Рангея Рагхав - Гибель великого города
А она? Ползающий в пыли червь, который случайно попал во дворец; он не спорил с мудрецами о боге и судьбе, был равнодушен к тайнам вселенной… Нилуфар казалось, что в теле ее живет тот самый прокаженный, со страшными язвами, которого она когда-то видела в маленькой египетской деревушке. Знатный род! Она не может назвать имени отца, а о матери у нее не сохранилось даже смутных воспоминаний! Должно быть, Нилуфар продали, когда она перестала сосать грудь, а может быть, еще раньше, чтобы не погубить юную красоту матери Нилуфар и не ввести хозяина в убыток, — ведь ему пришлось бы приобрести себе новую наложницу. Как это горько — не помнить ласковых материнских рук! Почему судьба так немилосердна к Нилуфар?
Что скрывалось за словами предсказателей? «Девушка, — говорили они, — ты удивительна. Ты не похожа на других рабынь. Не будет покоя там, где ты будешь жить». Лучше бы тогда ее задушили!
Что делать? В ее иссохшее горло влили несколько капель живительной влаги, а потом снова жажда, — чем она заслужила такую муку? Не вкуси она радости, и сейчас не терзало бы ее душу сожаление о потерянном!
А может быть, напрасно она с таким упорством добивалась положения госпожи? Ведь в ее красоте таилось целое богатство. Разве мало красавиц в услужении египетской царицы? Она без труда попала бы в их число! И разве она не могла бы добыть себе пропитание песенками и танцами в солдатском лагере?!
Нилуфар расхохоталась. Хэка вздрогнула, почувствовав в смехе госпожи невысказанную горечь.
— Нилуфар! Я знаю, ты страдаешь! — сказала она.
— Хэка! — резко воскликнула Нилуфар. — Как можешь ты это знать? Апап никогда не изменял тебе. Такой тревоги не было в твоей душе. Ведь ты, кроме страха, ни чего не изведала в жизни. А меня терзает не страх, а жажда…
Слова эти огорчили Хэку. Она опустила голову и робко проговорила:
— Госпожа!
Словно кто-то ударил Нилуфар в самое сердце. Что это? Ядовитая насмешка? Неужели Хэка осмелилась пустить отравленную стрелу в Нилуфар, мстя ей за высокомерие? Нет, Хэка прежде высказала бы ей все свои упреки и обиды.
На глаза Нилуфар навернулись слезы. Сознание бессилия острой болью пронзило сердце. Руки ее сами собой протянулись вперед, словно желая удержать то единственное, что у нее еще оставалось.
— Хэка! — воскликнула Нилуфар. Больше она ничего не могла произнести, да и не было нужды в словах. Губы ее дрожали, теперь у нее не было сил сдержать себя.
— Нилуфар! — дрогнувшим голосом сказала Хэка. — Нилуфар!
Подруги обнялись. Прильнув друг к другу, они рыдали, освобождая сердце от боли, — начало радости и конец горя всегда проявляются одинаково.
Глава шестая
Праздничное веселье бурлило на улицах великого города. Ни минуты отдыха не знали проворные купцы, раскладывавшие перед женщинами самые изысканные товары. Сегодня их ждали сказочные барыши. Сновали в толпе продавцы ароматных прохладительных напитков, держа в руках причудливые сосуды, украшенные многоцветной эмалью. Весело напевая, предлагали свой душистый товар девушки-цветочницы, увешанные венками. Нарядные юноши заигрывали с ними, и те отвечали манящими улыбками. Тут и там виднелись крикливые толпы нищих — непременных спутников богатства.
Дома принарядились. Вдоль стен и через улицы протянулись цветочные гирлянды. Воздух был полон благовониями. Блестели на городских красавицах заново отполированные к празднику украшения из слоновой кости и золотые браслеты, яркими бликами играли коралловые ожерелья. Сегодня был день встреч влюбленных. По обычаю, в этот день невестки могли обманывать своих свекровей, а дочери — матерей. Всюду слышались задорные песни.
Днем горожане совершали омовение. У прудов собрались огромные толпы. Натерев себя священными маслами и мазями, люди входили в бассейн и долго плескались в теплой воде. На улицах раздавались звуки рожков и труб, звенели колокольчики бесчисленных колесниц, слышались крики возничих, понукавших упрямых буйволов. А у ворот богачей уже выстроились длинные вереницы нищих, пришедших за праздничным подаянием. Получив милостыню, они громко восхваляли достоинства благодетелей и с поклонами отходили прочь.
На высоких помостах сидели толкователи священных книг, обращавшиеся к народу с наставлениями. Иногда с ними вступали в философский спор судебные ораторы, признанные искусники в произнесении обвинительных речей.
