Каирская трилогия (ЛП) - Махфуз Нагиб

— Те, кто любят по-настоящему, не женятся.

Фуад с удивлением спросил:

— Что ты сказал?

Камаль догадался, что он спросит об этом ещё до того, как его язык выдал его. Этот миг казался неловким из-за его смущения, и тут он начал вспоминать последние слова Фуада, произнесённые до того, как у него вырвалась эта странная фраза. И хотя ему стоило некоторых усилий вспомнить то, что только что сказал Фуад о женитьбе и потомстве, он решил сохранить в тайне свой промах и исправить его смысл, насколько это было возможно. Поэтому он сказал:

— Те, что любят что-то превыше своей жизни, не женятся. Вот что я имел в виду.

Фуад слегка улыбнулся, или просто пытался побороть свой смех, однако его глубоко посаженные глаза не выдали то, что у него было на душе. Он ограничился тем, что сказал:

— Это серьёзные вещи, и говорить о них сейчас просто преждевременно. Давай отложим это до поры, до времени…

Камаль презрительно, однако убеждённо вздёрнул плечами и ответил:

— Давай отложим это и подождём….

Фуада отделяло от него целое море, однако оба они оставались друзьями. Нельзя было отрицать, что противоречие между ними влекло к нему Фуада, несмотря на то, что это каждый раз мучило его. Не пора ли ему отправляться домой? Побыть в одиночестве и отвести душу — эти два желания одновременно влекли его. Спящий дневник в ящике письменного стола вызывал бурление в его груди. Изнурённому человеку непременно нужно пережить реальность, найти покой, уйдя в себя…

— Пришло время возвращаться…

7

Пролётка продолжала свой путь по берегу Нила, пока не остановилась перед домом на сваях в конце первого треугольника по дороге к Имбабе. Из неё тут же вышел Ахмад Абд Аль-Джавад, и за ним последовал Али Абдуррахим.

Наступила ночь, словно птица, севшая на свою жердь, и темнота покрыла всё вокруг, за исключением удалённых друг от друга огней, струившихся из окон плавучих домов и жилых судов на реке, что выстроились рядом по обоим берегам ниже по течению от моста Замалека. Слабые огоньки сверкали в деревушке, что была в конце дороги, словно облако, отражавшее ослепительный свет солнца на небе и рассеивающиеся бурые тучи.

Господин Ахмад пришёл в этот плавучий дом впервые, несмотря на то, что Мухаммад Иффат снял его ещё четыре года назад, и всё потому, что его владелец предназначил его для любовных встреч, а Ахмад запретил себе приходить сюда после трагической гибели Фахми. Абдуррахим шёл впереди него, чтобы указать ему путь, пока они не подошли к лестнице, и предостерегающе сказал:

— Лестница крутая, а ступеньки высокие. И к тому же здесь нет перил. Положите руку мне на плечо и медленно спускайтесь…

Они стали спускаться с большой осторожностью, а журчащие волны сталкивались друг с другом у берега, рядом с кормой плавучего судна, и их звук ласкал слух. В нос им ударил запах травы, смешанный с благоуханием ила, который в начале сентября щедро приносили наводнения. Али Абдуррахим, который нащупал звонок в дверь на стене у входа, сказал:

— Это исторический вечер в вашей и в нашей жизни. Мы должны дать ему подходящее название, когда будем праздновать. Вечер возвращения шейха… Ну как вам?

Господин Ахмад, крепко сжав его плечо, ответил:

— Но я не шейх. Настоящим шейхом был ваш отец!..

Али Абдуррахим засмеялся:

— Сейчас вы увидите лица, которых не видели уже пять лет…

Господин Ахмад, словно колеблясь, сказал:

— Это не значит, что я изменю своё поведение или отклонюсь от собственной принципиальной линии, — затем он на миг замолчал. — Возможно… возможно…

— Представьте себе собаку, что, будучи на кухне, обещает не приближаться к мясу!

— Настоящей собакой был твой отец, сукин ты сын…

Зазвонил звонок, и через полминуты дверь им открыл пожилой слуга-нубиец, который отошёл в сторону, приложив руки к голове, приветствуя прибывших. Оба мужчины вошли и направились к двери, что располагалась внутри дома справа, ведшей в короткий вестибюль, освещённый электрическим светильником, что свешивался с потолка. На стенах по обе стороны вестибюля висело по два зеркала, а под каждым из них стояло большое, обитое кожей кресло и столик. В конце вестибюля, как раз напротив входа, была ещё одна дверь, из которой доносились голоса ночных посетителей, что заставили содрогнуться грудь Ахмада Абд Аль-Джавада. Али Абдуррахим толкнул дверь и вошёл, а Ахмад — за ним следом. Но едва он переступил порог, как очутился перед присутствующими гостями, и остановился. Они подошли к нему, приветствуя его восторженными возгласами, и радость на их лицах чуть ли не хлынула настоящим потоком. Всех опередил Мухаммад Иффат, который обнял его и сказал:

