Александр Дюма-сын - Дама с камелиями
Я заметил, что со времени его последнего посещения кладбища, которое привело его к ужасному кризису, наблюдаются перемены, и смерть Маргариты не представлялась ему более в прежнем виде. Казалось, он нашел некоторое утешение и, чтобы прогнать мрачные мысли, которые часто посещали его, погрузился в счастливые воспоминания о своей связи с Маргаритой.
Тело было слишком изнурено болезнью и выздоровлением, чтобы допускать сильные душевные волнения, а весенняя природа, которая окружала Армана, влияла на него исцеляюще.
Он все время упорно отказывался известить родных об опасности, которой подвергался.
Однажды вечером мы засиделись у окна дольше, чем обыкновенно. Погода была чудесная, и солнце заходило в ярком багрянце. За зеленью мы не видели улицы, и только шум экипажа время от времени прерывал наш разговор.
— Приблизительно в это время года и в такой вечер я познакомился с Маргаритой, — сказал Арман, прислушиваясь к своим собственным мыслям, а не к тому, что я говорил ему.
Я ничего не ответил. Тогда он обернулся ко мне:
— Я вам должен рассказать все. Вы напишете книгу, которой, может быть, не поверят, но все-таки вам интересно будет ее написать.
— Вы мне расскажете позднее, мой друг, вы еще не совсем поправились.
— Вечер теплый, и я съел крылышко цыпленка, — сказал он, улыбаясь, — у меня нет жара, нам нечего делать, я вам расскажу все.
— Если вы так хотите, я вас слушаю.
— Это очень простая история, — добавил он, — и я расскажу все по порядку. Если вы захотите ею воспользоваться, можете ее пересказать, как вам угодно.
Вот что он поведал мне, и я почти ничего не изменил в этом трогательном рассказе.
— Да, — продолжал Арман, откинув голову на спинку своего кресла, — это случилось в такой же вечер, как сегодняшний! Я провел утро за городом, с моим другом Гастоном Р. Вечером мы вернулись в Париж и, не зная, что нам предпринять, зашли в театр «Варьете».
Во время антракта мы вышли и в коридоре встретили высокую даму, с которой мой друг раскланялся.
— Кому вы поклонились? — спросил я.
— Маргарите Готье, — ответил он.
— Она очень изменилась, я даже не узнал ее, — сказал я с волнением, причину которого вы сейчас поймете.
— Она была больна. Несчастной недолго осталось жить.
Я вспоминаю эти слова, как будто они были произнесены вчера.
Нужно заметить, мой друг, что эта девушка уже два года производила на меня странное впечатление.
Не знаю сам почему, но я бледнел, и сердце начинало усиленно биться. Один из моих друзей занимается оккультными науками, и он назвал бы то, что я испытывал, родством флюидов. Я же верю просто в то, что мне предназначено было полюбить Маргариту, и я это предчувствовал.
Она всегда производила на меня сильное впечатление.
Первый раз я увидел ее на Биржевой площади у дверей магазина, где остановилась открытая коляска. Из нее вышла дама в белом платье. Шепот восторга встретил ее появление в магазине. Что касается меня, то я стоял как вкопанный. Я видел через окно, как она выбирала что-то на прилавке. Я мог бы войти, но не решался. Я не знал, кто эта женщина, и боялся, что она догадается о причине моего появления в магазине и обидится. Я не думал, что снова увижу ее.
Она была изящно одета: муслиновое платье, все в оборках, клетчатая кашемировая шаль с каймой, вышитой золотом и шелком, шляпа итальянской соломки, на руке браслет в виде толстой золотой цепи, только что вошедшей в моду.
Она села в коляску и уехала.
Один из приказчиков магазина стоял на пороге, следя глазами за экипажем изящной покупательницы. Я подошел к нему и спросил имя этой дамы.
— Это Маргарита Готье, — ответил он.
Я не решился спросить у него ее адрес и ушел.
Воспоминание об этом видении — я не могу назвать его иначе — не исчезло у меня из головы, как и другие, прежние видения, и я повсюду искал эту белую женщину, царственно прекрасную.
Через несколько дней было большое представление в Opera Comique. Я отправился туда. И сразу увидел в ложе бельэтажа Маргариту Готье.
Мой приятель, с которым я был вместе, тоже ее узнал и указал мне на нее:
— Посмотрите, какая хорошенькая женщина!
В это время Маргарита взглянула в нашу сторону, заметила моего друга, улыбнулась ему и сделала знак зайти к ней.
