Мариан Фредрикссон - Крест любви. Евангелие от Магдалины
На рассвете следующего дня Мария шагнула в ворота храма Изиды и наткнулась прямо на вчерашнюю старуху, которая опять предложила отведать свежего хлеба.
На этот раз она разожгла масляный светильник. Он немногое мог осветить в круглом темном помещении, но, по крайней мере, позволял видеть друг друга.
– Я долго размышляла над твоим рассказом и хочу еще послушать об Иисусе и его отношении к женщинам.
Мария задумалась, но не нашла ответа.
– У него не было какого-то особого отношения к женщинам, – наконец выговорила она. – Он относился к ним как к людям, никогда не льстил им и не опекал их. Он относился к людям так, как они того заслуживали. Без предубеждений.
Старуха рассмеялась:
– Ему не приходилось доказывать свою мужественность.
Мария с улыбкой кивнула.
– Да, это так.
– Кем была его мать?
– Вдовой. Она была очень сильной женщиной. У иудеев, конечно же, женщина обладает незримой властью.
Жрица повторила сказанное вчера:
– Это касается не только иудеев. Если бы женщины не обладали такой властью, несправедливости по отношению к ним было бы меньше.
Мария прыснула:
– Если бы женщины пользовались своим могуществом открыто, вспыхнула бы война между полами.
Старуха перевела разговор в иное русло:
– Христиане говорят о грядущем Царстве Божьем…
– Иисус говорил о новом царстве, но не на земле. Грядет Царствие Небесное, говорил он. Но это, как и многое другое, было понято превратно. Люди забыли его слова о том, что Царствие Небесное сокрыто внутри нас и новое царство – среди нас.
Жрица глубоко вздохнула:
– Важно, что ты можешь выразить свое отношение к тому, что произошло.
– Я пишу. Но получается как-то лично…
Старуха покачала головой:
– Значит, никто не примет этого всерьез.
– Кое-что еще осложняет мою задачу. Его слова: «Не создавайте законов из сказанного мной, как делают законники».
Они расстались, и Мария отправилась навестить Меру и ребенка.
Всю вторую ночь после рождения мальчика Ливия провела рядом с дочерью. Она решила подольше поспать, ведь с ребенком все было хорошо, но сон не шел к ней. Все из-за беспокойства о Мере и ее муже, хвастливом петухе, не способном на сочувствие. Получив известие о рождении сына, он напоил вином всю челядь, напился до бесчувствия сам, а потом исчез где-то в Селевкии.
Это была Мария. Ливия была достаточно честна, чтобы признать свою ревность, которая заставляла ее плохо думать о золовке. «Она вошла сюда как королева, помолилась какому-то неведомому Богу и стала командовать. И еще эта болтовня про ветер. – Это просто взбесило Ливию! – Ветры, право, не носят тех птиц, которые не постигли сложного искусства летать», – думала она.
Потом, когда мальчик уже благополучно родился, к Марии вновь вернулось привычное смирение. Ливия презирала покорность, ошибочно принимая ее за высокомерие. Но в итоге она все же избавилась от мрачных мыслей. Когда Мера проснулась, чтобы покормить ребенка, ее мать спала так крепко, что даже утренние приветствия жриц ее не разбудили.
Мера почувствовала прилив нежности к матери.
– Она устала, она очень переживала, – констатировала младшая жрица.
– Да.
Мера считала, что у матери были все причины волноваться еще и за будущее.
Когда Мера завтракала, Ливия наконец проснулась и выдавила из себя улыбку. Сообщили о приходе Марии, о том, что она разговаривает со старшей жрицей храма. Ливия ожесточилась. «Ясно, – думала она, – две ведьмы тянутся друг к другу». В следующий миг она устыдилась своих мыслей и попыталась скрыть их кривой усмешкой.
Этим утром Мера сама купала малыша, руки ее действовали легко и уверенно. Но почему-то во всем ее облике ничто не напоминало о большом счастье.
– Мама, мы с ребенком не вернемся в дом к Никомакосу.
– Но куда же вы теперь?… – прошептала мать.
– Ты знаешь, он бьет меня.
Ливия набрала воздуха, но тут их разговор был прерван. Мария постучала в дверь и вошла с цветами в руках – она была сама радость! Но вдруг остановилась на полпути.
– Что-то не так?
