Игнатий Ростовцев - На краю света. Подписаренок
Они сидели в писарской каморке за ведром пива и обсуждали наши волостные дела. Говорили о том, как будет выкручиваться с податными делами Ананьев. Со дня на день из деревень пойдут раскладочные приговора сельских сходов и податные ведомости. Их надо проверять. Особенно расчеты по бойцам, по пашне и по домашнему скоту. Сам Ананьев еле тянет и способен только сочинять доносы. Иван Осипович запурхался с текущей перепиской. Петька еле-еле справляется на входящем и исходящем. Остается один Иннокентий. И Иван Фомич не то в шутку, не то всерьез спросил меня:
— А как ты? Справишься с этим делом? Выручай Ананьева. Тебе так нравится с ним работать…
— Неужели тебе нравится Ананьев? — удивился Павел Михайлович.
— Он с первого дня мне не понравился, — решительно ответил я. — Совсем лысый, с толстыми моржовыми усами, с какими-то шнурками вместо галстука. Всем грозит, всех пугает. А пишет какими-то корявыми буквами. Еле ворочает пером. Даже расписываться как следует не умеет. Приставит к своей фамилии какой-то дурацкий бантик и думает, что это хорошо. Разве настоящие писаря так расписываются…
— Что верно, то верно, — рассмеялся Иван Фомич. — Вот и помоги ему разделаться с этими податными делами.
И хотя я помогал Ивану Адамовичу подсчитывать подати на кульчекских домохозяев и слышал, как сам Иван Фомич обучал этому делу безкишенского писаря Кожуховского, но сразу же заявил им, что эти ведомости и приговора проверять мне пока еще не под силу, так как это дело очень сложное и трудное. И кроме того, я все еще боюсь некоторых писарей — Шипилова, Альбанова, улазского писаря Брехнова и коряковского Потылицына. Они много лет пишут ведомости и приговора и разбираются с этим делом лучше меня.
Но все-таки с проверкой раскладочных приговоров и податных ведомостей, решили Иван Фомич и Павел Михайлович, Ананьев обойдется. Сам он этим заниматься, конечно, не будет и, наверно, возьмет себе в волость Белошенкова. Тот хоть и кляузник, но человек толковый, много лет работал в писарях и дело это знает.
— Лучшего заместителя на твое место, — сказал Павел Михайлович Фомичу, — Ананьеву не найти. На худой конец, он утвердит раскладку в некоторых деревнях и с ошибками. Начальство это не заметит. А мужику к таким вещам не привыкать. Он все выдюжит.
Дальше Иван Фомич и Павел Михайлович повели разговор о том, как трудно будет Ананьеву справиться с теми обществами, которые начнут бузить с раскладкой. Ну, с Черной Комой и Ивановкой, где раскладка еще не проведена, они как-то справятся. Народишко живет там более или менее сносно и бунтовать не будет. А как быть с Витебкой и Александровкой? Живут там сильно плохо и давно уж доведены этими раскладками до озлобления. А тут еще война. На волостном сходе они опротестовали раскладку по бойцам. И ничего не добились. Теперь хотят провести раскладку по-своему, ни по бойцам, ни подушно. Но не знают, как это сделать. У них, оказывается, хлопочет со всем этим Ян Бижан. Был в Проезжей Коме у Шипилова. Тот отсоветовал ему заводить с этим делом историю. Приезжал в Черную Кому к Павлу Михайловичу. Тот тоже отговаривал его начинать это дело. Бижан очень обиделся на Павла Михайловича. «Все вы, — сказал он, — сговорились с начальством. Действуете с ним заодно. Поеду, — говорит, — в Беллык, в Солбу, в Абаканск. Может, там найду порядочных людей, которые присоветуют, как нам выбраться из этой податной петли».
А на другой день в волости появился урядник Чернов и, как всегда, стал хвастливо рассказывать о том, где он был и что он видел во время своих поездок по волости. Оказывается, сразу после волостного схода он ездил по нашим деревням, ко всему присматривался, прислушивался и принюхивался.
— Расспрашивал я их, — говорил Сергей Ефимович, — не как должностное лицо. Чинам полиции, как известно, вмешиваться в раскладку запрещено. Поэтому я дознавал все это как бы из простого любопытства. И в каждой деревне мне в один голос твердили: мужики обозлены. И насчет начальства, и насчет податей, и особенно насчет войны. На сходах открыто ругают власть. Поносят ее на чем свет стоит.
Особенно тревожным урядник считал положение в Витебке и Александровке. От старост ничего вразумительного урядник не добился, а писарь Великолуцкий от прямого разговора увиливал, говорил что-то о неправильном начислении на них губернского земского сбора и волостной подати и о том, что витебское и александровское общества хотят все это переиначить по-своему.
