Вадим Каргалов - Святослав
Таврический путь князя Святослава казался единственно возможным и даже неизбежным, как ливень, который следует за черной тучей…
Но они ошибались, эти многомудрые мужи, угадыватели чужих мыслей и похитители чужих тайн, и причина их ошибки коренилась в непонимании самой с у т и хазарского похода. К Босфору Киммерийскому пришел не лихой стяжатель военной добычи, но предводитель войска великой державы, и его стремительный бросок на Хазарию был лишь началом единого сабельного взмаха, который прочертит по карте Восточной Европы широкий полукруг от Каспия до Дуная. Князь Святослав мыслил иными масштабами, чем предводитель хвалынского похода Свенельд или его отец Игорь Старый, мечты которого не простирались дальше военной добычи, даров византийского императора и выгодного торгового договора. Не о сиюминутной выгоде думал Святослав, остановивший войско на пороге беззащитной Таврики, но о будущих великих походах.
Время воевать с византийским императором еще не пришло. Недавние завоевания требовали закрепления. Еще сидел за кирпичными стенами Саркела царь Иосиф, помышлявший сложить из обломков Хазарии новый каганат.
Ненадежны были вятичи, которым невредимый Саркел, они его называли Белая Вежа, по-прежнему казался символом хазарского могущества. Что были для вятичей победы князя Святослава под Итилем и в предгорьях Северного Кавказа? Даже эхо этих побед едва долетало до вятичских лесов. А Саркел был рядом и по-прежнему оставался хазарским. Князь Святослав понимал, что лишь падение Саркела развеяло бы последнюю веру вятичей в силу Хазарского каганата. Самому Святославу взятие Саркела не сулило ни достойной добычи, ни славы – что значило овладение крепостью, затерявшейся в глубине степей, по сравнению с недавними громкими победами! Но все-таки Саркел нужно было брать. И Святослав повернул войско на север.
Он уходил из Тмутаракани, оставляя позади себя не кровь, не дымы пожаров и проклятия, а благодарную память жителей. Добрые семена доверия и дружбы, посеянные им в тмутараканской земле, прорастут щедрой нивой.
Поднимется на берегу Сурожского моря еще одно русское княжество, и будут править там князья русского рода, пока не сметет их черное половецкое половодье…
Судовая рать князя Святослава подплыла к Саркелу по реке Дону.
Отдохнувшие в садах Тмутаракани воины были веселы и беспечны. Неистовым был их приступ. Вдребезги разлетелись под ударами таранов крепостные ворота Саркела, дружинная конница ворвалась за стены. Вскоре над высокой башней, которая стояла посередине крепости, взметнулся красный княжеский стяг. Саркел пал. Ничто больше не удерживало на Дону князя Святослава, и он поспешил в Киев с конной дружиной, предоставив заботы об остальном войске Свенельду и другим воеводам.
Бесконечно огромная, расстилалась вокруг степь, и под стать ей были планы князя Святослава. Неизведанные дали раскрывались перед его глазами, в степных миражах чудились сказочные города, жесткая степная трава склонялась к ногам коней, как толпы побежденных врагов, а неутомимые кони несли и несли витязей в остроконечных русских шлемах вдогонку за закатным солнцем, которое будто указывало дальнейший путь князя Святослава – на запад…
БОЛЬШАЯ ВОЙНА
Глава 1
Величественно и грозно плыл сквозь столетия корабль Византийской империи, направляемой опытными кормчими, поражающий воображение современников ослепительным блеском сказочного богатства.
Разное случалось на этом бесконечном пути.
Попутные ветры туго надували паруса, и тогда бег византийского корабля становился стремительным и неудержимым.
Налетали свирепые штормы, ломали весла и рвали снасти, несли корабль на острые тараны скал, и тогда только неистовые усилия корабельщиков спасали его от конечной гибели.
Мертвые штили останавливали корабль среди безжизненного пустынного моря, и он томился в неподвижности, сжигаемый немилосердным солнцем.
Как ревущее пламя под просмоленной палубой, вспыхивали мятежи, щедро лилась кровь, раскачивались на пеньковых веревках побежденные бунтовщики, и ополовиненная команда была уже не способна поднять разом все весла.
Незаметно для глаза начинали подгнивать и крошиться дубовые бревна шпангоутов, обрастало ракушками и зелеными бородами водорослей днище, и казалось – кораблю больше не выйти на морские просторы.