Ливия собралась, но все же не смогла скрыть волнения в голосе:
– У нас есть проблема…
Она не успела договорить, как вновь распахнулась дверь. За ней стоял Никомакос, пьяный и буйный. От него несло прокисшим вином. Первой на глаза ему попалась Мария. Он приблизился к женщине, выкрикивая:
– И ты здесь, лицемерная корова, которая не смогла подарить роду наследника! Можете больше не напрягаться, ты и твой муженек-мужеложец. Теперь наследник есть, и это – мой сын!
В следующий миг четыре сильные женщины уже волокли Никомакоса по улице.
– Он не промахнется мимо дома, – высказалась одна из жриц, вернувшаяся обратно. Мера была с ней полностью согласна.
Через несколько часов Меру и ребенка отвезли в дом Леонидаса. Мария молчала об инциденте с Никомакосом, но Ливия, которую Леонидах: встретил в своей конторе, была далека от подобной терпимости. Правда, потом она испугалась, увидев реакцию брата.
Уже несколько дней спустя у Леонидаса с Никомакосом состоялся разговор, из всех деталей которого Мария знала только одно: Никомакос переезжает в контору в Остии, чтобы изучить механизм торговли в большом порту вне Римской империи.
– Как ты заставил его согласиться?
– Я поставил ультиматум. Здесь он был замешан в мошенничестве. И не в одном.
Муж был краток, и Мария уже в который раз убедилась, что существовал и другой Леонидас, которого она не знала.
Мера и ребенок несколько недель оставались у Марии, вследствие чего ей не так просто было сконцентрироваться на своей работе. Мера ей совсем не мешала, отвлекал ребенок. По вечерам его мучили колики, он никак не мог уснуть, поэтому Мария укачивала его, пела и ворковала над ним. Она никогда так остро не переживала собственную бездетность, но сейчас эта утрата казалась особенно тяжелой.
Многое изменилось. Ливия не позволила Мере жить в таком плохо охраняемом доме, как дом брата, и настояла на присутствии слуги.
– Я понимаю, ты думаешь, что твоя невинность укроет тебя от всего зла, что существует в мире, – сказала женщина. – Но она вряд ли защитит Меру и малыша. С каждым годом Антиохия становится все опасней, ограбления и даже убийства происходят практически ежедневно.
Она получила поддержку Леонидаса, который давно уже беспокоился о жене, ее одиночестве в доме и постоянных хождениях по городу без охраны. Так что Мария привела в порядок садовый домик и заботливо обставила его для слуг.
Ливия удивленно отметила:
– Похоже, ты стесняешься иметь рабов.
Мария ответила простым «да».
Терентиус был нубийцем. Когда Мария увидела его высокую и мощную фигуру, кожу бронзового цвета и черты лица египетского фараона, то подумала, что никогда прежде не встречала столь красивого мужчины. Потом она поняла, кого он напоминал: статую Изиды в храмовом дворе. Он понравился Марии с первой же секунды, как и его жена – тонкая, изящная женщина со смиренно опущенными веками. Как слуги отнеслись к хозяйке, Мария никогда бы не узнала, их чувства и мысли оставались бы для нее загадкой.
Вскоре она поняла, как замечательно по ночам слышать в саду поступь Терентиуса, который несет свою вахту. Она испытывала уверенность, когда он, отступив несколько шагов, сопровождал ее синагогу или на рынок. И, ко всему прочему, ей теперь не приходилось убираться. Но готовила Мария по-прежнему сама. Однажды, замешивая тесто в кухне, она заметила улыбку на лице проходившего мимо слуги.
Когда Мера, уступив требованиям матери, против воли вернулась домой вместе с сыном, Леонидас заявил:
– Я хочу, чтобы Терентиус с женой остались.
Мария по его тону поняла, что он не настроен на возражения, и, прежде чем она успела раскрыть рот, он подтвердил это:
– Я не сдамся, Мария. Я уже сообщил Ливии о своем желании их купить.
Мария почувствовала облегчение от того, что этот разговор начал именно Леонидас. Она была рада такой помощи и поддержке, которая исходила от обоих слуг.
– Могу я поставить одно условие?
Он молчал, и женщина была вынуждена продолжать.
– Мы освободим их. Они точно останутся и не потребуют большого содержания.
– Если ты в этом уверена, мне нечего возразить.
– Давай поговорим с ними.
Разговор вышел не совсем таким, как предполагала Мария. Слуги сказали, что рады остаться, им нравился дом и их обязанности, но они не хотели получать свободу. Увидев замешательство Марии, Терентиус пояснил, что они с женой привыкли принадлежать семье, это давало им уверенность и опору. Для слуги это была необычайно длинная речь, и Мария понимала, чего это стоило для него.
