Михайло Старицкий - РУИНА
— Куда же это вы так скоро, панове? — изумился незнакомец.
— Поспешать надо в Чигирин, — ответил Кочубей.
Казаки попрощались и вышли из корчмы.
XII
— Нет сомнения, это проделали белогородцы, — произнес Кочубей, когда они с Остапом очутились на дворе корчмы. — Гм… Что же нам теперь делать?
— Как что? — Остап вспыхнул. — Лететь скорее к Белой Церкви, догнать псов и отбить всех бранцев.
Кочубей усмехнулся:
— Скорый ты, пане сотнику, а одного не сообразишь: раз то, что они уже дня два тому назад угнали людей, значит, мы уже их в дороге никак не догоним, а другое, и самое важное, что если это белогородцы, так нам с ними затевать схваток не приходится.
— Да не мы же затевать будем! Они первые набег сделали.
— Так гетман сам это дело и разберет, и велит им вернуть награбленное.
— Эх! — Остап досадливо махнул рукою. — Пока гетман будет разбирать да отписывать им, они будут самовольно грабить весь край. Когда б пугнуть их хорошенько, так отпала бы охота грабить и разорять народ.
— Все-то ты так с плеча, пане сотнику, решаешь, а забываешь, что они наши союзники.
— Союзники! — Остап горько усмехнулся. — Вот правду говорят люди, что уже лучше было чертей в союз пригласить, чем этих проклятых басурман.
— А как же бы ты оборонился от Ханенко, если бы не басурмане? — спросил Кочубей, направляясь к воротам. — Кто бы помог нам? Уж не ляхи же?
Остап замолчал; он не находил ответа на вопрос Кочубея, но вместе с тем, очевидно, и не соглашался с ним.
Молча подошли они к своему отряду; через несколько минут все они уже скакали по направлению к Чигирину. Кочубей ехал, угрюмо нахмурившись; сцена в шинке произвела на него крайне неприятное впечатление. И кто такой мог быть этот казак? По–видимому, верный человек, а между тем… Или дурень, или большой хитрец! — решил он про себя.
Остап тоже сосредоточенно молчал. Впрочем, на этот раз не печальное положение края занимало его мысли, — его исключительно занимало кольцо незнакомца. Проклятое кольцо!
«И чего это оно так засело у меня в голове, — думал про себя Остап, — видел я его где-нибудь или что?» — Остап перебирал в своей памяти все воспоминания, но решительно не мог понять: почему именно это кольцо обратило на себя его внимание и засело у него таким гвоздем в голове?
Между тем отдохнувшие кони бежали быстро, и часа через два перед казаками уже показались Чигиринские башни и стены.
— Ну, слава Богу, вот и доехали! — произнес вслух Кочубей. — А вернулся ли уже наш пан Мазепа?
— Должно быть, уже дома, — ответил рассеянно Остап.
— Гм… — Кочубей усмехнулся. — Сдается мне, что мы скоро заключим с правым берегом верный союз!
При этих словах Кочубея Остап вдруг вздрогнул. Густая краска залила ему лицо. Он схватился рукою за лоб и вдруг вскрикнул радостным, торжествующим голосом:
— Вспомнил! Вспомнил! Вспомнил!
Кочубей с изумлением повернулся к своему спутнику.
— Что? Да что такое?
— Кольцо, кольцо! — крикнул ему Остап и пустил своего коня вскачь.
— Какое кольцо? Куда ты? Постой! — закричал ему вслед Кочубей, но Остап уже не слыхал его слов.
Доскакав до Чигиринского замка, он соскочил с коня и бросился в покои Мазепы. Мазепа был уже дома.
Он лежал, отдыхая с дороги, у ног его лежал верный пес Кудлай, не оставлявший теперь Мазепу ни на одно мгновенье. Увидевши встревоженное, пылающее лицо Остапа, Мазепа схватился с места и поспешил к нему навстречу.
— Что случилось? Что с тобою? На тебе лица нет! — забросал он его вопросами.
— Кольцо! Кольцо! — произнес Остап, тяжело переводя дыхание.
— Какое кольцо? О каком кольце говоришь ты?
— Кольцо, которое я возил на хутор Галине… какое было оно?
При этом вопросе Мазепа побледнел.
— Змея золотая с бриллиантовой головой.
— А внутри, было ли что-нибудь вырезано внутри?
— Две руки: одна держит другую.
— Оно! Оно! — вскрикнул Остап.
— Ты нашел его?.. Ты видел его… где? когда?.. — Мазепа сжал обе руки Остапа, от волнения голос его пресекся, только глаза впивались в Остапа, словно хотели вырвать, вытянуть из него страстно ожидаемое объяснение.
В коротких, отрывистых словах Остап передал ему о своей встрече с незнакомым казаком.
— Где же он? — вскрикнул Мазепа.
— Там остался, в шинке.
— На коней! — скомандовал Мазепа. — Летим! Ты поедешь со мной.
