Ольга Елисеева - Камень власти
— Петербург — до крайности нездоровый город. При таких погодах какой амур? — Издевательским тоном заявила Брюс. — Мужик бродит, как сонная муха, особенно иностранный. Вы от кого плизиру ждете? Аристократ, кровь дряхлая, и так еле, еле по жилам течет, а тут еще наши туманы да дождики…
Сердясь на себя за выходку на маскараде, Като на следующий день попыталась примириться со своей уже увядающей любовью. Доказать, что на самом деле любит Понятовского, а мимолетная встреча Бог знает с кем не оставила в ее душе никакого следа. Они провели вместе ночь, пользуясь тем, что великий князь вновь ушел к Воронцовой.
— Станислав! — Ее руки легли ему сзади на плечи. Лицо уткнулось в спину. — Станислав…
Одеяло еще хранило тепло его тела, а он уже стоял одетый и сам закалывал перед зеркалом жабо рубиновой булавкой. Ей захотелось, что бы Понятовский, наконец, перестал собираться.
— Станислав, — тихо повторила она, — Я изменила тебе… один раз… тогда…
— Я знаю, — посол не обернулся к ней, но Като заметила, что булавка вырвалась у него из неловких рук и острым концом уколола палец. Красное пятно расплылось на белом брабантском кружеве.
— Прости меня.
— Пустое, я не сердит. — Его дивные нежные губы ласково улыбнулись ей.
Като вдруг сделалось страшно.
— Ты снисходителен ко мне, как к умирающей. Клянусь тебе, у меня больше с этим офицером ничего не было. Хочешь, я сумею сделать так, чтобы его завтра же не стало в гвардии? У меня есть связи. Фельдмаршал Апраксин… Его отправят на войну, в Пруссию… и все будет кончено.
— Зачем? — Станислав с невыразимым изяществом повернулся на одном каблуке от зеркала. — Хочешь добрый совет?
Екатерина изумленно смотрела на него.
— Не стоит сразу рвать с этим преторианцем. Он может еще пригодиться…
Сейчас воспоминание о его словах ранило и оскорбляло ее. «Приятно, когда ты нравишься за просто так, — думала она, — но Стась… Стась…»
— Парас, — тихо, но требовательно обратилась Екатерина к подруге. — Я должна повидать Орлова еще раз. Мне необходимо с ним поговорить.
— Поговорить и только? — Прыснула в кулак графиня, но осеклась, встретившись глазами с тяжелым, жестким взглядом великой княгини.
Екатерина еще раз повторила свою просьбу ровно через неделю, когда двор из-за дождей вынужден был вновь вернуться в Петербург. Спускаясь по лестнице графиня, хихикала в кулак. Теперь ее подруга больше не плакала, она возлежала у себя в комнате на алой атаманке и, беспечно улыбаясь, требовала от Прасковьи Александровны найти героя ее ночного романа. Каково?!
Глава 5
ЧЕЛОВЕК С ПРИНЦИПАМИ
— Я никогда не решусь войти туда, Парас, — великая княгиня с такой силой вцепилась пальцами в руку спутницы, что под кружевной белой перчаткой на запястье графини Брюс остались синие следы.
— Накиньте вуаль, моя дорогая, — Прасковья Александровна сама опустила на лицо Като глухую черную сетку, часто расшитую шелковыми розанами, так что цесаревна едва видела сквозь нее дорогу. — Идемте, — Брюс взяла вздрагивавшую подругу за руку и помогла ей выбраться из кареты.
— Я никогда здесь не была, — с опаской озираясь по сторонам, сказала Екатерина. — Кажется, вон там лес?
— С медведями и соловьями-разбойниками, — прыснула Прасковья Александровна. — Это парк Аничкова дворца. Конечно, он, и правда, почти что лес. Но знаешь, говорят, Разумовский вздумал огородить его чугунной решеткой на манер берлинских.
— Вместе с волками и разбойниками? — Тоже засмеялась Като.
Боже, как ей нравились эти петербургские несообразности! Какой там парк? Лет десять назад Ее Величество прирезала к новопостроенному дворцу Алексея Разумовского все пустоши, выгоны и рощи от Фонтанки до самого Казанского. А надо сказать, что там во всю ширь и мощь колыхался сырой и темный еловый бор, где величественно разгуливали лоси, неся свои царственные рога, и заливалась лаем графская охота — посреди города. Говорят, что и разбойники не раз наведывались из-за Фонтанки, пытаясь угнездиться на жительство прямо в столице. Потому-то Алексей Григорьевич затосковал и решил, по примеру хороших хозяев, огородить свое имущество литыми берлинскими решетками. А что? Пусть не мешают графу грибы собирать!
