Нафтула Халфин - Победные трубы Майванда. Историческое повествование
Вскоре вдали возникли очертания какой-то постройки. Это был замок Хари Сингха, как его называли жители. За сорок один год до описываемых событий, в апреле 1837 года, поблизости от этих мест произошла ожесточенная схватка. Афганские воины, руководимые сыном эмира Дост Мухаммад-хана Акбар-ханом, сразились с армией махараджи Пенджаба Ранджит Сингха, предводительствуемой известным сикхским полководцем Хари Сингхом. На этот раз военное счастье изменило генералу сикхов, и он сложил голову у пункта, впоследствии получившего его имя.
Как было заведено, в замке размещался англо-индийский пикет, предупреждавший путешественников, если они неведомыми путями забредали в эти края, что дальнейшее следование на запад небезопасно для их имущества и жизни. То была одна из форм наблюдения Британской империи за внешними связями Афганского государства. Теперь пикет выстроился у стен помещения, приветствуя проходящее мимо посольство.
Почти сразу за этой постройкой ландшафт резко изменился. Вплоть до подножия Хайберских холмов, на протяжении семи или восьми миль, тянулась безжизненная желтовато-серая пустыня. Предрассветная мгла уже полностью рассеялась, и на полпути от замка Хари Сингха до входа в ущелье, за территорией, контролируемой англичанами, в лучах поднимавшегося солнца показалось живописное полуразрушенное сооружение с едва державшимися и скрипевшими на ветру воротами.
То был форт Джамруд, никем тогда не занятый. К востоку от него, на холме, откуда открывался вид на селения, расположенные на окрестной равнине, генерал Чемберлен велел разбить лагерь.
Форт Али-Масджид.
Впереди можно было различить высокую обрывистую скалу. Там находилось афганское укрепление Али-Масджид. Слабое само по себе, обычно с небольшим, состоящим из ополченцев гарнизоном, оно тем не менее было столь выгодно расположено, что несколько засевших в нем отважных и метких стрелков с достаточным запасом патронов могли воспрепятствовать проходу через ущелье и более крупного отряда, чем возглавляемый сэром Нэвиллом. К тому же еще перед выступлением из Пешавара до Чемберлена дошли настораживающие сведения о прибытии в Али-Масджид приближенного эмира, мирахура, как его официально именовали, известного своими антибританскими взглядами.
В сложившейся обстановке почтенный генерал счел возможным согласиться с мнением своего помощника по политическим делам майора Каваньяри: вступление всего конвоя на тесную и петляющую горную тропу, где даже случайное падение верблюда может вызвать невообразимую сумятицу, было бы неразумным. В первую же очередь следовало выяснить намерения Файз Мухаммада, коменданта Али-Масджида.
— Вам и карты в руки, майор! — бросил Чемберлен Каваньяри. — Разведайте все пообстоятельнее.
Затем, подумав, добавил:
— Главное — продвигайтесь как можно дальше. Либо вы встретите вооруженное сопротивление, либо эти дикари дадут твердые заверения, что пропустят нас беспрепятственно в Кабул…
Послав к Файз Мухаммаду гонца с извещением о своем предстоящем приезде, Каваньяри распорядился, чтобы его сопровождали двадцать четыре совара (всадника) из корпуса гидов и следовавшие с англичанами старшины афридиев. С ним вызвались ехать также командир гидов полковник Дженкинс и капитан Уигрэм Бэтти.
Вплоть до афганского форта дорога оказалась вполне приличной: во время прошлой войны с Кабулом ее старательно улучшал один из предшественников Каваньяри в Пешаваре, Макесон, делая пригодной для тяжелой артиллерии. Впереди маленькой группы, выступившей в девять часов утра из Джамруда, скакали совары. На гнедых лошадях, одетые в тускло-коричневые мундиры с красными нашивками, они почти сливались с окружающей темно-бурой местностью. Офицеры и старшины афридиев не отставали от них.
У самого входа в ущелье их встретил отправленный ранее гонец: комендант просил англичан не двигаться вперед. Игнорируя эту просьбу, майор со спутниками продолжал следовать далее, хотя и в замедленном темпе. Они остановились лишь в миле от укрепления, у подножия возвышенности, на которой находился Али-Масджид. Отсюда Каваньяри отправил Файз Мухаммаду новое послание с сообщением о своем прибытии. Пока посланец карабкался вверх, перебираясь с одного холма на другой, комиссар вместе с Дженкинсом и Бэтти пытался разглядеть, что творится в форту. Его стены были усеяны людьми, в основном одинаково одетыми и держащими в руках оружие. Со стороны Али-Масджида доносились четкие звуки воинских команд.
