Франсин Риверс - Последний пожиратель греха
Вздрогнув, я отпрянула назад и спряталась среди густых ветвей. Пригнувшись, я тихо сидела в своем убежище. Мое сердце громко стучало. Может быть, это Бог пришел в наши горы? А если нет, то может, Сам Всемогущий послал сюда Своего человека?
Незнакомец опять повернулся и пошел по тропинке в сторону нашей долины, теперь его голос усиливался с каждым шагом. «Господня земля и все, что наполняет ее, вселенная и все живущее в ней. Он основал ее на морях и на реках утвердил ее…». Тропинка отклонилась в сторону, и я перестала его слышать. Скрываясь в зарослях выше тропинки, я стала пробираться вперед сквозь густые ветки, изо всех сил напрягая слух и в то же время стараясь не показываться.
«Поднимите, врата, верхи ваши, и поднимитесь, двери вечные, и войдет Царь славы! Кто сей Царь славы? — Господь крепкий и сильный, Господь, сильный в брани. — Господь сил, Он — Царь славы!»
Человек с растрепанными волосами остановится и вскинул руки, поднял голову и снова заговорит громким голосом: «Услышь меня, о, я взываю к Тебе, Господи! Господь Иисус, услышь мою молитву! Приклони ухо к воплю моему, о мой Бог и Царь, потому что Тебе Одному я молюсь. Ты — Бог, Который не любит нечестие, а здесь есть нечестие в этих горах. О. Господь, никакое зло не устоит перед Твоим лицом. Нечестивый не устоит перед Тобой. Потому что Ты ненавидишь делающих беззаконие. И Ты истребишь делающих зло!»
Рядом сверкнула молния, небо загрохотало, отвечая словам странника. Меня охватил страх, я стала пятиться назад и бросилась убегать прямо по склону над тропинкой, прокладывая себе путь через густую траву и кустарник.
Он, должно быть, услышал, что неподалеку кто-то есть, и крикнул: — Эй, кто там наверху?
От испуга я побежала еще быстрее. Прыгнула на тропинку, помчалась к поваленному дереву. Наверное, получилось очень шумно, потому что незнакомец пошел следом за мной. Я очень боялась, ожидая, что он сейчас же пошлет мне вслед молнию и убьет меня.
— Дитя, подожди!
Мое сердце подскакивало внутри в такт бегу. Каких-нибудь четыре прыжка, и я перебралась по дереву на другую сторону ущелья, еще четыре — и оказалась в глубине леса. Спрятавшись среди густых ветвей, я стала осторожно смотреть на другую сторону ущелья, где стоял незнакомец. Его губы по-прежнему двигались. Наверно, он призывал проклятия Божьи на мою голову. Задыхаясь от быстрого бега, с неистово бьющимся сердцем, я обхватила руками дерево, за которым пряталась от пришельца, и стала ждать, когда меня поразит молния.
Молнии не было.
Когда я осмелилась, наконец, открыть глаза, никого не было. Не раздумывая, я помчалась на кладбище. Варенья там не оказалось. На мгновение во мне шевельнулась надежда, но тут же исчезла, когда я увидела следы. Сердце внутри упало: мне не хотелось идти домой — я прекрасно понимала, что меня там ждет.
Пошел дождь, на меня обрушились его ледяные капли. Я знала, что дождь будет недолгим. Так и случилось. Я вышла из лесу и расположилась на лугу, который находится пониже дома миссис Элды — решила просохнуть на послеполуденном солнышке. Оно было достаточно теплым, потому что от моего тонкого платья стал подниматься пар. Я нарвала букет горных маргариток, стряхнула с них капли воды и начала плести венок. Потом добавила в него васильки, ажурный тысячелистник и горный лавр.
Когда я, наконец, пришла домой, мама сидела на крыльце в бабушкином кресле, лицо ее было бледным и суровым. Я никогда не видела у нее такого взгляда и испугалась. Папа с Ивоном еще не вернулись с рыбалки, и мы были одни. Я протянула ей мою корону из цветов. Будь это год назад, она бы взяла венок и поцеловала меня. Сейчас она только посмотрела на него, содрогнулась и встала. Она молча пошла в дом, я — следом за ней. Войдя, я тут же увидела банку варенья, которая стояла прямо посреди стола.
— Не одно, так другое, Кади. Ты всегда наоборот все делаешь. С того первого дня самого, когда я два дня тебя родить не могла. Чуть не умерла… — Она всхлипнула. — Ты всегда ходила, куда не надо, и делала, чего не надобно. А теперь ты еще и ворюгой стала, крадешь у семьи своей, у родителей своих изо рта тащишь!
