Галина Романова - Иван Берладник. Изгой
- Он, Кочерга, не впервой лодьи с товаром вниз по Пруту отправляет, - добавил молодой парень рядом с Бессоном. - С того и богатеет. Его дом в Коломне самый первый опосля посадничья.
- А ты откудова знаешь? - незаметно вокруг костра стали собираться берладники.
- А я у него до весны в отроках проходил. Бессон и мне, как зорили его избу, синяков наставил, - вздохнул парень и покосился на бывшего купца, который сидел рядом с видом, словно и не о нём речь.
- Эва! А чего ж в обельные-то холопы попал?
- Да за коня… Прикупил наш боярин дорогого жеребца. Шибко красивый был конь - и князю не стыдно на нём сидеть. Да дикой больно, ну чисто поганый половец… Двоих мало не насмерть залягал. А Кочерге страсть, как охота на нём прокатиться, всему городу на загляденье. Вот он и скажи - мол, даю гривну серебром тому, кто его под седло укротит. Я сдуру и вызвался. А жеребец возьми да скакни, и упал. И ногу сломал. А какой конь без ноги? - вокруг сочувственно закивали знатоки лошадей. - Боярин на меня и взъелся. Твоя, кричит, пёс, жизнь его не стоит! Ну и запродал меня, чтоб другим неповадно было добро боярское портить. Вместях с Бессоном в порубе сидели. Вместях он нас на лодью и снарядил.
Бывший купец без злобы посмотрел на бывшего боярского отрока. Боярскую челядь не иначе, как псами, величали и ненавидели за то, что те по первому боярскому слову кидались на людей, не разбирая правого и виноватого. Но эти двое сидели плечом к плечу, как родные братья.
- Куда ж вы теперь? - нарушил недолгое молчание Иван.
- А куда? Только разве на дорогу с кистенём, - вздохнул отрок.
- Не мешало бы с Кочергой посчитаться, - мечтательно добавил Бессон.
- А ко мне в дружину пойдёте? - спросил Иван. На него вытаращили удивлённые глаза. Кто-то из берладников толканул Бессона в плечо:
- Что зенки выпучил? Князь это. Наш, берладский.
4
Летом как вымирают берладские сёла и городки. По домам сидит разве что стар и млад, а мужи на возрасте кто в сёдлах по степи кочуют, а кто затаился в насадах, ждут купеческие лодьи. Дунай, Серет и Прут постоянно несут на своих волнах корабли - и угры, и ляхи, и свои, русские купцы из Галицкого княжества спешат к Русскому морю, в Византию да Грузию, а то и далее. Оттуда везут дорогие товары - заморские ткани, редкий мрамор на церковные нужды, золото и серебро, благовония, книги. Великие порты - Олешье на Днепре, Белгород на Днестре. Север здесь встречается с югом, лес торгует со степью. А по пути к тем городам берут свою дань и берладники. Добытое либо делят промеж собой, либо свозят в Добруджу, на общий торг. Могут и отправить в Малый Галич на Дунае - оттуда награбленное уйдёт к валахам.
Приволье на Нижнем Дунае, в междуречье Прута и Серета. Земля тут родит обильно, только успевай собирать урожаи. Издавна зарились на эти земли и валахи, и болгары, и византийцы, и русские. Но пришедшие первыми берладники крепко держались за свою землю и отстаивали ото всех находников.
…Подымая пыль, пронеслись по дорогам Берлада всадники. Осаживая у околиц хуторов усталых коней, хриплыми голосами кричали, что идёт беда. Домчалась злая весть и до Добруджи.
Иван только два дня, как вылез из седла - поднимались вверх по Серету, смотрели, не озорует ли кто чужой. Пугнули какую-то ватагу, промышляли в боярских лесах зверя. Князь загорел до черноты на горячем солнце, лицо обветрилось, волосы выгорели и стали казаться рыжими. Он крутился на просторном дворе Домажира, заигрывая со снохой Домажира, Оляндрой, когда мимо проскакал чужой всадник:
- Половцы! Половцы пришли!
- Почто шумство? - Домажир высунулся из домашней кузенки.
- Гонец баял - половцы, - ответил Иван.
- Дождались, - сплюнул Домажир, скинув передник, набросил на плечи однорядку и широким шагом вышел со двора.
Иван поспешил следом. Домажир ступил на широкую площадь, где обычно бывал торг. Сюда теперь стекался народ. Слышались крики, все спешили расспросить гонца, но тот, осадив у коновязи загнанного коня, на неверных ногах прошёл в большую приземистую хату, где собирались воеводы.
- Ты, Ростиславич, покудова побудь тута, - твёрдо остановил Ивана Домажир на пороге.
