Александр Говоров - Последние Каролинги
Сотник императорских лучников, оказавшийся поблизости, подтвердил, что Винифрид стреляет отменно. Эд что-то прикидывал в уме.
Когда совсем стемнело, начали переправу. Эд, наблюдавший с пригорка, заметил, что Азарика плохо ездит и караковый ее жеребец боится воды. Он велел ей пересесть к нему за спину и держаться покрепче. Они благополучно переправились вдвоем.
Сквозь молодой березняк виднелись праздничные огни Самура. Воины разделись, крякали, выжимая одежду. Эд не замечал холода, задумчиво поглядывал то на силуэт замка, то на стелющуюся под луной гладь реки. Наконец спешился, велел сойти и Азарике.
— Там Роберт… — сказал он ей каким-то просительным тоном и указал на Самур. — И еще много других.
Азарика молчала, насторожась. Эд шагнул к ней, взяв за плечи.
— Надо, чтобы ты, Озрик, проник туда. Ты худенький, небольшой. Переоденешься нищим, а?
Он ждал ответа, а Азарику сковал страх. Держась в седле за пояс Эда, она не боялась ничегошеньки на свете, ей даже хотелось петь. А каково опять идти одной во враждебный мир?
— Ну как? — спрашивал Эд, заглядывая в лунные тени ее глаз. — Ты решил, ты пойдешь?
— Да… — прошептала Азарика.
Эд наклонился и поцеловал ее в лоб.
5
Благовест звал, и в утренней мгле брели в Самур калеки, трясучие, увечные, уроды — такое сборище людских несчастий, что, казалось, сама мать-земля, исстрадавшись за прекрасных детей, истребляемых косой войны, решила теперь являть миру лишь эти химерические лица. Колокол в Самуре бил, и уроды тянулись по всем дорогам, зная, что где праздник, там и развлечение. А какое развлечение приятней, чем созерцание чужих, не своих, уродств?
Шла и Азарика, незаметно пристав к веренице нищих. Чем ярче разгорался день, тем тошнотворней подступал страх. Отец неспроста держал ее взаперти — уж он-то знал, что жизнь есть беспрерывный ужас! Был момент — она чуть не свернула в кусты. Но мысль о том, что на нее надеется Эд, гнала вперед.
Отец рассказывал: лесные эльфы, если их задобрить хлебцем или медовой сотой, могут указать свои тайные тропы. Идти по такой тропе, точно ступая, и ты будешь невидим… Хорошо бы стать невидимым, даже для жалких калек, бредущих возле, которые так и щупают ее паучьими глазами.
Самур стоит на скалистом островке, недалеко от берега. Пролив отгорожен решеткой, образуя внутреннюю гавань, и видно издали, что норманнская флотилия расположилась там. На деревянном мосту в город вавассоры — подчиненные сеньора — потешались, пропуская тех из уродов, которые казались им забавней других.
— Ты куда, бабка? — кричали они старухе, ковылявшей с помелом под мышкой. — Летела бы себе на Лысую гору. Мы но ведьм приглашали, а шутов.
— Боюсь, вам сегодня не одни шуты понадобятся, а и лекари, — сказала старуха загадочно. — Кое-кому и попы для панихиды.
Вавассоры стали креститься, а главный вавассор подал ей милостыню на всякий случай. Что касается уродов, они признавали старуху чем-то вроде начальницы, величали Заячьей Губой. У нее действительно верхнюю губу кто-то еще в младенчестве рассек мечом или ухватом. А сама она была не без кокетства — седые волосы забраны под золотую сетку, запавшие губы вымазаны кармином.
— Этого пропустите, — велела она вавассорам, проталкивая карлика без шеи и с висячим пупырчатым носом по имени Крокодавл.
— Что он умеет делать? — спросили вавассоры.
По знаку Заячьей Губы карлик, который обычно говорил свистящим шепотом, надулся, точно багровый клоп, и издал басом такой гулкий звук, что вороны, переполошась, взлетели с самурской колокольни.
— Ого-го! — сказали вавассоры, хватаясь за уши. — А вон тот, худой, что делает? Тоже кричит?
— Это Нанус, мим. — Старуха подтолкнула похожего на щепку юношу, и он ловко прошелся на руках.
«А я? — подумала Азарика. — Что умею я?» И только она успела это подумать, как главный вавассор схватил ее за воротник. Заячья Губа повертела вокруг нее носом:
— А ты, дурак, чем воняешь? Я тебя не знаю.
Азарика принялась дергать руками, сучить ногами и чувствовала, что это никого не убеждает. Вавассоры разглядывали ее зловеще. Тогда опять пришли на помощь отцовские тайные книги:
Ломай, ломай,
Кусай, кусай
Но хлеб, не белый каравай.
Налево дунь,
Направо плюнь,
Два пальца между двух просунь.
