Ильденфонсо Фальконес - Собор Святой Марии
«Осторожно, когда будешь им пользоваться, — сказал капитан одного из кораблей, преподнеся ему в качестве подарка кнут. — Одним лишь ударом можно снять кожу с человека». С тех пор Грау хранил дорогой кнут, привезенный с Востока. Толстый, из плетеной кожи, он был легкий и простой в обращении; у него было несколько хвостиков, каждый из которых заканчивался заостренными металлическими кусочками.
Когда священник замолчал, несколько мальчиков замахали кадилами вокруг гроба. Гиамона закашлялась, Грау глубоко вздохнул.
Мавританка застыла в ожидании. Привязанная за руки к столбу, она едва касалась пола кончиками пальцев.
— Я не хочу, чтобы мой сын видел это, — сказал Бернат, обращаясь к Хауме.
— Сейчас не время спорить, Бернат, — возразил первый помощник. — Не ищи себе проблем…
Бернат покачал головой.
— Ты много работал, Бернат, не стоит усложнять жизнь своему ребенку.
Грау, облаченный в траур, вошел в круг, образованный рабами, подмастерьями, помощниками, которым велели собраться у столба.
— Раздень ее, — приказал он Хауме.
Мавританка попыталась поднять ноги, когда с нее начали срывать рубашку. Тело девушки, обнаженное, темное, блестящее от пота, было выставлено перед невольными зрителями, которые боязливо поглядывали на кнут, растянутый Грау на полу. Арнау расплакался от страха, и Бернат с силой сжал его плечи.
Хозяин отвел руку назад и ударил кнутом по обнаженной плоти; кнут щелкнул по голой спине, и хвостики с металлом, обвившись вокруг тела, вонзились в груди Хабибы. Тонкий ручеек крови потек по темной коже мавританки, а на грудях остались рваные раны. Острая боль пронзила ее тело, и Хабиба, подняв лицо вверх, взвыла. Арнау затрясся и закричал, упрашивая Грау остановиться.
Грау снова отвел руку.
— Ты должна была присматривать за моими детьми!
Щелканье кнута заставило Берната развернуть Арнау и прижать голову мальчика к своей груди. Женщина взвыла снова. Арнау, пытаясь заглушить свои крики, зарылся головой в одежду отца. Грау продолжал хлестать мавританку, пока ее спина, плечи, груди, ягодицы и ноги не превратились в одну кровоточащую массу.
— Скажи своему хозяину, что я ухожу, — сказал Бернат.
Хауме сжал губы. В этот миг ему хотелось обнять Берната, но кое-кто из подмастерьев внимательно смотрел на них.
Бернат проводил взглядом первого помощника, который пошел к дому.
Сначала Бернат попытался поговорить с Гиамоной, но сестра не принимала никого с просьбами. Целыми днями Арнау не слазил с соломенного тюфяка Берната, на котором они должны были теперь спать вместе.
Когда отец подходил к нему, мальчик сидел в одной и той же позе: он всегда пристально смотрел на то место, где после наказания лежала истерзанная мавританка, которую пытались вылечить.
Ее отвязали, как только Грау вышел из мастерской, но все растерялись, не зная, куда положить девушку. Эстранья прибежала в мастерскую с оливковым маслом и мазями, однако, увидев живое мясо, только покачала головой. Арнау смотрел на все это издали — спокойно, но со слезами на глазах. Бернат настаивал, чтобы он ушел, но мальчик отказался. В ту же ночь Хабиба скончалась. Единственное, что свидетельствовало о ее смерти, было прекращение стенаний, похожих на плач новорожденного.
Грау, услышав о решении своего зятя из уст Хауме, растерялся. Этого ему только не хватало: два Эстаньола со своими приметными родинками бродят по Барселоне в поисках работы, рассказывают о нем всем, кто пожелает услышать… А таких сейчас найдется немало, ведь он почти достиг вершины. У Грау похолодело в желудке и пересохло во рту: он, Грау Пуйг, старшина Барселоны, консул гильдии гончаров, член Совета Ста, приютил у себя беглых крестьян! Знать восстанет против него. Чем больше помогала Барселона королю Альфонсу, тем меньше зависел он от сеньоров-феодалов и все меньше становились милости, которые знать могла получать от монарха. А кто оказывал самую большую помощь королю? Он. Кому наносило ущерб бегство рабов-крестьян? Знати, у которой была земля. Грау покачал головой и тяжело вздохнул. Да будет проклят тот час, когда он позволил этому крестьянину поселиться в его доме!
— Пусть он придет, — приказал он первому помощнику.
Когда Бернат явился, Грау, поджав губы, сказал:
— Хауме сообщил мне, что ты собираешься покинуть нас.
Бернат утвердительно кивнул.
