Ефим Гальперин - Бешенство подонка
– Идиот этот финн! Забыл ключ.
Приоткрывает дверь. На пороге гауптман.
– Вы что?! – Ленин пытается захлопнуть дверь, – Совсем с ума спятили! Прийти сюда?! Мне было обещано, что прямых контактов не будет!
– Не волнуйтесь. Все предосторожности соблюдены, – гауптман входит, закрывает дверь. – Просто срочно поставить вас в известность…
Гауптман разворачивает оттиск из типографии газеты «Речь».
Ленин смотрит оттиск. Там цифры с большими нулями.
– Что вы мне суете какие-то цифры! Миллионы марок… Ну?!
– Это как бы копии ваших банковских счетов. Смотрите ниже. Скорее всего, фальшивка, но…
Ленин вглядывается в лист. Там факсимиле его договора с Генштабом. И отдельно крупно его подпись на документе. Он шепчет:
– Это не фальшивка! У них в руках копия моего контракта!
Ленин топает ногами, задыхается, сползает по стене. Гауптман бросается на кухню за водой.
А у Ленина опять видение:
Темный двор. Один из юнкеров втыкает в живот Ленина трехгранный штык и с удовольствием проворачивает. Ленин пытается ухватить штык. И тут другой юнкер с криком «Коли!» втыкает свой штык.
Гауптман брызгает водой на лицо Ленина:
– Волноваться пока не надо. Всё случилось вовремя. Редактора уже нет в живых. Наборщик, который это набирал, покоится в Неве. Клише уничтожено. И, сами понимаете, теперь мы уж обязательно контролируем все газеты. И здесь, и в Москве.
– Вы знаете источник? – слабым голосом спрашивает Ленин.
– Помните Терещенко? В июле у вас была с ним несанкционированная встреча в Сестрорецке…
Ленин закрывает глаза. Предчувствие его не обмануло.
– Документы переданы ему в Стокгольме. Сюда он их привез три дня назад.
– Убейте его! Покушение, несчастный случай! – шепчет Ленин.
– Мы уже обсуждали этот вариант с графом Мирбахом. Это будет слишком громко. Заметная фигура. Министр иностранных дел. И потом трогать человека из мира больших денег… В самом крайнем случае. И то, разве что как самоубийство. Это серьезнее, чем убрать вашего Керенского.
– Моего Керенского?! Он скорее ваш! А если это может появиться не только в газетах!?
– Будем выяснять. Хотелось, чтобы вы, герр Ульянов, тоже были начеку.
Петроград. Министерство иностранных дел.
Кабинет министра. Утро.
В кабинете несколько сотрудников и адъютант Чистяков.
– Михаил Иванович, у вас через час встреча с американским послом, – напоминает секретарь.
– Я же просил… – Терещенко перебирает газеты на столе. – Все газеты! Каждый день! Где газета «Речь»?!
Все переглядываются.
– А сегодня «Речь» не вышла, – говорит адъютант Чистяков.
– Почему?!
– Да такая история… Главный редактор убит прямо в редакции. Старший наборщик исчез…
Петроград. Улица Сердобольская, дом 1.
Подъезд и конспиративная квартира Ленина.
Утро.
По лестнице с пачкой газет поднимается Эйно Рахья. Входит в квартиру. Тишина. Стучит в комнату Ленина:
– Газеты куплены, Владимир Ильич. Машина в Смольный будет через час.
Тишина. Эйно приоткрывает дверь в комнату. Ленин лежит в постели, укрытый одеялом. Приподнимается и говорит шепотом: – Мы никуда не едем.
Петроград. Смольный. Штаб.
Утро.
Иоффе в пальто, в шляпе и с зонтиком выходит из своей комнаты в большой зал. Там полно людей. Суета, табачный дым, крики. А как иначе – штаб восставшего народа.
Иоффе подходит к Свердлову, берет его под локоток и ласково на ухо:
– Яков Михайлович, требуется твой бархатный бас. Поговори с ректором университета. Студентов на демонстрации надо отпускать. Вот адресок и сведения об этом деятеле.
Иоффе обнимает Дзержинского. Тот в длинной кавалерийской шинели нараспашку. Под ней солдатский мундир.
– Ну! Феликс! Просто бывалый солдат! – улыбается Иоффе.
Дзержинский становится во фронт, лихо отдает честь. Смеется вместе с Иоффе.
КОММЕНТАРИЙ:
Дзержинский Феликс. В дальнейшем руководитель главной карательной организации страны ВЧК – КГБ. Умрет в 1926 году. Официальная версия – инфаркт.
Подбегает рабочий:
– Товарищ Иоффе! Мы Красная Гвардия с завода «Русский Рено». Пришли за оружием!
– Прекрасно! Вперёд! В Кронверский арсенал! А почему так поздно получаете винтовки?
– Да понадеялись на оружейный завод. А там раздали…
– Тогда торопитесь. А то опять из-под носа уведут. Дорогой Бонч с Бруевичем, выпиши им требование!
