Сьюзан Ховач - Наследство Пенмаров
— Да, Джан, — она жалобно всхлипнула и изящно вытерла уголок каждого глаза краешком неглиже.
— Как это произошло? Это было только раз после вечеринки или что-нибудь в этом духе? С Китом?
Она шмыгнула носом.
— Ну, нет. Не с Китом.
— Но это было всего раз, это была ошибка. Правда ведь?
Она жалко посмотрела на меня снизу вверх большими зелеными глазами, полными слез, и ничего не сказала.
— Ради Бога, дорогая, я ведь только повторяю то, что ты сама только что сказала! — Я занервничал: — Ты сказала, что поступила нехорошо… однажды. Или это тоже ложь?
— Вроде того.
— Тогда скажи мне правду и покончим с этим. У тебя был роман?
— Нет… не совсем… Это было раз шесть или семь…
— С одним и тем же человеком?
Она задохнулась. Две огромные слезы скатились по ее белому личику. Она выглядела жалко, как беспризорница.
— Нет.
Я смотрел на нее. Я уже начал паниковать, потому что такая правда была мне вовсе не по душе, когда она торопливо произнесла:
— Это были просто мальчики из соседней школы. Трос. Я встречалась с одним, потом с другим, потом с третьим. Все это было страшным секретом. Если бы об этом узнали, меня бы выгнали из школы.
— Понимаю, — сказал я. В голове появилась тупая мысль: «всего лишь несколько детских проделок».
— А потом был Кит… ну, он был ужасно почтителен, высокоморален, но раз или два… ну, пару разочков мы увлеклись…
— Но ты же мне говорила, что Кит не был твоим любовником!
— Нет… Ну, я не хотела… я запуталась… мы же говорили о первом разе…
— Ну что ж, он все-таки был твоим женихом, — сказал я, изо всех сил стараясь быть справедливым и не пугать ее проявлением гнева. — Это простительно.
— О, Джан… — Она кинулась мне на грудь, прижалась. Она казалась такой маленькой, слабой, беззащитной. Тело ее содрогалось от рыданий. — О, Джан, ты такой хороший, добрый, ты все понимаешь, а я так тебя люблю, в миллион раз больше, чем кого-либо еще на земле…
Я был глубоко тронут. Я погладил ее по волосам, поцеловал в лоб и крепко прижал к себе.
— Я сознаю, что плохо себя вела, но ты понимаешь, Джан, мне было так скучно в той ужасной, нудной школе, я там целыми днями была заперта с этими ужасными девчонками… А потом, когда родители уехали из Суррея и переехали в Девон, в деревню, я просто задыхалась, потому что оказалась так далеко от кино, от Лондона, от всякого веселья…
— Да, дорогая, конечно… Я понимаю.
Бедняжка. Никто никогда не пытался ее понять. Сердце мое заныло от любви к ней.
— Если бы ты знал, как это было здорово, когда ты приехал и сел у нас в гостиной! Ты был так великолепен, так прекрасен в своем красивом костюме, старом итонском галстуке и роскошной машине — как отражение земли обетованной! А еще ты был так очарователен, так привлекателен — о, я сразу в тебя влюбилась! Если бы ты знал, какими невзрачными показались мне все остальные в сравнении с тобой, какими молодыми, неопытными и такими безнадежно провинциальными! В тот момент я поняла, что чувствовала Золушка, когда встретила своего Прекрасного Принца.
Разве я мог не простить ее после этого? Мы со страстью занимались любовью весь остаток ночи, потом спали от рассвета до полудня, а потом продолжили путешествие в Венецию.
Конечно, я женился по любви, а не только из-за плотского желания, но должен признать, что даже если бы я не был влюблен, я бы в конце концов женился на ней только из плотского влечения. Она возбуждала меня невероятно. В сравнении с ее аккуратным телом, с тонкой костью, с круглой, твердой грудью и мягкой молочно-белой кожей другие женщины казались грубыми и неловкими. Ее движения меня завораживали. Ее руки и ноги были гибкими и гладкими — и такими молодыми. Мне до той поры и в голову не приходило, что молодая женщина может возбуждать так же, как и зрелая, но это было так. Я думал о том, как она будет выглядеть, когда достигнет пика красоты и зрелости, и по мере того, как мое воображение разгоралось, голова кружилась от восторга.
Я был исступленно счастлив.
— Мы ведь не собираемся сразу заводить детей, правда? — спросил я, поднимая вопрос, который нам как-то не удавалось обсудить раньше. Мы решили, что дети у нас будут («Два мальчика и девочка», — сказал я; «два мальчика и, может быть, девочка», — сказала Изабелла), но когда они будут, мы не обсуждали. А теперь я решил, что не хочу видеть ее восхитительное тело изуродованным ранней беременностью. Я долго ждал сына. Можно подождать еще два года.
