Станислав Хабаров - Юрьев день
Лосев обнял руками трибуну и, пересыпая речь солью прибауток, начал «пинать ногами» отдел ориентации.
– Неймется им, лезут с извещениями на объект. Хотя по «гибриду» подход один, строгий приказ Главного: «за апрель не ходить». И дело не в букве. Один поменял, другой, и проявляется взаимное влияние, некий коллективный эффект. А в результате общий – дефект.
– Регламент, – постучал о графин председатель.
– Товарищи, – взмолился ведущий.
– Пусть говорит, – довольные живою речью, закричали из зала.
– … И нужно историю учить. А то порой – не работа, и голый фетишизм. Так и у древних было: выбери предмет и посвяти себя ему. В Бенгалии плотники поклонялись топору, писцы чернильнице, древние германцы плугу, китайцы – таблице предков. Всё, казалось, было. А новое у нас. Счетно-решающие блоки – СРБ или их расчеты, не поступись, молятся на них, а в остальном хоть весь полёт коту под хвост. До чего доходит. Приносят уточняющий расчёт. Как умный Ганс, стукнули копытом о пол, и переделывайте под расчет станцию. Нельзя так, товарищи. И всё ведь было. Но в древности поклонялись раковинам или камням (мыли их, смазывали маслом, купали в вине), а нынче – системе ориентации, а она ведь – не единственная, полно систем, и с этим нужно считаться.
В перерыве толпились в буфете.
– Слыхал, камни купали в вине.
– Ты что? Заболел?
– Да, нет, вроде бы. А что?
– Смотрю, не спал эти два часа.
– Я как услышал про камни, проснулся, потянуло в буфет.
– Ну, братья-славяне, ещё по кружечке?
– Я пасс.
– Ты чего это?
– Не пью, не курю. Хочу свои шестьдесят лет прожить.
– Ты проживешь шестьдесят восемь лет по статистике. Спорим на рубль.
Первым после перерыва выступил директор завода, и его выступление строилось в виде ответов на вопросы.
– Да, – говорил он. – Еще о гудке, хотя о нём надоело говорить. Это как о Карфагене в римском сенате. Поневоле думаешь, хотя бы одних и тех же выбирали в делегаты, тогда бы меньше приходилось объяснять. Верно, конечно, часы теперь есть у каждого. Но гудок, к вашему сведению, введен не попусту. Он введен три года тому назад по плану техмероприятий. В результате чего, как зарегистрировала проходная, число опозданий сократилось на десять процентов.
– Это, каких опозданий? – закричали из зала. – Настоящих или за пять минут?
Вопрос об опозданиях при всей своей внешней бессмысленности был задан по существу и имел свою историю. Администрация в нём шла на маленькую уловку. В соответствии с приказом по предприятию опозданием считался приход на рабочее место позже, чем за пять минут до обычного звонка. Злополучные пять минут оказались в действительности той точкой опоры, благодаря которой из масс выделялись признанные активисты. На этом пробном камне они обретали свое общественное лицо принципиальностью, непримиримостью и находчивостью. Но «пятиминутный вопрос» не поднимался обычно выше профсобраний отдельных подразделений. И хотя ораторы, краснея от гнева, заострялись: «Что это за опоздание? Я хочу видеть КЗОТ, где оно записано?» – все преотлично понимали, что все это так, для бузы.
– О каких опозданиях? – кричали с мест. – Действительных или административных?
«Это надолго», – подумал Славка, и в это время в президиуме появился Главный. Он сел тяжело, наклонил голову, повертел в руках карандаш. В зале настороженно затихли. И постепенно, само собой закруглились мелкие вопросы, потому что не в них теперь была соль. Потом выступил Главный. Весь зал сидел в напряжении, словно наэлектризованный, ни слова старались не проронить.
– …Теперь по «гибриду»… Хотелось пройтись по всем астрономическим срокам. По всем, я не оговорился. Именно по всем. И каждый должен сделать всё, постараться, доказать, что не даром небо коптим.
Говорилось о задачах, об ответственности, обычные вещи. Но было ясно, что говорилось не так, «для бузы», а для дела, и неполадки нужно будет исправить. Говорилось не пустозвоном, увлекавшимся плетением красивых фраз, а убежденным и даже счастливым по-своему человеком. Счастливым своим убеждением, уверенностью, готовностью потратить час, вечер и сутки, если нужно, чтобы убедить других: одного, двух, всех.
Что было на профконференции после выступления Главного – совсем не запомнилось. И теперь при первых словах Главного стало тихо, и все подались вперед.
– Мнение моё не изменилось, – сказал Главный, наклонив голову, словно собирался боднуть. – Теперь я знаю ваше мнение и на комиссии его учту. У меня нет уверенности в этом объекте. И вы сами ответили: почему. Мы долго мусолим его.