— А как они собираются это переиначить и когда они все это переиначат, я так и не понял, — говорил Сергей Ефимович. И стал сожалеть о том, как раньше с этим делом было все легче и проще. И раньше мужики настроены были бузливо, и ругались, и кряхтели, а раскладку все-таки делали. Знали, что от нее никуда не денешься. А нынче дело дошло до того, что, может быть, придется подключать к этому делу полицию. В Витебке и Александровке без этого определенно не обойтись.
Старшина Безруков и заседатель Болин вместе с нами слушали россказни Сергея Ефимовича и все время сокрушенно качали головами. А потом повели его к Ананьеву, закрылись в его комнате и до самого конца занятий советовались с ним об этих делах.
На другой день Ананьев, старшина и урядник с утра выехали в Новоселову за указанием, что им делать и как себя вести дальше.
Без Ананьева и старшины в волости было как-то свободнее.
На следующий день наши волостные начальники возвратились. Ананьев сразу же сочинил очередное приказание всем сельским старостам в трехдневный срок, под страхом строгой ответственности, представить волостному правлению раскладочные приговора своих сельских сходов и составленные на основании этих приговоров податные ведомости. Сочинил это приказание, передал его Ивану Осиповичу и попросил сейчас же напечатать на гектографе и с нарочными разослать по волости. А старшину распирало желание рассказать нам скорее о своей встрече с крестьянским начальником и становым приставом, какого страха они там натерпелись и какие новости узнали.
Сначала они заявились к приставу. Хотели подробно обсказать ему о том, как у нас обстоят дела с раскладкой и все такое. А он, вместо того чтобы выслушать их, набросился на старшину и на урядника и начал ругать их последними словами. И такие они, и разэтакие. Довели волость до опасной черты. Раскладка не делается. Мужики обозлены и точат зубы на начальство. Того и гляди, начнут поступать приговора с отказом платить подати. Сверху жмут, требуют каких-то сдвигов с раскладкой, а он ничего вразумительного сказать не может, кроме общих слов, что дело обстоит неблагополучно.
— Внапоследок становой начал грозить мне судом, — рассказывал старшина. — Ты, говорит, с этим делом помогаешь нашим внутренним врагам, этим самым сицилистам, которые везде нюхтят и мутят, настраивают народ против начальства и подзуживают не платить податей и не выполнять повинностей. Теперь, говорит, время военное и тебя, говорит, могут судить за такое дело даже военным судом. А от пристава мы пошли к крестьянскому, — рассказывал старшина, — и все честь честью ему обсказали, что раскладка идет пока туго, что раскладочные приговора получены только от комского общества, что другие деревни с этим делом еще не раскачались, а в Витебке, Александровке к этому делу еще не приступали. И о том доложили, что мужики по всем деревням сильно бузуют, ругают раскладку податей и высказывают недовольство войной… Ну, тут крестьянский стал так ругаться, что его пришлось отпаивать водой. А когда он немного пришел в себя, то набросился на меня и тоже стал грозить мне тюрьмой. Внапоследок он немного успокоился, поблагодарил Никифора Карповича за его сигналы и заявил, что дела наши обстоят хуже всех. Во всех соседних с нами волостях раскладка закончена, говорит, а у вас только началась. Губернское правление бьет тревогу и по моему ходатайству, направляет к вам своего человека с особыми полномочиями. Он разберется с вашими делами. Его приказы для вас обязательны. Он будет представлять у вас нашу высшую власть. Подготовьтесь как следует к его приезду. Наймите заблаговременно хорошую квартиру, чтобы он не мотался на земской. А теперь отправляйтесь к себе. Жмите и давите на старост. Чтобы за две недели раскладка была закончена. Иначе придется отправиться на отдых в Минусинсо, а может, даже в Красноярсо на казенную квартиру, на готовые харчи. Вот, значица, до чего дошло, — подвел итог старшина своей встрече с начальством. — Управляем, проверяем, жмем и гнем — все вместе, а в ответе один старшина. Впятили меня на три года на эту службу, пропади она пропадом… — И старшина отправился в сторожку отвести свою душу в разговоре с ходоками и ямщиками.
Глава 18 ГУБЕРНСКИЙ СОВЕТНИК
На другой день мы с самого утра ждали каких-нибудь событий. Ждали, как вчера и позавчера, как каждый день, старост и писарей с раскладочными приговорами и податными ведомостями и, потом, этого важного начальника из губернского правления, о котором говорил со старшиной и Ананьевым крестьянский начальник. И старшина с утра пошел к Тимофею Зыкову договариваться с ним насчет квартиры.