— О, нет! — искренне согласилась Изабелла. — Дети будут потом. Сначала давай повеселимся.
Итак, мы веселились. До конца лета, всю осень и зиму мы наслаждались жизнью в Венеции, Париже, Лондоне и Корнуолле. Я ни разу не вспомнил о прошлом, ни разу не остановил взгляд ни на одной женщине, но однажды холодным утром в марте 1938 года я получил письмо от Ребекки.
6Оно было очень коротким. В нем было только: «Дорогой Джан, я попала в ужасную беду, и мне больше не к кому обратиться. Пожалуйста, помоги мне. Я буду дома в пятницу утром, зайди, если сможешь. Ребекка».
За завтраком я показал письмо Изабелле.
— Думаю, мне надо к ней съездить.
— Да, конечно, — сказала Изабелла. — Мне не терпится узнать, в чем дело. Но почему она не может попросить помощи у Саймона-Питера Рослина? Почему обратилась именно к тебе?
— Не знаю.
— Позвони ей и поговори обо всем по телефону.
— На ферме Деверол нет телефона.
— Правда? Как неудобно, — сказала Изабелла и принялась листать свой любимый журнал мод.
Больше мы об этом не говорили, но вскоре я встал, вывел машину и поехал в Морву. Ребекка, должно быть, ждала меня у окна, потому что, как только я подъехал, она открыла переднюю дверь и вышла мне навстречу.
— Входи, — сказала она. — Я так рада, что ты приехал. Спасибо, Джан.
Выглядела она больной. Под глазами были темные круги, а кожа вокруг рта как-то странно обвисла. Я вгляделся в ее лицо и почувствовал какое-то неопределенное ощущение тревоги.
— Где дети? — резко спросил я.
— Джонас в школе. Дебора, как всегда, на работе, в банке в Пензансе.
— Постояльцев нет? — спросил я, проходя за ней в гостиную.
— В марте?
— Я слышал, что твой летний постоялец приезжал на Рождество.
Она по-прежнему стояла ко мне спиной, и я не видел выражения ее лица.
— Да, — сказала она. — Он возвращался.
— Опять учитель, да?
— Другой. Он приезжал сюда только прошлым летом. Хочешь чаю?
— Не сейчас. — Я опять посмотрел на нее. Она казалась изменившейся. При обычных обстоятельствах я бы этого и не заметил, но теперь во мне родилось подозрение, я напрягся из-за «беды», о которой она упомянула в письме, и увидел больше, чем увидел бы при других обстоятельствах. Ее лицо было чуть полнее, я заметил, грудь, хотя и не увеличилась, казалась странно упругой, и неожиданно я произнес, еще сомневаясь: — Ты беременна.
Она удивленно на меня посмотрела, но ничего не сказала.
— Ты беременна?
— Да. — Она закурила. Я никогда не видел, чтобы она курила. Когда она подносила спичку, рука ее дрожала.
Через секунду я сказал:
— Учитель?
— Да, — сказала она. — Учитель. — Я смотрел на нее, и гнев на этого учителя мешался во мне с жалостью к ней, а она торопливо произнесла: — Мне было так грустно все лето, Джан. Я пыталась не грустить, но не могла. Когда человек предложил мне немного счастья…
— Где он сейчас?
— Не знаю. Я не могу его найти. Я написала на его адрес, но его хозяйка в Лондоне ответила, что он уехал неизвестно куда. Сначала я не могла в это поверить. В конце концов, мы были очень близки… он приезжал к нам на Рождество… я… обрадовалась сначала, когда поняла, что беременна, потому что подумала, что он может…
— Жениться на тебе?
Она не отрицала. Она сказала только:
— Я так долго была вдовой, Джан. Тяжело овдоветь в двадцать семь лет.
— Но послушай, Ребекка, если этот человек тебя бросил и ты не можешь его найти…
— Да, — сказала она. — Да, я знаю. Я уже все обдумала. Не беспокойся, я тебя сюда пригласила не за советом. Я знаю, что делать. Я просто хочу, чтобы ты помог мне это сделать.
Мне стало так неловко, что мурашки побежали по телу. Я резко сказал:
— Какого черта ты хочешь? — А про себя подумал только: «Не хочу мешаться в ее проблемы. Не сейчас. Пусть ей поможет Саймон-Питер. Он ее двоюродный брат. Пусть она обратится к нему».
— Пожалуйста, Джан! — Ее темные глаза искали во мне жалости. — Пожалуйста, помоги мне! Если бы ты сказал мне, куда обратиться, чтобы сделать аборт… Хью рассказывал истории обо всяких местах в грязных районах Пензанса, и я подумала, что если бы смогла найти там кого-нибудь для себя, кого-нибудь надежного…
Она остановилась. Наступила долгая тишина. Наконец мне удалось произнести:
