Ефим Гальперин - Бешенство подонка
Гауптман задумывается. Потом спрашивает:
– У вас есть пара часов?
Гауптман выходит из машины, проверяет переднее колесо.
Это, видно, сигнал.
В автомобиль на заднее сидение как бы ниоткуда плюхается Лёха. Авто трогается.
Мелькают пейзажи осеннего Петрограда. Ворота верфи.
Петроград. Верфь. День.
Часовой у ворот.
Гауптман высовывается, предъявляет мандат:
– Особый уполномоченный Временного правительства.
Едут по территории верфи.
– А сейчас закройте глаза, господин Иоффе, – просит гауптман.
Машина останавливается. Гауптман выводит Иоффе с зажмуренными глазами, помогает ему сделать пару шагов:
– Открывайте глаза!
Иоффе поднимает голову. Он ошеломлен.
Над ним высится громадный корабль.
– Крейсер «Аврора».[65] На плановом ремонте. Уже с год.
– Калоша! – ласково произносит Лёха.
– Ну, калоша, не калоша… Крейсер! – говорит гауптман.
– О! Ах, какой подарочек! Заверните! – смеется Иоффе.
– Это не я! Разрешите представить, Лёха! Он заметил. Не знаю, чтобы вообще я без него делал бы.
– Да бросьте, Франц Иванович. Я вам по гроб жизни обязанный! – говорит Лёха.
– Так что же мои оболдуи не… – удивляется Иоффе. – Ведь под носом такая махина стоит!
– А потому что оболдуи! Это же душевная лодочка, – говорит Лёха. – Вон пушечки родные… Я ведь, вообще, комендор. С линкора «Императрица Мария».[66] Меня, когда рвануло, Франц Иванович, как кутёнка из воды выволок.
Иоффе смотрит на гауптмана. Вот ведь – рвануть корабль с тысячей матросов на борту немецкий диверсант мог, рука не дрогнула, а парнишку пожалел. Спас.
Проходят по трапу. Гауптман вызывает через дневального матроса капитана крейсера в ремонте – молоденького лейтенанта Николая Эриксона.[67]
Показывает ему мандат Временного правительства.
Идут по палубе. Огромный пустой корабль. Тут и там доски, трубы, банки с краской. Ремонт – он и есть ремонт.
Проходят через кубрик. В углу гора мешков. Один порван и из него вывалились бескозырки с надписью «Аврора» на ленточке.
Капитан ловит удивленные взгляды гостей:
– Прислали. Новенькие. Недоразумение! Ведь когда еще вступать в строй… У меня команда сорок человек всего. А здесь на 570 голов.
Поднимаются на мостик. Капитан старательно распинается перед начальством:
– За зиму были капитально отремонтированы паровые машины. Новые котлы системы Бельвиля-Долголенко. Артиллерия главного калибра модернизирована с увеличением дальности стрельбы с 53 до 67 кабельтовых. Кроме этого установлено шесть 6 специальных 76,2-мм зенитных орудий системы Лендера.
– Простите, а может вот сейчас крейсер тронуться с места? – перебивает его Иоффе, – Ну, хотя бы вон, до Николаевского моста пройти?
– А чего нет. Главное чтобы фарватер по глубине позволил. Но зачем? – удивляется капитан.
– Да так. Просто восхищаюсь. Ведь чудо-то!
Капитан шепчет что-то извиняющее на ухо гауптману. Тот отзывает Иоффе в сторону:
– Он говорит, что мне можно туда, а вот вам нет, – улыбается гауптман. – Секретная часть. Радиорубка. Так что, давайте, я ознакомлюсь, а вы тут побудьте. Не нравитесь вы ему.
– То есть и радио есть?!
– Да! Говорит, что вот только установили. Новое, мощное. Связь с эскадрой! – гауптман тихо командует Лёхе: – Бескозырки дело хорошее. Прихвати.
Они с капитаном уходят. Лёха смотрит вслед и восхищенно:
– Это же надо, как Франц Иванович легко всех разводит на «фу-фу»…
Лёха ныряет в кубрик, выволакивает большой мешок с бескозырками. Оглядывается. Никто не смотрит. И дневальный отошел от трапа.
Раз-Два! Вуаля! И мешок с бескозырками уже в машине.
Лёха возвращается, потирает руки.
– Молодец, Лёха! Ну, вот ты, чего сунулся в наши дела? – спрашивает Иоффе.
– Так революция же! Весело! Я еще в селе всегда туда, где свадьба или похороны… Душа просит шухера! А вы чего? Интерес какой деловой?
– Нет. Здесь я с тобой, Лёха, категорически совпадаю. Люблю, чтобы было весело. Большевик?
– Сочувствующий. Как после… Тонул… Я всем сочувствующий.
Иоффе смотрит на него. Да, такой убить может легко. Задушить своими руками… А котенка ведь пожалеет.
– Откуда родом?
– Полтавские мы. Село Сорочинцы.
– У! Это же Гоголь из тех мест!
– Кто такой? – удивляется Лёха.