Возле винных лавок с утра теснились толпы горожан. То и дело сюда подходили нищие: «Господин! Дайте глоток и бедняку!»
Но горожанам великого города было не до них. Ведь кругом сновали девушки, украшенные цветами!
Все в этом городе поражало съехавшихся на праздник иноземцев. Люди из долин Евфрата и Тигра никогда не видели подобного веселья. Изумились и шумерцы, гордящиеся своей древней столицей Киш. Появились улыбки на сумрачных лицах эламских жрецов. Закаленные в битвах египтяне, привыкшие к суровым речам своих жрецов и прорицателей, сегодня впервые познали, как много радости в человеческой жизни. Они с восхищением следили за резвящимися танцовщицами.
С самого рассвета шли к великому царю йогов толпы паломников из окрестных селений. Матери приводили детей и заставляли их еще издали низко кланяться. Совершив торжественный обряд, люди бросали монеты сидящим вдоль дороги нищим и наивно радовались, слыша в ответ пожелания великой славы семи поколениям их рода. Прекрасное, исполненное достоинства чело великого царя йогов выделялось в многоликой толпе как воплощенно высшей, недоступной и непобедимой силы, как символ извечного ее превосходства над низменной природой человека; казалось, шум людского моря трогал его не больше, чем прикосновение муравья, ползущего по ноге…
Прекрасная Нилуфар вышла из своей комнаты, когда Манибандх с Вени уехали. Сейчас египтянка была подобна лотосу, пострадавшему от нежданного заморозка, — она блистала все той же невиданной красотой, но печаль и душевная боль уже поселились в ее глазах и, казалось, готовы были вырваться на волю из чудесного своего жилища.
Нилуфар не стала звать Хэку, а сама прошла в ее каморку. Та спала, зарывшись в солому. Нилуфар присела рядом, откинула солому с ее лица. Милая Хэка! Какая она маленькая, хрупкая, хорошенькая! И все же она — рабыня… Нилуфар нежно погладила подругу по голове, Хэка проснулась. Приоткрыв сонные глаза, она увидела Нилуфар. Рабыня легким движением подобрала под себя ноги и уселась; вид у нее был встревоженный.
— Почему вы здесь, госпожа?
Нилуфар ответила не сразу. С улиц доносился праздничный шум. Даже в каморках, где жили рабы, порой слышалось пение.
— Сегодня праздник, Хэка! Я решила разбудить тебя, — сказала Нилуфар. По ее губам скользнула слабая улыбка. — Все уж повеселились в свое удовольствие, а ты и глаз еще не разомкнула!
В эту минуту песни зазвучали громче. Хэка посмотрела на госпожу — как непринужденно сидит она на соломе. Это была та самая Нилуфар, которая вместе с ней стояла на невольничьем рынке; богатство придало ей еще больше красоты и блеска… Хэка испугалась: вдруг госпожу увидит здесь кто-нибудь из рабов?
— Госпожа, уходите! Я сейчас приду к вам, — быстро проговорила она.
Но Нилуфар не сдвинулась с места.
— Где Апап?
— О чем вы, госпожа?
— Разве у тебя помутился разум? Я спрашиваю, где Апап?
— Здесь его не может быть, — поспешно ответила Хэка. — Кажется, он уехал с господином.
Нилуфар задумалась. Хэка поднялась, откинула назад рассыпавшиеся волосы, оправила одежду. Потом заговорила:
— Ну да, я вспомнила, господин взял его с собой!
Она хотела что-то добавить, но остановилась…
Несколько дней назад Апап, как обычно, пришел к Хэке поздно ночыо, и она поведала ему о горе Нилуфар. Апап равнодушно заметил:
— Ее дела плохи! Господин с ума сходит по этой танцовщице…
— А Нилуфар? Что с ней будет? — испуганно спросила Хэка. Но дрожащий ее голос не произвел на Апапа никакого впечатления.
— Апап! Судьба Нилуфар — наша судьба! — в отчаянье воскликнула Хэка.
Негр холодно ответил:
— Пусть господа сами решают свои дела. Если бы они обо всем думали так же, как мы с тобой, Озирис и их сделал бы рабами. Спи, Хэка! Мне скоро идти.
В ту ночь Хэка так и не заснула. Она все думала и думала о бедной Нилуфар, о своей жизни, об Апапе…
— Апап спит здесь? — неожиданно спросила Нилуфар. Уже много дней она не справлялась о благополучии Хэки и теперь старалась загладить свою вину.
— Не всегда! Чаще он проводит ночь у порога спальни господина. Вы ведь знаете, господин считает его самым верным слугой!
Нилуфар почувствовала укол совести. Она уже успела забыть, что у рабов не может быть ни дома, ни семьи…