— Над нами взошла и воссияла луна…

Затем его обнял Ибрахим Аль-Фар со словами:

— Судьба привела меня к тому, чего я жаждал…

Мужчины отступили в сторону, и Ахмад увидел Джалилу и Зубайду, а также третью женщину, которая стояла шага на два позади них. Он сразу же вспомнил, что это Зануба-лютнистка… Ах… Всё прошлое было собрано в одни рамки. Мышцы лица его расслабились и он улыбнулся, хотя и казался ещё немного смущённым. Джалила долго смеялась, а затем раскрыла ему свои объятия, и певучим голосом сказала:

— Где же ты был, где скрывался, милый?…

Когда она выпустила его из своих объятий, он увидел Зубайду, что стояла на расстоянии нескольких шагов, и как будто колебалась, хотя лицо её и светилось радостным гостеприимством. Он протянул ей руку, и она пожала её, и в этот момент она с упрёком нахмурила свои подведённые брови и не без сарказма произнесла:

— После тринадцати лет…

Он не удержался и от всей души расхохотался. Наконец, он увидел и Занубу-лютнистку, которая стояла на месте, не двигаясь. На устах её появилась смущённая улыбка, словно она не находила в прошлом ничего, что бы позволило ей сгладить этот напряжённый момент между ними. Он приветственно протянул ей руку, и любезно приободряя её, произнёс:

— Приветствую вас, принцесса лютнисток…

Они вернулись по местам, и Мухаммад Иффат положил руку на плечо Ахмада и прошёл вместе с ним к дивану, усадив его рядом с собой. Смеясь, он спросил его:

— Вы тут случайно оказались, или вас занесла страсть?

Господин Ахмад пробормотал:

— Страсть меня занесла сюда, и я тут оказался…

Глаза его начали осматривать это место, которое поначалу оставалось для него непонятным из-за тёплого приёма и шуток друзей. Он оказался в среднего размера комнате, стены и потолок которой были окрашены в изумрудный цвет. Два окна её выходили на Нил, и ещё два — на улицу. Ставни были закрыты, хотя сами окна открыты. На потолке висела электрическая люстра с коническим хрустальным плафоном, и свет её падал на поверхность столика посреди комнаты с расставленными на нём рюмками и бутылками виски. Пол был устлан ковром одинаковым по цвету с потолком и стенами. В каждом углу комнаты стоял большой диван, разделённый пополам небольшой подушкой и покрытый узорчатым покрывалом. Углы комнаты была заполнены тюфяками и подушками. Джалила, Зубайда и Зануба сидели на диване, который был ближе к Нилу. А трое мужчин уселись на противоположном от них диване. На тюфяках были разложены музыкальные инструменты: лютня, бубен, тамбурин и цимбалы. Ахмад долго обводил взглядом это место, затем облегчённо вздохнул и с удовольствием сказал:

— Аллах…. Аллах… Всё тут прекрасно. Почему бы вам не открыть окна, выходящие на Нил?

Мухаммад Иффат ответил ему:

— Они откроются, как только прекратится движение парусников. Как говорится, если вас одолевает соблазн, спрячьтесь…

Господин Ахмад, улыбаясь, быстро ответил ему:

— А если вы спрятались, то можете поддаться искушению!

Джалила воскликнула, словно бросая вызов:

— Покажи-ка нам свою былую ловкость!

Ахмад не имел в виду своими словами ничего, кроме шутки, но по правде, его революционный шаг — прийти в этот плавучий дом после длительного воздержания — вызывал у него тревогу и нерешительность. Но было и кое-что другое. С ним произошла перемена в том, как он раскрывал себя. Ему следовало внимательнее глядеть. Что бы он увидел? Вот Джалила и Зубайда, и обе они держатся так, словно сидят в высоком паланкине на верблюде — как он когда-то давно говорил — или, наверное, он сам прибавлял им плотских чар. Их окружало что-то, доступное скорее его эмоциям, нежели органам чувств. И несомненно, это было связано со старостью. Скорее всего, его друзья не догадывались об этом, так как они, в отличие от него, не порывали свои связи с этими двумя женщинами. Интересно, было ли и у них такое же ощущение, что и у него? Сердце его сжалось, и весь пыл остыл. Друг, вернувшийся после долгого отсутствия, был самым показательным зеркалом для любого человека. Но есть ли способ определить эту перемену?… Ни у одной из этих женщин не было ни единого седого волоса на голове… Да разве могла быть седина у певиц?! Не было у них и морщин.