Алан Саваж - Восемь знамен
— Пропал еще один мушкет, — бушевал Петерсен. — Что делать, а, господин Баррингтон? Что делать? Вы гарантировали мне тысячу таэлей прибыли от этой поездки. Но я сочту себя счастливчиком, если удастся хотя бы привести назад корабль.
К этому времени они подошли к Нанкину, огромному городу в двухстах милях от моря, и Роберт уже не боялся, что Петерсен откажется от их затеи.
— Вы получите свою тысячу таэлей, обещаю вам. Садитесь, сэр, и я объясню вам — каким образом.
Рассказ о настоящей цели путешествия Петерсен слушал с растущим оцепенением, тревога в его душе боролась с алчностью.
— Боже мой! — вырвалось у него, когда Роберт замолчал. — Но вы же обманули меня, мошенник.
— А скажи я правду, вы отправились бы в плавание?
— Нет конечно. У меня нет никакого желания лезть в политику. Это скорейший способ потерять голову.
— И восемь фунтов чистого серебра вам совсем ни к чему?
— О Боже! — Петерсен вскочил и зашагал взад и вперед.
— Всем, в том числе и китайцам, известно: мы здесь с торговыми целями, — втолковывал Роберт. — Когда Хошэнь и его семья будут готовы и погрузятся на корабль, мы пойдем вниз по реке гораздо быстрее, чем поднимались, доставим премьер-министра куда ему угодно и уплывем прочь, уже богатыми людьми. Все просто.
Петерсен уставился на берег, откуда за ними следил конный отряд вооруженных знаменных. Такие отряды встречались им часто, они нередко сопровождали бригантину и какое-то время скакали по берегу наравне с ней. Юнь, однако, заверил англичан, что, пока над «Альцестой» развевается флаг Хошэня, они в полной безопасности.
— Куда уж проще, — пробормотал капитан и побрел вниз.
— Он слишком напуган, толку от него не будет, — заметил Юнь. Английского он не знал, но все понял по поведению капитана.
— Он выполнит свою часть сделки, — пообещал Роберт.
Размах задуманного им дела порождал подспудную тревогу, и не будь ее, Роберт от всей души наслаждался бы путешествием. Рискованные вылазки в неведомые земли, знакомство с тамошними чудесами составляли для него смысл жизни.
Баррингтон не уставал поражаться уровню развития общества, в котором он очутился. Так, бескрайнюю равнину, по которой протекала Янцзы, почти сплошь покрывали рисовые поля с густой сетью ирригационных каналов, тянущихся от реки и ее притоков; на этом обширном пространстве тут и там встречались свидетельства древней китайской цивилизации.
Внушительное впечатление произвел Шанхай, однако немногим меньше этого огромного города был Тунчжоу, находившийся всего в нескольких милях выше по течению, на северном берегу Янцзы. Напротив Тунчжоу возвышалась крепость Цзянъинь, в этом месте река сужалась, и форт служил преградой судам, которые попытались бы без разрешения подняться выше по реке. Флаг Хошэня снова, в который уже раз, позволил беспрепятственно провести бригантину под дулами нацеленных на нее орудий, солдатам знаменных войск, густо усеявшим зубчатые стены, оставалось лишь пожирать взглядами это самое странное из виденных ими судов.
На протяжении пятидесяти миль, разделявших Шанхай и Цзянъинь, река текла в северном направлении; у крепости начался протяженный плавный поворот к западу, затем Янцзы снова изгибалась к северу, подходя к городу Циньцзяну, стоявшему на месте пересечения реки с Великим каналом. Канал здесь не заканчивался, а тянулся мимо Сучжоу дальше на юг, к Ханчжоу, еще сто с лишним миль; рукотворный канал, уходящий далеко в противоположные стороны, ярко свидетельствовал о неизмеримых людских ресурсах, которыми распоряжался Сын Небес.
Пробежав миль сорок от Циньцзяна, река привела «Альцесту» в Нанкин, несколько раз за свою историю служивший столицей империи. Размерами этот большой город уступал разве что самому Пекину и так же, как Пекин, окружил себя высоченными стенами. От моря Нанкин отделяло двести с лишним миль, однако он производил впечатление морского порта, поскольку являлся главным торговым центром на реке к востоку от Ханькоу. Здесь также на север и на юг от реки простиралась покрытая посевами риса равнина, но здесь же проходила граница вице-королевства, которое фактически было независимо от столицы.