– Тоже был веселый человек. Выпить хочешь?
– А есть?
– Всегда!
Иоффе достает маленькую металлическую фляжку. Наливает Лёхе в походный стаканчик. А сам из фляжки. Чокаются и пьют.
– Хороший самогон! – крякает Лёха.
– Ну, предположим, это французский коньяк «Camus Napoleon». Любимый напиток бывшего царя Николая. Ну, да Бог с ним. Я тебе, Лёха за такой подарок должен вообще большой пир закатить. Обещаю!
Иоффе открывает портсигар, угощает.
Лёха улыбается, берет папиросу. Закуривает.
КОММЕНТАРИЙ:
«Лёха – матрос» (Алексей Панченко). Летом 1918 года в Украине примкнет к батьке Махно. Будет у него командовать полком Революционной повстанческой армии Украины. Погибнет от рук большевиков в Крыму в 1920 году.
Петроград. Улицы.
День.
Гауптман, Иоффе и Лёха возвращаются на автомобиле с верфи.
Иоффе смотрит в свою записную книжечку.
– Пожалуйста, на пару минут. В цирк «Модерн». По расписанию сейчас выступает Троцкий.
Втроем они выходят из автомобиля. У входа в цирк бойко продаются билеты, но гауптман показывает мандат, и они проходят в зал бесплатно.
Петроград. Цирк «Модерн». День.
Обшарпанный мрачный амфитеатр, освещенный пятью слабо мерцающими лампочками, свисающими на тонкой проволоке, забит снизу доверху: солдаты, матросы, рабочие, женщины, и все слушают с таким напряжением, как если бы от этого зависела их жизнь.
С площадки оркестра витийствует Троцкий. Слов его не слышно. Просто воздух как бы наэлектризован. Стоящие спереди передают обрывки фраз стоящим подальше. И всем хорошо. Крики «Долой!» и «Да здравствует!» сменяют друг друга.
Иоффе и гауптман смотрят на лица людей.
– Ну как? – спрашивает Иоффе.
– Умеет шаманить, – говорит гауптман.
– А текст? Как вам его тезисы?
– Это ваши внутренние российские дела. Главное, поддерживать температуру кипения.
Вдруг Иоффе кто-то хлопает по плечу. Это из толпы выныривает Джон Рид.
– Вы всюду поспеваете, мой американский друг! – переходит Иоффе на английский язык.
– А если пропущу сенсацию?! – смеется Джон Рид. – Ведь мне за каждую платят. И потом… – он шепчет на ухо Иоффе, – моя подруга говорит, что в этих скоплениях есть такое животное электричество… Оно приводит ее в сексуальное возбуждение. Вплоть до оргазма. По два-три за день! Смотрите.
Неподалеку, в толпе, боевая подруга Джона Рида Луиза Брайант. Она уже вся в предчувствии оргазма. Раскрасневшаяся. Глаза блестят…
– Согласитесь, – шепчет Джон Рид, – неплохо иметь рядом всегда возбужденную женщину. И при этом удовлетворенную… Кстати, вы же, мистер Иоффе, психоаналитик. Что-нибудь про это понимаете?
– Да! Сублимация. Именно то, где мы расходимся с Фрейдом. Мой профессор…
– Адлер?!
– Правильно! Адлер!
Петроград.
Квартира генерала Лечицкого. День.
Терещенко и генерал Лечицкий стоят у стены возле картины. На ней изображено поле после боя. Дымы, тела и стая налетающих воронов.
– Очень! Кто художник?
– Да, солдатик у меня был в японской кампании, – покашливает генерал. – Чудно рисовал.
– А как фамилия?
– Да спился…
Они возвращаются к столу с самоваром и вареньями. Пьют чай.
Генерал маленький, сухой старичок, весь белый, с большими белыми усами, с упорным взглядом узких, недоверчиво смотрящих глаз. Напевно говорит:
– А вчерашнего дня с таким же предложением как вы, ко мне приходил Союз русских офицеров. Их представителя полковника Врангеля я знаю с японской кампании еще поручиком. Боевой офицер.
– И что? – спрашивает Терещенко.
– Я ответил ему то, что говорю вам. Старый, я старый. В Наполеоны не гожусь. В политике ничего не смыслю.
– Да дело не в политике. Россия гибнет прямо на глазах. Вы ведь боевой генерал. Авторитет для…
Генерал слушает, опустив голову. Терещенко думает, что старенький задремал.
– …Вот, смотрите. Мне в руки попали документы… – Терещенко открывает папку с компроматом на Ленина.
Но тут генерал резко поднимает голову и говорит громко, чеканя каждое слово и глядя прямо в глаза Терещенко:
– А для кого я должен спасать? И про какую это вы Россию? Царя или Гришки Распутина? И что такое Россия для вас, господин хороший, живущий в Париже? С яхтой, которая больше, чем яхта царя-батюшки. И с самым большим в мире бриллиантом. Так для кого спасать? Для вас? Или для понаехавших жидов?!
– Для себя, для детей своих.
