Галина Романова - Иван Берладник. Изгой
Три деревеньки они прошли, забирая всё, что могли унести, и оставляя за собой пожарища и разор. Ушли не потому, что досыта ополонились - просто дозорный заметил, что будто бы вдали показались разъезды греческих войск. И пусть до Доростола было ещё неблизко, ватага повернула назад, в Берлад.
Иван ехал впереди, понурясь. Только-только оправившийся от раны Мирон и Степан Хотянич отстали, и к князю подъехал Рядило - бывший отрок боярина Кочерги. Парень лучился счастьем.
- Во, видал, княже? - выхватил он из-за пазухи платок тонкой ткани и несколько ниток ярких бус. - Все девки в Добрудже ныне мои. Как мнишь, коль Домажировне подарю, поцелует аль нет?
- Почём я ведаю? - нахмурился Иван. Вспомнилась молодая гречанка, с которой сдирали этот плат и эти бусы. Она бросилась прямо под копыта Иванова коня, да споткнулась, и Рядило настиг её, повалил на землю и ударил, чтоб не шибко кричала. Потом её вязали и куда-то волокли…
- Аль себе Домажировну сберегаешь? - угадал Рядило. - Я поперёк князя не полезу!
Однако глаза его были весело-вороватые, и Иван помотал головой:
- Нет. Не сберегаю.
Спешили уйти от погони, понимая, что три сотни не выстоят против византийских легионов. Потому спали вполглаза, коней меняли на ходу, захваченную скотину замучили до полусмерти. Иван тихо злился, коря себя за этот поход. И не потому, что мог остановить, но не захотел, а потому, что не мог, хоть и хотел. Не он повёл берладников грабить греков - берладники потащили его за собой. Но не понимают они, что за это Византийская империя нанесёт ответный удар? И будет он пострашнее, чем половецкие набеги.
Только перейдя Серет, немного успокоились - погоня, если была, отстала, а тут своя земля. Коли надо, соберётся ополчение и отгонит греков восвояси. Ватажники приосанились, ехали гордые, хвастаясь на привалах друг перед другом победами и захваченным добром. Иван же мрачнел не по дням, а по часам.
Наконец добрались до Добруджи. Загодя был вперёд отправлен гонец, и те, кто был в городе, встречали ватажников, как победителей. Весело кричали ребятишки, девки и бабы спешили высмотреть среди воинов своих родных и близких, старики уважительно и завистливо качали головами.
Все съезжались на двор Ивана - он так и остался жить в бывшем курене коваля Домажира. Выставляли столы, разводили костры, над которыми жарили туши свиней и баранов, разрубленных коров и быков. У кувшинов отбивали горлышки и тут же пили сладкое греческое вино.
Гуляла на радостях вся Добруджа - проходивших мимо останавливали, угощали вином и мясом, обильно сдобренным захваченными пряностями. Хвастались богатой добычей, водили подивиться на сваленные грудами мешки с житом. Лето кончилось, шла по земле обильная урожаями осень - и захваченная добыча обещала сытную зиму.
Иван сидел на переднем месте. Подле него сгрудились ближники - Мирон со Степаном Хотяничем, Тимоха-попович и самочинно примкнувший к ним Рядило-отрок. Перебивая друг друга, вспоминали набег.
- …А он како выхватит рогатину и как попрёт на меня! Ну, думаю, держись! Мы не лыком шиты…
- …Насели враз трое… Еле отбился. Один - а всех положил!
- …Ну и саданул я ему от души - знай, мол, наших! А он здоровый оказался, хоть и щуплый, - упал и поднялся! Вот диво!…
- …Орёт чего-то не по-нашему… Проклинает, верно… Ну, я и отмахнулся мечом - неча, мол, каркать.
- …Он уж наконь прыгнул - уйти хотел. А я его стрелкой промеж лопаток достал - ишшо к своим жаловаться прибежит… Трус, а туда же!
Иван слушал нарочито громкие речи, поворачивая голову то к одному, то к другому. Несколько деревень прошли они - в каждой было почти одно и то же. Только в одной стоял постоем небольшой отряд греческих солдат. Здесь был бой, но берладники положили всех до единого, хотя и сами недосчитались кое-кого. Потом был грабёж, когда в одну кучу волокли всё подряд - и скотину, и рухлядь. Людей чаще всего рубили на месте, полон не брали. Это хорошо и плохо. Плохо потому, что недорубленный лес скоро вырастает, а хорошо потому, что лишняя кровь обозлит Византию. И та пойдёт походом на Русь. Одному Берладу супротив всей империи не выстоять. А замужем за Исааком Комнином родная тётка, Ирина Володаревна. Владимирко Галицкий ей родной братец. Вот прознает он, кто разорил приграничные поселения, да совокупится с греками - и несдобровать Ивану Ростиславичу.