Флаг Хошэня утрачивал в этих Краях свое значение, и Юню пришлось отправиться на берег, чтобы добиться приема у вице-императора. Он пригласил Роберта составить ему компанию; лоцман уже давно пришел к выводу, что именно Баррингтон являлся главной движущей силой их экспедиции, и, кроме того, они успели подружиться. Юнь обладал способностью шутить, сохраняя совершенно невозмутимый вид, но за его внешним хладнокровием скрывалась самая искренняя заинтересованность в успехе дела. Не случайно в Нанкине, после того, как вице-император, пожаловав на «Альцесту» и обнюхав корабль от верхушки мачты до трюма, дал добро на продолжение пути, Юнь заявил Баррингтону: «Сегодня вечером мы напьемся. Самая трудная часть пути, — позади».
Петерсена он с собой не пригласил, впрочем, капитан и сам вряд ли пожелал бы удариться с ними в загул. Так что на берег, в публичный дом очень высокого разряда, они поехали вдвоем с Робертом.
— Знаешь, а денег-то у меня не густо, — признался он Юню, по-прежнему не желая залезать в свой матросский сундучок.
Юнь застенчиво взглянул на него, как бы давая понять, что знает о сотне таэлей, и улыбнулся:
— Ты вернешь мне долг, когда получишь от Хошэня свое вознаграждение.
— Даю слово, — сказал Роберт и протянул руку.
С некоторым удивлением Юнь посмотрел на руку и, помедлив, крепко пожал. Улыбка его стала еще шире. «Я обзавожусь друзьями, — подумал Роберт. — Я могу быть здесь счастлив».
Наступил китайский Новый год, и жители Нанкина готовились en fête[6]. Улицы по всей длине пестрели разноцветными флагами, такие же разноцветные фейерверки с пронзительным свистом взмывали в небо; прогулка по городу напоминала попытку проторить дорогу через поле бесконечного сражения. Но все вокруг пребывали в таком прекрасном расположении духа, что Роберт решил: это, наверное, самые счастливые люди на земле.
Мадам встретила их низкими поклонами, высокий белокожий моряк явно пришелся ей по вкусу. Она и сама была еще чрезвычайно привлекательна, даже в окружении цветущих девиц выгодно выделялась смоляными волосами, зрелой фигурой и глазами, сулящими сладкие спальные утехи.
— Хочешь старушку? — спросил Юнь, когда их потчевали рисовым вином и обжаренной свининой.
— А можно?
— Лу Шань всегда к вашим услугам, если клиент при деньгах.
— Которые ты готов мне одолжить.
— Конечно, если ты этого хочешь.
Роберт хотел. Сыграло свою роль рисовое вино да, кроме того, ни одна из молоденьких девиц ни красотой, ни — он был уверен — чувственностью не могла сравниться с Сао. А Лу Шань несомненно могла. И она не разочаровала. Все познавшая в искусстве любви, Лу Шань не сдержала восторженного писка, когда сняла с него брюки.
— Слыхала я, что мужчины-варвары такие большие, — призналась она.
— Откуда? — озадаченно спросил Роберт. Ни одно европейское судно, насколько он знал, не торговало на Янцзы.
— Мне рассказывала о них моя племянница, — улыбнулась Лу Шань.
«Должно быть, просто случайная встреча в Кантоне», — с облегчением подумал Роберт.
Лу Шань спокойно восприняла странные для нее западные привычки — она охотно подставляла губы для поцелуев и, казалось, наслаждалась, когда он играл с ее сосками. Роберт дал бы ей не меньше пятидесяти, но не находил никаких изъянов в фигуре Лу Шань, между тем как ее внимание было целиком приковано к его члену, который приобрел просто-таки невероятные для нее размеры. Наконец Лу Шань села на него верхом, и тут Роберт понял, что Сао по сравнению с ней не более чем наивная девочка, которой, она, собственно, и оставалась.
Лу Шань, однако, была забыта довольно быстро, уже к тому времени, когда река, совершив плавный поворот на запад, привела их к Уху, также крупному городу, являвшемуся главным портом, через который осуществлялись перевозки риса по Янцзы. Город, окруженный неизбежным предместьем из стоящих на якоре сампанов, процветал, жизнь в нем била ключом. «Интересно, — подумал Роберт, — сколько же в этой фантастической стране таких городов, каждый из которых превосходит размерами. Лондон?» В Уху они узнали, что император Сяньлун оставил престол.
— Далеко еще до Ханькоу? — спросил Роберт.
— Полпути, — ответил Юнь.
— Значит, наша миссия провалилась.
— Совсем необязательно, — возразил Юнь. — Император мог отказаться от трона, но не от власти.
— Что-то я тебя не пойму, — нахмурился Роберт.
— Все просто: он исполнил клятву не царствовать дольше своего деда, но не намерен отказаться от правления. В этом вся разница, мой друг. Принц Юнъянь взошел на трон и стал теперь императором Цзяцином, однако решения по-прежнему будет принимать его отец. И он решит, в частности, что Хошэнь остается премьер-министром. Так что, как понимаешь, мы все-таки успеваем. У нас еще есть время. Хошэнь организует свой отъезд, когда будет готов.