- Почто? Я в боях бывал. Я свой!
- Воеводский круг тебя не признал…
- И не признает, коли всю жизнь за чужими спинами проторчу, - отрезал Иван и следом за Домажиром переступил порог.
В воеводской избе, как в думной палате у князя, - лавки вдоль стен и один столец на переднем месте. Каждый год садится сюда выборный воевода, чьё слово в любом споре последнее. Покажешь себя мудрым и сильным - на второй год тоже сюда сядешь. А не справишься - уступи другому. Иван присел на лавку подле Домажира, но взгляд раз за разом возвращался к стольцу - привык сызмальства сидеть на переднем месте. А тут один из последних.
На столец, тяжело отдуваясь, взошёл Держикрай Владиславич - нынешний старшой воевода. Положил на колени шестопёр - знак власти. И сразу углядел среди воевод нового человека:
- А это ещё кто?
- Иван Ростиславич, - ответил Домажир. - Я кругу сказывал.
- Я князь, - сказал Иван.
- Князь, - скривился Держикрай Владисла вич. - Нету на Берлади князей. Мы люди вольные, сами по себе.
- И я сам по себе, - не опустил взгляда Иван. - Берлад и моя земля. И мой меч тоже защитит её от поганых.
Воевода Держикрай прищурился, помолчал.
- Ну-ну, - наконец молвил он. - Поглядим, сгодишься ли.
Гонец сидел подле, опершись локтями о колени. Он поднял на старшого воеводу усталые глаза.
- Сказывай, - велел Держикрай.
- Половцы пришли, - выдохнул гонец, вставая. - Через Буг перебрались, к Днестру подходят. Перейдут Днестр - сюда кинутся…
- Уж перешли, видать, - проворчал кто-то из воевод.
- По Днестру наши заставы, - возразили ему. - Удержат.
- С заставы я, - гонец встрепенулся. - Когда уходил, воевода наказывал непременно сюда добраться. А наши там остались.
- В Галич весть послали? - Держикрай задумался.
- С нашей заставы - нет. С других, может…
- Ну, да и нам недосуг с верхними городами пересылаться, - заключил старшой воевода. - И много поганых идёт?
- Полчища. А какая орда двинулась - того я не ведаю. Не углядел я ихних бунчуков.
- Ниче, - бросил Домажир. - Встренемся - поглядим, чего за птиц к нам занесло.
Иван следил за беседой. О половцах в далёком Звенигороде он только слышал - далече был город от степи. Да и после победоносных выходов Мономашичей поутихли неверные. Всё больше ханов принимало православие. Отдав в залог мира дочерей, внучек и племянниц за русских князей, не ходили больше войной на земли родичей, а если и поднимались в поход, то по призыву зятьев. Но были среди них и «дикие» половцы, которым все прошлые войны, победы и поражения были не указом. Небольшие орды, ведомые младшими ханами, голодными волками кружили по берегам Днепра, Днестра, Дона и Буга, искали себе доживы. Обильный Берлад и стоявшие за его спиной болгарские города сулили богатую добычу. Вот и налаживались они почти ежегодно на Берладскую волость.
- Чего зря разговаривать! - пристукнул шестопёром Держикрай Владиславич. - По коням и ударим по поганым!
- Подымай Берлад! Ударим на половцев! - загалдели воеводы, толпой вываливаясь из избы.
Несколько дней прошло - и навстречу половецкой орде выступили соединённые рати. Берладники жили в сёдлах, почти как половцы, кочевали по своей земле, ища прибытка и удачи. Всего и делов-то - собрать ватаги в единый полк.
Шли по половецки ходко - у каждого сменная лошадь, на которую навьючен припас. Когда перешли Прут, навстречу стали попадаться беглые - прослышав о выходе половцев, мужики-хуторяне отправляли семьи в леса, а сами спешили в Берлад.
Половцы катились за ними по пятам. Хорошо задержали их днестровские станичники - на второй день только и показались впереди облака пыли, поднятой чужими конями. Застлало серое марево небеса.
- Вот силища-то, - шёпотом переговаривались Ивановы дружинники, вытягивая шеи, чтоб лучше было видно.
- Силища-то силища, а и не таких бивали, - усмехались им в ответ бывалые берладники.
Готовиться путём времени не было - мужики-хуторяне и те, у кого кони были поплоше, спешивались и вставали плотными рядами, выставив копья. Подле них держались лучники - половина берладников охотники, стреляют далеко и метко. Иван уже ведал, как бьют местные луки, и тихо завидовал: иным молодцам место в княжеской дружине. Сам он держался Домажира. Их дружины давно перемешались и стояли вместе на правом крыле.
