Сардана Ордахова - Неучтенный фактор
– И это все? Все, что ты можешь сказать мне о любви? То есть для тебя это все-таки секс?
– Знаешь, когда речь заходит об отношении мужчины к женщине, наверное, где-то близко.
– Неужели все так примитивно? Ты мог бы назвать любовью вожделение, охватившее тебя в самолете при виде короткой юбки…
Она не то спрашивала, не то утверждала. А может, просто насмехалась над ним. Разве поймешь эту женщину. Даниил снова задохнулся от воспоминаний. «Может быть», – с нежностью допустил он где-то в глубинах сознания.
– Нет, – сказал он вслух.
– Удачный секс ты называешь любовью?
– Нет.
«Хотя… если он настолько удачен, что забываешь, как тебя зовут и где ты находишься… не знаю…», – подумал он про себя.
– Ты лжешь. – Норма смотрела на него инквизитором. Взгляд был правдивый и строгий.
– Ты ищешь истину? – спросил Даниил, прямо встречая ее взгляд и больше уже не отрывая от него глаз. Его завораживал бесцветный, бездонный омут этих застывших северных озер.– Хорошо. Что касается любви матери, должен тебе признаться, что она меня иногда тяготит. Может быть, я слишком слаб и труслив. Я… я бы не хотел, чтобы она меня так любила. Это слишком много для меня. Позвольте мне оставаться в дерьме, в котором я сижу!
Норма выглядела заинтересованной.
– Откуда ты знаешь, что она тебя любит?
Даниил растерялся.
– Это… это всегда видно. Ты сама говорила только что.
– А откуда ты знаешь, что ты ее любишь?
– Я… я чувствую, что я ее люблю, и все.
Наступило молчание.
«Может быть, у нее действительно какое-то отклонение», – с сожалением подумалось ему. Потом: «На самом деле, как возникает симпатия между людьми? Разве это объяснишь? И как словами описать те ощущения в области сердца при появлении малейшего напряжения в тонкой, но прочной нити, протянувшейся между мной и матерью?»
– Кстати, о практической стороне дела, – сказал вслух Даниил, отвлекаясь от нерадостных мыслей о матери. – Если тебе так уж необходимо быть приятной для людей, подумай о каком-нибудь выражении для глаз. В твоих глазах оно часто отсутствует.
– Я учту, – ответила Норма, и ее глаза тут же приобрели выражение какой-то глупой мечтательности. – Так хорошо?
Даниил по-своему истолковал этот маневр:
– Может быть, пора возвращаться в номер?
Норма сразу прекратила импровизировать и посмотрела на него долгим, холодным, изучающим взглядом. Потом встала. Даниил тоже поднялся за ней, постоял, покачиваясь в попытках удержать равновесие, затем, стараясь идти прямо и не сильно размахивать руками, отправился расплачиваться. Субтильный юноша за стойкой бара, уже совсем ставший похожим на вампира, слабо кивнул им на прощание. Норма ждала его у лифта. Даниил демонстративно положил руку ей пониже спины и с хозяйским видом похлопал. Она не возражала. Оба порядком набрались превосходного армянского коньяка, который поставлялся во все концы единого Советского Союза по баснословно дешевым расценкам.
Несмотря на сильное опьянение, секс был очень качественный. Норма и в этой области, как, впрочем, почти везде, весьма преуспела. Однако минут через тридцать она заявила, что ей достаточно, и отправилась в душ. Даниил тоже протрезвел и, скучая, подошел в одних плавках к огромному окну, занимавшему почти всю стену, и осторожно выглянул за шторы. В глаза ему ударил яркий свет, полившийся извне. Во сколько же здесь рассветает? Пустынная улица вся залита солнцем, причем такое ощущение, что давно.
Даниил взглянул на часы. Без четверти шесть. По улице проносились редкие машины, одинокий припозднившийся гуляка неуверенной походкой направлялся к подъезду – вероятно, родному; пять-шесть человек, по виду рабочих, почти бежали – очевидно, на стройку. Из подворотни вышла девушка. Она была небольшого роста и очень изящная – впрочем, как и многие местные жительницы; довольно дорого и со вкусом одета, но при этом держалась просто и естественно. Даниил поленился узнавать привычным для себя методом, что это сотрудница «Интуриста», которая спешит встретить самолет с группой иностранцев. Он просто залюбовался ею. Коротко подстриженные черные волосы отливали на утреннем солнце всеми цветами радуги, приличествующий времени и месту сдержанный макияж ровно лег на белую матовую кожу. Видимо, поджидая машину, она встала прямо под ним. Взглянула на часы. Достала небольшую книжку и стала ее пролистывать, он понял, что это какой-то словарь. Даниил, забавляясь, начал наблюдать за ней. Она ему нравилась все больше и больше…
Оказывается, он не заметил, как к нему сзади подошла Норма и тоже вместе с ним наблюдала за девушкой. Он опустил штору, оглянулся на нее. Видимо, по причине слишком светлых ночей, шторы в гостинице были очень плотные, почти как в фотолаборатории. А они, не зная, что снаружи уже светло, сидели при искусственном освещении. После солнечного света глазам было очень неприятно. Даниил смотрел на Норму и не мог угадать ее мыслей. Она начала одеваться и выглядела немного… озадаченной, что ли. Фон настроения был нейтральный, но в воздухе определенно что-то мелькало – правда, ненавязчиво. Даниил, методично перебрав в голове все известные ему возможные варианты, осторожно спросил:
– Ну… и?