Гилульд, Гимульд,
Гифульд, Гитульд,
Все станьте в ряд,
Все дуйте в лад,
Как силы адовы велят…
— Э, да ты опасный дурак! — заметил главный вавассор. — Ты чародействовать умеешь.
И он хотел сбросить Азарику с моста прямо в ров, но Заячья Губа вступилась, сказав и тут загадочные слова: «Прилетела синичка от самого ястреба, как ее не распознать?», даже улыбнулась змеиной улыбкой. Вавассоры впихнули Азарику в калитку, и она побежала в Самур, ощущая на спине холодок от взгляда Заячьей Губы.
Так она оказалась в соборе, где заканчивались последние приготовления. Золоченая купель сияла в остром луче солнца, служки сновали, нагревая воду. Хор в кружевных стихарях пробовал голоса. Епископ в приделе репетировал, шепелявя:
— Как новый Хлодвиг, храбрый воитель, ты прибегаешь к истиннейшей нашей церкви…
Пользуясь правом дурачка, Азарика пристроилась на цоколь колонны и видела, как, встреченный хвалебным хоралом, в церковь вступил Сигурд, грузный мужчина, щекастое лицо которого носило следы кутежей и стычек. На нем был блестящий стальной шлем со вделанными с боков турьими рогами, роскошный плащ, видимо переделанный из какой-то церковной пелены с крестами. К его поясу был привязан огромный меч с эфесом в виде черепа и не менее огромный охотничий рог. Два белокурых отрока несли его шлейф, а сзади, по четыре в ряд, выступали седые рубаки с висячими усами, за ними — богатыри в расцвете сил и совсем юнцы, с выражением превосходства на украшенных шрамами лицах.
Кто-то снизу дернул Азарику за балахон. Это был Нанус, из числа уродов, тощий мим. Пользуясь тем, что все поглощены зрелищем, он прошептал:
— Беги к тому, кто тебя послал. Передай от Заячьей Губы — брат его здесь, в пятом с краю челне, под охраной… Пусть не медлит!
Азарика не успела даже изумиться, как он исчез в толпе. Но как выйти, когда норманны заняли все двери, никого не выпуская?
Речь епископа текла утомительно, перемежаемая вздохами хора. Наконец ему подали крещальный крест, и он, насколько позволяла тучность, склонился перед Сигурдом, приглашая раздеться и войти в купель.
— Сначала ты, — ответил король.
Гундобальду перевели, он опешил и принялся объяснять, что крестится-то доблестный Сигурд, а он, епископ, уже крещен от рождения, восприял благодать…
— Сначала ты, — повторил Сигурд.
И поскольку Гундобальд растерянно молчал, по знаку короля его даны подскочили и стали совлекать с толстяка золотое облачение. Собор молчал, так что было слышно воркование голубей под куполом, наблюдал, как раздевали епископа, как обнажилась его розовая плоть и он стыдливо прикрыл срам под отвисшим животом. Затем Сигурд мигнул своему оруженосцу, и тот, сняв с одного из норманнских знамен пышный волчий хвост, окунул его в расплавленный воск на подсвечнике и приклеил к пунцовому заду Гундобальда. Даны распахнули врата, через Которые выходит крестный ход, и погнали прелата уколами копий.
В ужасе и весь народ, оттеснив норманнов, ринулся вон. А в городе уже шел погром, слышался исступленный женский визг.
Азарика выбежала, стараясь не быть захваченной. У ворот вавассоры спокойно переговаривались, думая, очевидно, что шум в городе — от всеобщего ликования. Как быть? Главный вавассор теперь ни за что не выпустит Азарику обратно одну.
И вдруг она разглядела, что главный вавассор сидит верхом на ее гнедом, ее Байоне! Том самом, которого ей выбрал Роберт и которого у них украли третьего дня в лесу! Новый хозяин, по всей видимости, плохо обращался с лошадью — рвал мундштуком ей рот.
Увидев дым от пожара над крышами, главный вавассор слез с Байона и пошел в сторожку узнать, что происходит. В этот миг из-за угла показались даны, держа в руках окровавленные мечи. Вавассоры кинулись к воротам. Крутить лебедки уже не было времени, и они обрубили канаты. Ворота распахнулись, и вавассоры опрометью ускакали через мост.
Выбежал из сторожки главный вавассор, кинулся к гнедому.
— Байон, Байон! — крикнула Азарика, выскакивая из кустов, где она пряталась.
Лошадь обернулась недоуменно, совсем как человек. Узнала Азарику и, вскинувшись, отбросила главного вавассора. Азарика — страх ее подгонял — проворно взобралась в седло. Вавассор, оцепенев от неожиданности, тут же попал в руки норманнов, и Азарика, похлопывая гнедого по холке, понеслась через мост.
Там, в платановой роще, ее ожидал сам Эд.
— Что там, в Самуре, говори быстрей!
6
Эд гарцевал перед строем своих всадников. Он сиял предвкушением боя, рука играла тяжелым копьем, а другая, сжав в кулак поводья, задирала конскую голову.