– На триста! – говорит рабочий.
– Почему триста? Если я не ошибаюсь, у вас же под десять тысяч рабочих. Так что хотя бы пятьсот надо освоить. И патроны. Всё в арсенале. Что значит, вас не пустят. Посмотрите на свой боевой вид. Вот вам для подкрепления пара бравых моряков, – Иоффе подзывает военных моряков, курящих в углу.
Налетает следующий проситель. Иоффе отфутболивает его к Подвойскому.
Бонч-Бруевич отводит Иоффе к окну и тихо ему на ухо:
– Товарищ Иоффе, что же это мы так неэкономно оружием разбрасываемся? А плакаты и листовки… Там просто тысячами всё улетает.
– Ой, Бончик, – смеется Иоффе, – ну, попривыкли вы, большевики, к конспирации. Всё бы вам втихую. Не-е-т! Мы сейчас с тобой очень шумным делом занимаемся! И чем больше суматохи и шухера, тем лучше. Глянь в окно! Всё гудит, шевелится! – Иоффе в манере конферансье в цирке произносит с задором: – Дорогая публика, представление продолжается. Раз-два! Вуаля! Маэстро, урежьте марш! О, а вот, Бончик, как раз одни из наших дорогих зрителей, для которых мы так стараемся.
К ним через толпу протискиваются, как всегда навеселе, американский журналист Джон Рид[62] со своей боевой подругой Луизой Брайант.[63]
– О, мисс Луиза! О, мистер Джон! – Иоффе обнимается с Джоном, целует ручку Луизе и подзывает вездесущего Чудновского. – Гриша! Возьми на себя «Америку» и, я прошу тебя, не злоупотребляй виски!
Иоффе выходит в коридор. Спускается в столовую Смольного.
Огромный гулкий зал в махорочном дыму, пропахший щами. За всеми столами едят. Солдаты, рабочие, матросы.
К Иоффе с почтением подбегает повар – толстый человек в когда-то белом, а ныне донельзя замызганном халате. Зато поварской колпак на голове ослепительно белый:
– Был неправ вчерась, господин Иоффе!
– Товарищ! – поправляет Иоффе.
– Вот и говорю, товарищ Иоффе, неправ был! К вечеру аж шестнадцать пудов мяса завезли! И капусты… Завались!
– Просто надо вовремя ставить вопрос. Кормите, товарищ Егоров. Всех! И строго своим работникам… Руки мыть! Нам дизентерия не ко времени будет.
Петроград. Улицы. Утро.
Иоффе выходит в парк за зданием Смольного. Пересекает его и выходит на тихую улочку.
Здесь он уже не торопится. Такой себе преуспевающий делец гуляет по осеннему Петрограду.
Заходит в маленький уютный ресторанчик.
Петроград. Ресторан. Утро.
Иоффе садится за угловой столик, заказывает кофе и блины с икрой. Пока он ждет, перед ним на свободный стул неожиданно присаживается юркий люмпен:
– Здоров, дядя! – он показывает наган. – Тихо! «Лопатник» на стол, а то раз и ваши не пляшут.
– В марте «откинулся»? – Иоффе спокойно смотрит на грабителя, – «Птенец Керенского»?[64] Ох, не туда ты залетел, птенец. Извинись и дуй!
– Ты не понял, дядя. Считаю до трех.
– Начали! Раз! – Иоффе неожиданно для своего крупного тела ногой подсекает стул. Уголовник падает. Иоффе садится на него и выворачивает из его руки наган.
Тут же набегают официанты. Уголовника выносят, а Иоффе приносят кофе и блины с икрой.
Иоффе уходит в туалет. Старательно моет руки. Выходит.
К нему подбегает хозяин ресторана:
– Вы уж извините, господин Иоффе. Большой недогляд. Большой. Но уже так получил, что навсегда забудет дорогу, наглец.
Иоффе кивает. Как ни в чем не бывало, садится за столик. Вилочка, ножичек. Ест, поглядывая в окно.
На углу напротив ресторана останавливается автомобиль. Спортивный «Паккард» серии 4-48.
Иоффе замечает это. Подзывает официанта, расплачивается.
Петроград. Улицы. Утро.
Иоффе выходит, садится в автомобиль. За рулем гауптман. Здороваются.
– На что жалуется в этот раз больной? – улыбается гауптман.
– Саботаж офицеров эскадры. Заперли Гельсингфорс. А нам для полного аншлага матросы нужны в больших количествах. А еще устойчивой связи с Советами нет. Ни в Гельсингфорсе, ни в Кронштадте. Всё с оказией посылаем. В письменном виде. Пакетами. С оказией и получаем.
– А радио?
– Радио, оказывается, в Главном штабе и в военном министерстве. А туда мы еще не добрались…
– Понял. Что еще?
– Что-что… А не завалялся ли у вас в кармане какой-нибудь линкорчик? А то как-то солидности не хватает. В Кронштадте только миноносцев пара. А нужно что-то такое увесистое. Сами понимаете, публика и пресса обожают зрелища.
