груди.
– Мои глаза уже не способны насладить душу даже чудной работой твоей, как мне говорили, прекраснейшей дочери. А вот уши мои все еще свежи. Ими я еще живу. Говорят, толпа ревела от восторга, когда он колесовал разбойников. Хрясь, хрясь…
– Да, он мастер своего дела…
– Мастер? Нет. Он великий мастер. Он достойнейший ученик мэтра Гальчини. Этого Гальчини мне подарил кардинал Павлесио, когда я был в Италии. Случилось это очень давно. Искуснейший палач и великий ученый муж был. Он все знал и все умел. Он даже знал, когда умрет. Он хотел передать свои знания и умения. Он сам выбрал себе ученика. Догадываешься, кого?
Венцель Марцел быстро кивнул.
– Вот его самого. Десять лет назад он должен был оказаться в аду. Но Гальчини из многих выбрал это чудовище. Я согласился. Мне было интересно, как из этого звероподобного существа можно сотворить нужного и полезного для меня человека. Множество дней и особенно ночей я провел, наблюдая за работой мэтра Гальчини. Он многое знал и умел. И этим он щедро поделился со своим учеником. Я сделал племяннику, этому мальчишке Бирку, достойнейший подарок…
Бюргермейстер, словно извиняясь, кашлянул.
– Рыцарь фон Бирк отпустил его от себя. Теперь он свободный человек.
– Отпустил? Глупец!.. – гневно воскликнул старик.
– Он спас жизнь своему хозяину. При осаде какого-то городка со стен полетело каменное ядро и, ударившись о штурмовую башню, разбилось на осколки. Один из осколков мог убить рыцаря. Но тот, о ком вы говорите, подставил свой щит и тело. Фон Бирк остался жив. А камень разбил щит его спасителя и ужасно покалечил руку, его державшую. Рыцарю не нужен однорукий слуга. Тем не менее, отпуская его на волю, барон тем самым отблагодарил палача.