Норма перестала натягивать колготки, посидела некоторое время неподвижно, глядя перед собой, затем встряхнула волосами и произнесла с непередаваемым высокомерием:
– Ничего.
И оба они рассмеялись. Даниил подошел к окну и снова посмотрел. Девушки уже не было.
Норма быстро оделась и уже собралась уходить. Бросив последний взгляд на себя в зеркало, она стремительно подошла к выходу, взялась за дверную ручку и оглянулась. Луч солнца, пробившийся сквозь небрежно задернутые Даниилом шторы, смотрел ей прямо в лицо. «Она уходит, – с внезапной тоской подумал Даниил, и у него сжалось сердце. – Сейчас она уйдет, и больше никогда не вспомнит». Ему захотелось хоть что-нибудь сделать. На память. Хотя бы подразнить. Совсем как в детстве.
– Знаешь, что… – начал он, подойдя к ней с озабоченным видом. – Конечно, я должен был сказать сразу… но… так получилось… В общем, я сейчас пока не могу тебе заплатить, но как только…
Он не договорил. Мелькнула наманикюренная рука, и плохо подготовившийся к такому повороту тщедушный Даниил полетел к противоположной стене от мощной оплеухи. Совсем как в детстве. Но только удар был вполне физический. Норма ушла, хлопнув дверью. «Кажется, я смог вызвать у нее хотя бы чувство гнева», – грустно подумал он, лежа на полу и вытирая кровь с разбитой губы. Дралась она здорово, Даниил это знал. Она усердно посещала ненавидимую всеми в их «музыкальной» школе физкультуру, немного занималась силовыми видами спорта. Особенно после того, как три часа провела в красной комнате, размышляя над своим поведением. Кстати, музыку она ненавидела. Что это за музыка?
Электронный будильник сыграл мелодию из фильма. Без десяти шесть. Ну и надрался же он вчера! Даниил выполз из развороченной постели, сокрушенно мотая головой. Подошел к большому зеркалу и удивился, до чего же он плохо выглядит. Всклокоченные тусклые волосы, потемневшее мятое лицо, вокруг глаз жуткие желтые круги. Хорошо хоть руки не дрожат. «Пить меньше надо», – пришла ему на ум еще одна дурацкая сентенция майора Горяева. Цвет лица действительно был неважный – печень уже не справлялась. Вдобавок на губе запеклась кровь. Где же это он умудрился так стукнуться? Он достал из холодильника лед и приложил к больному месту. Гудела вся левая сторона лица. Даниил чувствовал себя совершенно разбитым. Да, тридцать семь лет – это не семнадцать. Даже свет в комнате не в состоянии был вчера выключить… Надо осторожнее с возлияниями, майор прав.
* * *
Гавриил Гаврильевич удовлетворенно крякнул. Стопочка водки приятным теплом разлилась по телу. В конце концов, чего ему бояться здесь, у себя дома? Где его охраняет сама Агафья! В запутанных хмельных ассоциациях Гавриила Гаврильевича образ покойной соседской старушки смешался с образом величественной Аан Алахчын Хотун, защитницей всего живого на Земле, если верить богатой мифологии его родного народа. Несмотря на то, что старушка на самом деле была худенькая, маленькая и всегда плохо одетая, а Госпожу описывали как высокую, статную женщину средних лет, в богатейшем наряде с изысканными украшениями из серебра. Как могло случиться, что они – одно существо? Эх, Агафья, бедная бабушка Агафья!
А вот супруга Гавриила Гаврильевича, на его взгляд, предъявляла к нему слишком много требований. На днях они опять повздорили. Она надулась буквально на пустом месте и весь вечер не разговаривала с ним. Смешно сказать, из-за чего. После ужина они уселись у телевизора. Теперь у него так редко выдаются свободные вечера… В новостях опять показывали Ближний Восток и Среднюю Азию. К чему бы это? Гавриил Гаврильевич, как и все счастливые граждане одной шестой части суши, на досуге разгадывал запутанные шарады ежевечерних новостей. Древние сказочные города, длиннобородые старцы в белых одеяниях, женщины в платках… Вдруг мелькнул кадр. У Гавриила, невнимательно следившего за телевизором поверх газеты, заколотилось сердце. Его словно обожгло взглядом угольно-черных глаз. Жена взглянула на него и все поняла. Сам виноват. Рассказал давным-давно, еще в период ухаживания. Уж больно она его упрашивала, мотивируя тем, что отныне между ними не должно быть никаких секретов. Ганя, в соответствии с возрастом, не отягощенный познаниями в тонком искусстве выстраивания длительных отношений между людьми, тем более с девчонками, не устоял. Однажды, дождливым осенним вечером, когда особенно сильна была его тоска, в благоговейной тишине фойе второго этажа Государственной библиотеки имени Пушкина, он шепотом поведал невесте необычную историю своего чувства к Матрене.