Но, отстоявшись в спокойных ковшах гаваней, наскоро обновленный и пополненный другими матросами, корабль Византийской империи снова бороздил неспокойное море истории, разбивая, как утлые челны, судьбы малых и больших народов, оказавшихся волей случая или злого рока на его смертоносном пути…
Шли столетия чередования удачных и неудачных времен, и постепенно люди стали замечать, что удачных для Византийской империи десятилетий становилось все меньше, а неудачных – больше. Труднее и труднее становилось держать в повиновении соседние народы. Если не удавалось повергнуть непокорных военной силой, на помощь приходила изощренная византийская дипломатия. Империя старалась побеждать одних варваров оружием других. Но это не всегда удавалось. Царь дунайских болгар Симеон угрожал даже Константинополю. Его сын Петр[22], по прозвищу Короткий, вялый и нерешительный правитель, заключил мир с империей, однако полностью восстановить власть византийского императора над его страной не удалось.
Император Никифор Фока несколько раз воевал с болгарами, но неудачно.
Нужно было искать сильных союзников. В Киев отправилось византийское посольство во главе с патрицием Калокиром, сыном херсонского протевона[23].
Русские вельможи-бояре оказались крайне недоверчивыми и скрытными людьми. По их бородатым лицам невозможно было определить, довольны ли они богатыми дарами византийского императора, не говоря уже о том, с пониманием или неодобрением они отнеслись к предложению о союзе против болгарского царя.
Архонтесса Ольга, которая после многократных просьб посла Калокира соизволила принять его в своем деревянном дворце, тоже не пожелала внести ясность. Она вежливо справилась о здоровье императора Никифора Фоки, выразила радость по поводу его побед в Сирии, показав тем самым осведомленность в византийских делах, и отпустила посла. Связки дорогих мехов, присланные в подарок Калокиру, явились слабым утешением. Калокир ждал безотлагательных действий. Промедление казалось ему чудовищной несправедливостью. Стоило ли так торопиться в Киев, чтобы долгие недели томиться в ожидании?!
Византийский посол приехал говорить с князем Святославом, но князя не было в Киеве. Прошлым летом он ушел с войском в землю вятичей, снова вознамерившихся отколоться от его державы, и будто растворился в лесах.
Потом бояре сказали Калокиру, что князь отправился в обычный зимний объезд своих владений, который у руссов называется "полюдье". Оставалось ждать, когда князь закончит свое путешествие или пожелает прервать его для встречи с послом. Но когда это будет?
Скучные зимние дни, когда за окнами просторного деревянного дома, отведенного греческому посольству, тихо пролетали крупные хлопья снега, скрашивались беседами с русскими воеводами Икмором и Сфенкелом, мужами, достойными уважения за военные подвиги, приличные манеры и знание греческого языка. Рекой лились хмельные русские меда, неторопливо текла под веселый треск поленьев в очаге беседа.
Калокира не смущало, что русские военачальники настойчиво расспрашивают его о войске императора Фоки, об укреплениях Константинополя и пограничных городов, об огненосном флоте. Наоборот, явный интерес руссов к военной силе Византии пробуждал надежды на успех посольства. Так подробно расспрашивают лишь о будущем союзнике. Или о будущем неприятеле.
Но и это не тревожило Калокира. Коварный херсонец возлагал собственные тайные надежды на посольство. Он мечтал в конечном итоге столкнуть лбами императора Фоку и князя Святослава, чтобы по дороге, расчищенной для него русскими мечами, взойти на византийский трон. А раз так, то почему бы не удовлетворить любопытство Икмора и Сфенкела?
Рассказать патриций Калокир мог многое. Византия была единственной страной того времени, где продолжали изучать военное искусство, стратегию и тактику войны, разработанные в прошлом великими полководцами Рима.
Византийская стратегия предпочитала медлительную войну, в которой все было предусмотрено заранее и не оставалось места для неожиданностей. В такой правильной войне византийское войско было неодолимо, как искусный фехтовальщик, против которого вышел с таким же оружием жалкий погонщик обозных мулов или изломанный непосильным трудом раб. Но если тот же погонщик отбросит непривычный для него меч стратиота[24] и возьмет в руки тяжелую дубину, исход схватки трудно предсказать…