— А что ты собираешься делать?
— Буду искать работу, чтобы содержать сына.
— У тебя нет профессии. Барселона битком набита такими, как ты: крестьяне, которые не смогли жить на своих землях, чаще всего не находят работу и в конце концов умирают с голоду. Кроме того, — добавил он, — у тебя даже нет карты на жительство, хотя ты и прожил достаточно долго в городе.
— О какой карте идет речь? — спросил Бернат.
— Это документ, подтверждающий, что ты прожил в Барселоне год и день и поэтому являешься свободным гражданином, не подчиняющимся сеньорам.
— А где можно получить такой документ?
— Его дают старшины города.
— Я попрошу его.
Грау взглянул на Берната. Грязный, одетый в простую рубашку и плетеную обувь, он выглядел жалко. Грау представил Берната, стоящего перед старшинами города и рассказывающего историю десяткам писарей: зять и племянник Грау Пуйга, старшины города, годами прятались в мастерской. Новость тут же начнет передаваться из уст в уста. Он и сам использовал подобные ситуации для нападения на своих противников.
— Садись, — пригласил он Берната. — Когда Хауме рассказал мне о твоих намерениях, я поговорил с Гиамоной, — соврал Грау, чтобы оправдать свое изменившееся отношение к происходящему. — Твоя сестра попросила, чтобы я сжалился над тобой.
— Мне не нужна жалость, — перебил его Бернат, думая о сидящем на тюфяке Арнау с его потерянным взглядом. — Годы тяжелой работы в обмен на…
— Это был договор, — отрезал Грау, — и ты с ним согласился. В тот момент ты был заинтересован.
— Возможно, — ответил Бернат, — но я не продавал себя в рабство, и сейчас у меня нет никакой заинтересованности работать на тебя.
— Забудем о жалости. Я не думаю, что ты найдешь в городе работу, тем более если тебе не удастся доказать, что ты — свободный гражданин. Без этого документа ты добьешься только одного — тобой просто воспользуются. — Грау вздохнул. — Ты знаешь, сколько крестьян-рабов бродят здесь в поисках работы? Они готовы работать даром только лишь для того, чтобы прожить год и день в Барселоне! Ты не сможешь конкурировать с ними, ведь у тебя на руках ребенок. Прежде чем тебе дадут карту на жительство, ты либо сам умрешь с голоду, либо умрет твой сын. Несмотря на то что произошло, мы не можем позволить, чтобы с маленьким Арнау случилось то же, что и с нашим Гиамоном. Хватит одной смерти. Твоя сестра этого не переживет.
Бернат ничего не ответил и спокойно ждал, что еще скажет Грау.
— Если тебе интересно, — продолжил тот, повысив тон, — ты можешь работать в мастерской на тех же условиях… и с соответствующей платой неквалифицированного рабочего, из которой у тебя будут вычитать за ночлег и еду.
— А сын?
— А что с ним?
— Ты обещал взять его подмастерьем.
— И я это сделаю… когда он подрастет.
— Я хочу, чтобы это было записано в договоре.
— Хорошо, — заверил его Грау.
— А карта на жительство?
Грау утвердительно кивнул, подумав о том, что ему не составит труда получить ее для Берната… не скомпрометировав себя.
7
Сим объявляем свободными гражданами Барселоны Берната Эстаньола и его сына Арнау…» Наконец-то!
Бернат едва сдерживался, слушая слова, которые, чуть запинаясь, бормотал человек, читавший документ.
Получив бумаги, Бернат пошел на верфь, чтобы найти кого-нибудь, кто смог бы прочитать их. Этому грамотею он пообещал монету в обмен за оказанную услугу. Вдыхая запах дегтя и наслаждаясь морским бризом, ласкающим лицо, Бернат слушал, как тот читал ему второй документ, гласивший, что Грау обязуется взять Арнау в подмастерья, когда мальчику исполнится десять лет, и обучить его ремеслу гончара. Его сын стал свободным и сможет получить профессию, чтобы зарабатывать на жизнь и защищать себя в этом городе!
Бернат с улыбкой на лице распрощался с обещанной монетой и пошел назад, в мастерскую. То, что им дали карту на жительство, означало: Ллоренс де Беллера не заявил на них властям и против Берната Эстаньола не было открыто никакого уголовного дела. Наверное, этот мальчишка из кузницы все-таки выжил. Что ж…
«Можешь присвоить себе наши земли, сеньор де Беллера, а мы останемся с нашей свободой», — вызывающе пробормотал Бернат. Рабы Грау и сам Хауме прервали работу, увидев возвращающегося Берната, который сиял от счастья. На земляном полу все еще оставалась кровь Хабибы. Грау приказал не счищать ее. Бернат старался не наступить на пятно, но его лицо, как всегда, помрачнело.