Мне было нечего сказать в свое оправдание — мама впервые заговорила со мной после долгого времени молчания. Она говорила горячо и торопливо, слова падали тяжелым грузом и больно ударяли. Она схватила меня за плечи и стала трясти так сильно, что мне казалось, у меня сломается шея. — Ты что это на кладбище делаешь?! — Ее пальцы больно впились в мое тело. — Ты никогда не думаешь, чего делаешь! Не думаешь, что зло от этого может быть! Делаешь все, чего только в голову тебе придет!
Она отпустила меня и вырвала венок из моих рук. — Думаешь, цветочки помогут? — Она разорвала венок. — Думаешь, горе этим исправить можно? — Она стала рвать венок дрожащими руками, пока все цветы не оказались на полу у ее ног. — Думаешь, прощения попросишь и все? Да что оно изменит? Да лучше б ты… лучше б ты… — Она внезапно замолчала, лицо побледнело, потому что вдруг раздался вопль.
Я обхватила руками голову… вопль продолжался. Я не сразу поняла, что этот странный вой исходит от меня, но когда поняла, то все равно не могла его остановить. Этот звук выходил откуда-то изнутри — там, у меня внутри, что-то сломалось. Все, что я могла, это стоять и смотреть на разорванный венок и маму — и вопить.
Вздрагивая, она отступила от меня, лицо исказила болезненная гримаса. Она посмотрела на пол. «О-ох…». Потом упала на колени, взялась за голову и стала раскачиваться взад-вперед. Я замолчала.
— Что тут такое? — раздался в дверях голос папы. Увидев маму, сидящую на полу, он бросился к нам, схватил меня и отшвырнул в сторону.
— Ты что здесь делаешь? Выйди из дома! Вон из дома, я сказал! Прочь отсюда!
Мне не надо было повторять несколько раз.
Я сидела одна в темном сарае. Пришел Ивон. — Мама в порядке, — сказал он, садясь рядом. — Она не сказала, почему это она так на тебя разозлилась. Может, ты мне скажешь? — Я покачала головой, и он ласково погладил меня по голове. — Мама сказала, чтоб ты ужинать шла.
— Я не голодная.
— Так ты заболела, может?
Я пожала плечами и посмотрела в сторону, играя соломинкой. Да, я была больна. У меня сердце болело.
Он вынул соломинку из моих волос. — Мама сказала, голодная ты или нет, а чтоб ты пришла и сидела со всеми. — Он взял меня за руку.
За столом почти не разговаривали. На этот раз даже папа ел без особого аппетита. Он сказал, что поедет купить патроны и порох, и если маме что-нибудь нужно, он это тоже постарается купить. Когда я поднялась и стала убирать посуду, мама не переставала смотреть на меня пристальным взглядом, который я чувствовала даже спиной. Она тихо встала, пошла на крыльцо и села в бабушкино кресло. Так она провела остаток вечера — просто сидела и смотрела в темнеющее небо. Когда она вернулась в дом, я уже давно была в кровати.
Натянув на голову бабушкино покрывало, я слышала, как она ходила по дому, а папа в это время храпел. Потом она легла, но скоро снова встала, начала что-то передвигать на полках. Я подумала, неужели она пересчитывает банки, боится, что я еще что-нибудь украла? Я зарылась глубже под одеяла.
— Кади?
Я замерла под покрывалами, но притворяться, что сплю, было бесполезно. Тогда я слегка оттянула покрывало. «Что она еще мне скажет?», — думала я.
— Возьми это. — Она поставила рядом со мной банку варенья. — Я хочу, чтоб ты взяла это. — Ее голос мягко дрогнул. Она постояла еще с минуту. Подалась вперед, чтобы прикоснуться ко мне, но отдернула руку и вернулась в свою постель.
Утром я отнесла банку обратно на кладбище.
7
К нам пришел Броган Кай с двумя старшими сыновьями. Они позвали папу и стали с ним разговаривать. Я была на веранде и выбивала кукурузу, мама пряла в доме. Залаяла собака, и мама спросила меня, в чем дело. Я ответила ей, она тут же вернулась к своим мыслям и больше не проявляла ни капли любопытства к тому, что происходило. Как и почти всегда, ее ум был сейчас где-то далеко. Наверно, в прошлом, когда еще была жива наша Элен.
Отец Фэйгана имел весьма суровый вид — я никогда не видела, чтобы кто-то выглядел столь устрашающе. У него были черные глаза и волосы, он был на голову выше папы, крепкого и тяжелого сложения. Большинство людей боялись одного его вида; его сыновья Клит и Дуглас были той же породы. Интересно, как это Фэйган осмелился возражать отцу: по сравнению с остальными членами семьи он был невысоким. А глаза у него были голубые, как у матери. Ивон как-то сказал, что Фэйган в своей семье, как сокол, подброшенный в орлиное гнездо.
Этим утром все трое были с ружьями. Я подумала, что они снова собрались на охоту. Они всегда охотились. Раз в год они ходили продавать шкуры за пределы нашей долины, но это, похоже, не приносило им большого дохода.