Гоня от себя чёрные думы, Иван поднимал чару за чарой, но лишь мрачнее становился. Стало невмочь ему видеть весёлые лица, искажённые хмельным восторгом. Посреди пира встал он, упёрся кулаками в столешницу - залитый сумерками двор, столы, огни смоляных факелов качнулись перед глазами.
- Княже! Княже, куда ты? - послышались далёкие невнятные голоса. Но, оттолкнув протянутые руки, Иван, пошатываясь, выбрался из-за стола и побрёл в темноту.
Прячась от людей, вышел на задний двор. Слепо наткнулся на плетень, да так и замер, опершись о него и глядя в небо. Крупные частые звёзды сверкали в разрывах облаков. Задувал ветер. Запрокинув голову, Иван долго смотрел вверх. В детстве мамка сказывала ему, что каждая звёздочка - это окошечко, через которое ангел глядит за доверенным ему человеком. Рождается человек - загорается звёздочка. А как покатилась звезда с неба - знать, кто-то помер.
Мало было звёзд сейчас видно среди облаков. Летом, отдыхая в походе и лежа без сна на кошме, Иван диву давался - сколько же их в вышине! И за пять жизней не счесть. Сейчас же впервые задумался, какая звезда чья. По всему выходило, что у князей и митрополитов звёзды побольше, у бояр, тиунов и богатых купцов - помене, а у простого люда вовсе крошечные. Пошарив глазами по небу, нашёл несколько крупных звёзд. Интересно, какая из них его?
- Господи, - прошептал Иван, вскинув руки к небу, - ежели это правда и слышишь Ты мои слова - вразуми! Подскажи, что делать? Я князь, но нет у меня княжьей силы! Вразуми, Господи! Чего делать-то?
Звёзды расплывались перед глазами, мигали равнодушно и таинственно. Потом одна вспыхнула ярко и, сорвавшись с места, канула куда-то за облака. Кто-то умер.
Вознёс греческий выход Ивана - не только свои берладники, но и горожане, и даже кое-кто из воевод стали кликать его князем. Всем миром выстроили ему новый терем у самой вечевой площади, но на том дело я кончилось. Ни даней не везли в княжеский терем, ни с поклонами не шли. Воеводы, как и прежде, заседали в большой избе, и Иван ездил к ним на совет. Там шестопёр старшого держал по-прежнему Держикрай Владиславич, всегда разговаривавший с Иваном с высоты прожитых лет.
Как-то в первые дни после новоселья спросил Иван у Держикрая про кормление княжеское. Чтоб поговорить с воеводой, пришлось князю самому ехать в терем. Держикрай хоть и принял его с честью, в передней горнице, держался на беседе уверенно, как хозяин с гостем. Выслушав Ивана, поиграл перстами, сложенными на животе.
- Мы не князевы холопы, а вольные люди, - молвил он наконец. - Берлад тебя принял - вот и благодари. А в ноги тебе кланяться, хоть ты и княжьего рода, никто не станет. Мы все живём тем, что сами добудем. И ты, коли хошь сытно есть - так садись на коня и поезжай на охоту. Я вот третьего дня вместе с воеводой Косторубом и воеводой Петрилой иду к Олешью - пощипем перья ромейским купчишкам. Спустимся в насадах вниз по Серету, там по Дунаю и выйдем в открытое море. Десяток лодей добыли мы этим летом. Три благодаря тебе захвачены. Так что на любой найдётся тебе и твоим людям место. Жаждешь добычи - поезжай с нами. А не любо - отправляйся сызнова к грекам пешим путём. А то галичан пощипи - воевода Нечай до самого Василёва ходил. Боярскую вотчину зорил с молодцами. Жита вывез - не токмо самому хватит, но и вдовам и сиротам Роздал.
Иван молча кивал, слушая и дивясь. Василёв - русский город, а Держикрай так спокойно говорит о том, что угодья вокруг него пограблены! И не утешишь совести, что в ватагу Нечая подобрались те, кто сам был из тех краёв, кто шёл к Василёву, чтобы посчитаться с обидчиками.
Простившись наконец с Держикраем, торкнулся было Иван к одному-другому воеводе, и везде слышал один ответ: охота сытно есть, сам себе добудь пропитание. Иные воеводы, не чинясь, говорили так:
- Тебя Берлад принимал, чтоб ты его от ворога защищал. За то тебе кров. А кормить тебя мы не нанимались.
В терему таяли захваченные в греческих крепостях запасы жита. Перерезали почти весь скот - ещё седьмица-другая и опустеют хлева окончательно.
В раздумьях воротился Иван на свой двор. У ворот случился Тимоха-попович. Бросив ему поводья, князь распорядился:
- Зови сей же час мою дружину. Говорить буду.
Терзали его сомнения. Долго молчал он, остановившись на крыльце, словно не замечая собравшихся, после того, как пришли они и заполнили собою двор.