Главный помолчал, поправил карандаши на столе.
– До сих пор мы испытывали объект в трех измерениях, исключая время. Теперь перед нами – многомесячный полёт. И готовы мы к этому или нет испытание временем неизбежно. И, мне кажется, что его не выдержит этот объект.
Главный вышел из-за стола, прошелся по кабинету. «Виски уже поседели, подумал Славка. – А лицо широкое и злое».
– Почему? Мало макетной работы. Мало испытаний. Огрехи выбираем на стартовой площадке. Это не дело, не метод серьезной работы. Вот вы сейчас смотрите на меня и думаете: «Что это он так распаляется? Этот запуск тоже ведь эксперимент». Но позвольте вас спросить: «Готовы ли вы к этому эксперименту?». Я понимаю, что – астрономическое время и для полёта его можно упустить. Упустим, и нас за это не похвалят. Да, это так. Но интересовались ли вы: сколько стоит этот эксперимент, сколько стоит эта машина? Я хочу вам напомнить, даже если вы знаете, потому что обстоятельство это говорит само за себя. Каждый раз мы стреляем заводом.
Завод, который мог бы работать, выпуская необходимую продукцию, при нашем запуске летит туда.
Главный кивком головы показал в потолок, и вместе с ним все подняли головы.
– Хорошо, решим, что всё-таки эксперимент. Отработаем дальнюю связь, ориентацию, коррекцию, наконец, посмотрим и конструкцию там, в космосе, не на Земле. Но готовы ли мы понять всё, что получим оттуда? Убедились ли, и в какой мере, что всего этого невозможно получить на земле? Это не последняя станция. Так или иначе придётся накатать ещё дорогу к планетам. Вот поэтому нам нужна не сенсация, а систематическая, ответственная работа. На комиссии я буду говорить об изменении программы полета. В отношении же тассовских сообщений товарищ прав. Главный поискал глазами Славку. – Я согласен с вами. Нужно сообщать всё. Кстати, – это он уже только для Славки, – у меня нет вашего спортивного азарта. Если объект готов, нужно пускать. Нет, следует воздержаться. А теперь, Борис Викторович, доложите о результатах комплексной проверки объекта.
Викторов, по мнению Славки, говорил ясно, но нечётко. Именно поэтому выступавший за ним начальник стартовой команды выглядел до идиотизма четким, отвечая в релейном режиме: «да», «нет».
– Мы готовы. Остаются мелкие операции. Завтра выпадает. Послезавтра окончим работы.
– Почему выпадает завтра? – поднял голову Главный.
– Воскресение, – шепнул кто-то со стороны.
– Не понимаю, – снова поднялся Главный. – Не понимаю вас. У нас иные традиции. Сначала запуск, а после, пожалуйста, отдыхать.
Пауза. Иногда необходима пауза. Она красноречивей длинных тирад. Вместо начальника стартовой команды поднялся седоволосый генерал – его начальник.
– Всё будет выполнено.
Совещание окончилось. Славка быстро, пока ответственные не успели сомкнуть кольцо вокруг Главного, вскочил со стула и подошел к столу.
– Сергей Павлович, вы меня не так поняли.
Брови Главного поползли к переносью.
– Сергей Павлович, я говорил «мусолили объект» совсем в ином смысле.
– Я понимаю, что вы не то имели в виду. Но, поверьте мне: так надо.
Улучив свободную минуту, Лосев забежал на сборку. Он понимал: всё бывшее до сих пор – прелюдия. Дальнейшие сцены в МИКе, и не дай бог Главному отыскать что-нибудь. Ему нельзя рисковать. Он, что говорится, подвешен. Незадолго перед отправкой объекта на ТП в Краснограде случилась история. После барокамеры обнаружили вмятину на крышке прибора астроориентации. Того самого, положение которого замерялось с точностью до долей угловых минут. Он выставлял в пространстве корректирующий двигатель станции, исправлявший траекторию из пролетной в попадающую.
Снимать прибор – значило проводить заново все операции юстировки, проверку в барокамере, наддув. Это, в свою очередь, означало задержку графика по крайней мере на сутки. И эти сутки никто, разумеется, не решился бы взять на себя.
Теоретиков попросили рассчитать возможное смещение по вмятине на предохранительной крышке. Крышку им не позволили унести с собой, и они замеряли вмятину в цехе, после чего удалились считать. И хотя каждый придумывал то, что на его взгляд разумно бы было сделать, но тем не менее все понимали относительность и расчетов и мер, и только Главный, пожалуй, мог бы что-то решить. Однако взаимное влияние и ход событий сказались в том, что, когда ведущий по прибытии Главного в сборочный цех начал излагать ему состояние дел, он уже опирался на расчеты теоретиков и уверенно оперировал со «сдвигом на полминуты по оси тангажа и крену», полученными из расчета.