Британские офицеры были достаточно опытны, чтобы понять, что форт занят регулярными войсками и что их немало. Идти напролом было бессмысленно. Тем не менее Каваньяри, теряющий терпение от долгого ожидания, присел на камень, обдумывая текст ультиматума коменданту.
К счастью, к этой мере прибегать не пришлось. Вернувшийся совар принес весть, что Файз Мухаммад предлагает четверым англичанам отправиться к поросшему олеандрами берегу ручья, протекающего между двумя отрогами холмов, обещая спуститься туда. Каваньяри с Дженкинсом и двумя его подчиненными, а также с вождями афридиев двинулся верхом к месту встречи.
Вскоре перед ним появился в сопровождении нескольких всадников чернобородый статный афганец лет сорока пяти. Удивительной белизны чалма, из-под которой выбивалась седеющая прядь волос, ярко оттеняла его смуглое мужественное лицо. Этот человек невольно приковывал к себе взгляд. Величественность осанки, внутренняя собранность — такое дается не каждому. А его взгляд! Майор невольно сжался: темные глаза афганца смотрели на него словно с горных вершин и выражали… Нет? Даже не ненависть, а бесконечное презрение… Англичанин почти прочел в его взоре: «Наглые люди, зачем вы здесь? Разве вы не понимаете, что обречены?»
Когда все спешились, Каваньяри и чернобородый (это и был комендант) обменялись рукопожатием. Майор еще раз отметил про себя великолепное телосложение Файз Мухаммада, острый взор черных, как южная ночь, глаз, типичный орлиный нос, плотно сжатые губы и то особое чувство достоинства, с каким держался его противник. А в том, что перед ним противник, Каваньяри не усомнился ни на миг.
Чтобы овладеть инициативой, он сказал, что для беседы выбрано не совсем подходящее место, и предложил перейти к стоявшей неподалеку, на песчаном берегу ручья, водяной мельнице, близ которой можно было расположиться. С ним согласились, и вскоре майор и комендант сидели на песке чинно и важно, как степенные дипломаты за столом переговоров в каком-нибудь дворце. Порывы ветерка приятно обвевали лица. Рядом журчал ручей. Вокруг были разбросаны высокие кусты с такими сочными и мясистыми листьями, что Каваньяри захотелось их попробовать. Он сорвал один из них и уже поднес было ко рту, как Файз Мухаммад, гибко изогнувшись, неожиданно рванулся к нему, выхватил лист и бросил под ноги.
— В чем дело? — изумился англичанин.
— Простите, миджар, — промолвил комендант, демонстрируя знание британских воинских званий, хотя и переиначенных на афганский лад, — я объясню позднее свою дерзость, а сейчас давайте обсудим все, ради чего мы собрались.
— Хорошо, — сдвинул брови англичанин. — Давайте обсудим по-дружески… Не будем терять время на разъяснение того, что нам всем хорошо понятно. Мы оба — лишь слуги высоких правительств и обязаны исполнять их волю. Вы оповещены, что владычица великой и могучей Британской империи направила к эмиру своего генерала Чемберлена. Генерал хочет знать, может ли посольство беспрепятственно пройти через Хайбер?
Разговор велся на языке дари, который обычно был в ходу между англичанами и афганской знатью. Майор говорил медленно, тщательно подбирая точные выражения. Он подчеркнул, что если Файз Мухаммад располагает достаточно широкими полномочиями, то ему, Файз Мухаммаду, не нужно разъяснять, какие тяжелые последствия вызовет его отказ по личной инициативе пропустить миссию. Решение коменданта будет воспринято как решение самого афганского государя…
Собеседник Каваньяри утвердительно кивнул, давая понять, что вполне осознает всю важность сказанного.
— Я достаточно дружески расположен к миджару Камнари, — Файз Мухаммад назвал фамилию майора так, как она звучала среди пограничных племен. — Вместо того чтобы открыть огонь по вашему отряду, когда он пересек черту, за которую мы просили не переходить, я пришел для переговоров. Разве это не свидетельство нашего миролюбия? Джарнейлю Шемберлену будет позволено вступить на священную афганскую землю, если я получу распоряжение из столицы. Пусть джарнейль подождет, пока я снесусь с Кабулом…
— Это не только невозможно, поскольку несовместимо с нашим престижем, — возразил Каваньяри, — но и не нужно, ибо кабульские власти извещены о приближении посольства.