Екатерина повернула голову и с интересом уставилась на двухэтажный деревянный дом на каменном подклете, который выходил на реку глухо задернутыми окнами. За ними едва заметны были полоски яркого света, пробивавшиеся между плотными гардинами. Со стороны дома доносилась слабо уловимая музыка. Обостренный от нервного напряжения слух Като различил даже звон хрусталя. Или ей это почудилось?
Ветер переменился и подул с реки.
— Пойдем. — Брюс поежилась от внезапно налетевшей сырой взвеси. — Знаешь, я больше люблю московскую погоду. Угораздило же Петра построить здесь город! Маман говорит, что на самом деле он хотел, чтоб столица располагалась только на островах.
Екатерина кивнула. Матушка Брюс, Мария Андреевна Румянцева, знала, что говорит. Несколько лет до замужества она, дочь дипломата Матвеева, бойкая девица с новыми европейскими манерами, почерпнутыми в Лондоне, где служил ее отец, была, как тогда называли, «амантеской» Петра. Впрочем, у него таких амантесок… Но ее государь все же выделял и, когда, наконец, обрюхатил, приискал доброго тихого мужа. Старший брат Прасковьи, Петр Румянцев даже лицом слегка походил на покойного императора. А вот Брюсша удалась в мать. Боже, как хороша! И как распутна! Бедный старенький Александр Иванович Румянцев…
— Так мы идем? — Брюс решительно взяла Като за руку.
— Это и есть заведение Дрезденши? — Неодобрительно спросила великая княгиня. — Ты здесь бывала?
— Сто раз, — кинула Прасковья.
— И что ты там делала? — Изумилась ее спутница.
— Ах, Като, Като, — Брюс с шутливой укоризной покачала головой, — Мне себя трудно унять, нежная и пламенная дишперация моей души требует утоления всякий час дня и ночи. Надень, — она протянула спутнице черную бархатную маску, скрывавшую лицо ото лба до самых губ. — Знатные дамы ходят сюда в масках.
— Знатные дамы? — Удивилась Екатерина. — Зачем? Разве им мало куртуазных развлечений при дворе?
Прасковья тихо засмеялась.
— А мы зачем сюда пришли?
— Мы по делу, — строго парировала великая княгиня.
— И они по делу, — уверила ее Брюс. — Каждая хочет найти кавалера по своему вкусу. В свете это бывает трудно. Нужно, чтоб и его вкус был услажден совершенствами избранницы. Здесь кавалеры менее требовательны… Вернее требовательны только в одном вопросе. — Брюс со значением постучала себя по поясу, к которому был привязан тугой кожаный кошель.
— И такое бывает? — Удивилась Като. — Знаешь, я ведь не дитя и прекрасно понимаю, что продают себя и мужчины, и женщины…
— …Но в свете это обернуто во множество условностей, — подхватила Брюс. — В сотни мелких куртуазных подробностей, которые сглаживают дело. А здесь все выглядит просто.
— Грубо, я бы сказала, — хмыкнула великая княгиня. — Поэтому меня и коробит. Нельзя было найти другого места?
— Нет, — беспечно помотала головой Прасковья Александровна. — Здесь безопасно. Никому и в голову не придет, что ты сюда поехала. Ну решайся же! Там чудно. — она с тоской бросила взгляд на верхние окна заведения. — Тебе понравится.
— Мне не понравится. Но идем, — скрепя сердце, заявила Като.
Дамы вошли во двор и, обогнув мусорную кучу, направились к двери под гнутым железным козырьком. Две разбуженные кошки прыгнули у великой княгини из-под ног, напугав Екатерину и насмешив Брюс. Вокруг стояла чернильная мгла и только со второго этажа доносились музыка и смех.
В тесной прихожей, куда попали подруги, свет тоже не горел, но Прасковья Александровна на ощупь нашла лестницу и, двигаясь по хорошо знакомому маршруту, сумела ни разу не оступиться. Като шла, вцепившись пальцами в предательски шуршавшее шелковой платье Брюс и стараясь тоже не поскользнуться на облитой помоями лестнице.
Наконец, две невысокие створки дверей распахнулись перед спутницами, и яркий свет целых снопов свечей, воткнутых в высокие жирандоли и многократно отраженных в зеркалах, ударил им в лицо. Екатерина поразилась, как в таком жалком домишке могут располагаться столь роскошные покои? Чрево знаменитого на весь Петербург заведения Дрезденши было, и правда, великолепно. Его содержала предприимчивая немка, вывезшая со своей родины целую стайку прелестниц и значительно пополнившая штат уже в России. Ее прыткие дрезденские кокотки, едва попав в столицу, мигом обзавелись более прибыльными делами: кто открыл шляпный магазин или модную лавку на Невском, кто учил юных девиц из ничего не подозревавших дворянских семейств «хорошим манерам», а заодно оказывал интимные услуги почтенным отцам своих воспитанниц, кто сумел найти себе постоянных богатых покровителей. Однако штат Дрезденши от этого ничуть не пострадал. Дела заведения процветали.