В несколько минут лошади были оседланы, и Мазепа с Остапом понеслись сломя голову по улицам Чигирина. Кудлай, верный пес, вывезенный из разгромленного хутора, не оставлявший теперь ни на минуту Мазепу, тоже полетел вслед за ними. При въезде в Чигирин им повстречался Кочубей со своим отрядом; он хотел было остановить их и расспросить о причине странного возгласа Остапа и этой бешеной скачки, но они пронеслись мимо, как вихрь, так что изумленный Кочубей остановился в недоумении, следя за уносившимися товарищами.
На дворе быстро темнело. Лошадь Мазепы неслась стрелой, но несмотря на это, он то и дело сжимал шпорами ее бока. Он ничего не говорил. Лицо его было бледно, губы нервно сжаты… видно было, что все его существо потрясало мучительное волнение.
Всадники неслись в глухом молчании, только холодный, резкий ветер свистел над головами да вздымал их длинные плащи.
После двух часов такой бешеной скачки Остап и Мазепа достигли наконец корчмы. Соскочив с коня, Мазепа бросился в хату с такой поспешностью, что Остап едва поспел за ним. Но в корчме уже не было никого. Тусклый свет каганца едва освещал опустевшую хату с беспорядочно сдвинутыми лавками и столами и загрязненным глиняным полом; жид, очевидно, еще за минуту мирно подсчитывающий за прилавком свою дневную выручку, застигнутый врасплох неожиданными гостями, вскочил с места и застыл в своей позе с выпученными от ужаса глазами, устремленными на ворвавшихся в хату казаков.
Мазепа остановился.
— Где же он?.. Здесь нет никого?.. — произнес он, задыхаясь, и устремил на Остапа взгляд, полный ужаса и ожидания.
На лице Остапа отразилась досада.
— Должно быть, уехал.
— Куда же?! Куда?!
— А кто его знает?
— И ты не спросил?.. Ты не спросил, куда он едет?.. Зачем здесь?..
— Гм!.. — Остап замялся. — Да ведь я только и вспомнил про кольцо, подъезжая к Чигирину.
— Ну, хоть имя его, — продолжал Мазепа с возрастающей тревогой в голосе, — имя, как его зовут?
— Да, имя… опять-таки… — Остап смущенно мял в руках свою шапку. — Ей–богу, не догадался тогда спросить.
— О! Господи! — вскрикнул с отчаяньем Мазепа, опускаясь в изнеможении на лаву. — Ты, Остапе, убил меня!
Остап стоял перед ним растерянный, смущенный: ему самому было невыразимо досадно, что отысканная нить оборвалась теперь так неожиданно. Но что же мог он сделать? И кто мог предположить, что разгулявшийся казак уедет так скоро отсюда.
При первых словах Мазепы у жида отлегло от сердца. Было видно, что примчавшиеся сюда казаки не имели в виду грабежа. Притом же он сразу узнал Остапа и догадался, что в этом неожиданном появлении скрывается что-то достойное внимания, а потому и принялся с интересом следить за происходившей перед его глазами сценой.
После нескольких фраз, брошенных при нем растерянными гостями, чуткое сердце шинкаря наполнилось сладостным предчувствием: этот, знакомый ему уже казак не мог дать ни одного толкового ответа на вопросы своего господина, а так как вельможный пан что-то слишком заинтересован пировавшим здесь, в шинке, незнакомцем, то, очевидно, обратится с допросами и к нему, шинкарю, а тогда уже, наверное, несколько блестящих червончиков перепадет в его карман.
Между тем Мазепа сидел на лаве, опустивши голову, неподвижный, совершенно убитый неудачей. Но вот он снова поднялся с места.
— Постой, скажи, — обратился он к Остапу тем же взволнованным, непослушным голосом, — давно это было?
— Да так, часа три тому назад, покуда я съездил в Чигирин и вернулся сюда назад.
— Когда же тот уехал?
— Да вот шинкарь…
— Гей, жиде, сюда! — крикнул Мазепа, оглянувшись по указанному Остапом направлению.
Жид, только и поджидавший этого возгласа, стремительно бросился из-за прилавка к Мазепе.
— Что прикажет ясновельможный пан? — произнес он подобострастно, перегибаясь вдвое перед Мазепой и целуя полу его жупана.
— Ты знаешь этого казака, который гулял здесь у тебя в шинке?
— Ой, нет, ясновельможный пане, не знаю! Он нездешний, я его видел в первый раз.
— Не слыхал ли хоть, как его звали товарищи? Ведь с ним было несколько казаков.
— Ой, вей! Как же они звали его? Один звал паном-братом, другой — паном добродием.
— Ну, а куда они едут, зачем приехали? Они ничего об этом не говорили?
Жид печально закивал головой.
— Нет, ясновельможный пане, они ничего об этом не говорили.
— Стой! Это ты уже знаешь, когда уехали они?
— Да вот сейчас, как пан со своим товарищем, — шинкарь указал глазами на Остапа, — выехали из корчмы, так и они велели седлать своих коней и поехали себе тоже.