— Я пойду поздороваюсь с ней, — сказал он, — и сейчас же вернусь.
Я не мог удержаться и сказал ему:
— Какой вы счастливец!
— Почему?
— Вы пойдете к этой женщине.
— Вы влюблены в нее?
— Нет, — ответил я, краснея, так как сам не знал, как определить свое чувство, — но мне бы очень хотелось с ней познакомиться.
— Пойдемте со мной, я вас представлю.
— Попросите сначала у нее позволения.
— Ну что вы, с ней нечего церемониться, идемте.
Мне было неприятно слышать то, что он говорил.
Я боялся убедиться в том, что Маргарита не заслуживала того чувства, которое я к ней испытывал.
В романе Альфонса Kappa [5] «Am Rauchen» говорится о человеке, преследовавшем однажды вечером изящную даму, в которую влюбился с первого взгляда, так она была хороша. Желание поцеловать руку этой дамы придавало ему мужества. Однако он не решался даже посмотреть на кокетливую ножку, которая выглядывала из-под приподнятого платья. В то время как он мечтал о том, что он сделает, чтобы обладать этой женщиной, она остановила его на углу улицы и предложила пойти к ней. Он отвернулся, перешел улицу и печальный возвратился домой.
Я вспомнил эту сценку и испугался, что Маргарита примет меня слишком скоро и слишком скоро подарит любовь, за которую я хотел заплатить долгим ожиданием и большими жертвами. Таковы мы, мужчины. Счастье наше, что воображение делает поэтичными наши чувства.
Если бы мне сказали: «Сегодня вы будете обладать этой женщиной, но завтра будете убиты», я бы согласился. Если бы мне сказали: «Дайте десять луидоров — и вы будете ее любовником», я бы отказался и заплакал, как ребенок, у которого поутру исчезает замок ночных сновидений.
Однако мне хотелось с ней познакомиться, а тут представлялась возможность, и, быть может, единственная, узнать, как мне следует при этом держаться.
Я еще раз попросил своего друга представить меня с ее согласия и стал бродить по коридорам, думая о том, что сейчас увижу ее и не буду знать, как себя держать в ее присутствии.
Я хотел обдумать заранее то, что скажу ей.
Любовь делает смешным.
Вскоре мой приятель вернулся.
— Она ждет нас, — сказал он.
— Она одна? — спросил я.
— С ней еще одна женщина.
— Мужчин нет?
— Нет.
— Идем.
Мой приятель направился к выходу.
— Вы не туда идете, — сказал я.
— Нужно сначала купить конфеты. Она просила меня.
Мы зашли в кондитерскую в Пассаже. Мне хотелось купить всю лавочку, и я выискивал, чем бы наполнить коробку, когда мой приятель произнес:
— Фунт засахаренного винограда.
— Она любит его?
— Она ест только эти конфеты. Послушайте, — продолжал он, когда мы вышли, — вы знаете, с кем я вас познакомлю? Не думайте, пожалуйста, что это герцогиня, это просто содержанка, самая настоящая содержанка, поэтому не стесняйтесь и говорите все, что вам взбредет в голову.
— Хорошо, хорошо, — пробормотал я.
И я шел за ним, уверяя себя, что теперь исцелюсь от своей страсти.
Когда я входил в ложу, Маргарита громко смеялась. Мне бы хотелось, чтобы она была грустной.
Мой друг представил меня. Маргарита слегка кивнула головой и спросила:
— А мои конфеты?
— Вот они.
Взяв их, она посмотрела на меня. Я опустил глаза и покраснел.
Она наклонилась к соседке, сказала ей несколько слов на ухо, и обе начали безудержно смеяться. По-видимому, я был причиной их веселья, и мое смущение от этого усилилось.
У меня была в это время любовница, очень нежная и сентиментальная, ее сентиментальность и меланхолические письма заставляли меня смеяться. Теперь только я понял, какую боль я причинял ей этим; и в продолжение пяти минут я любил ее так, как никто никогда не любил ни одной женщины.
Маргарита расправлялась с виноградом, не обращая на меня внимания.
Приятель захотел вывести меня из этого смешного положения.
— Маргарита, — начал он, — вы не должны удивляться, что господин Дюваль не произносит ни слова: вы так его ошеломили, что он не находит их.
— А мне кажется, что ваш друг пошел с вами сюда потому, что вам скучно было идти одному.
— Если бы это было так, — возразил я, — я не просил бы Эрнеста получить ваше согласие, прежде чем представить меня вам.
— Вероятно, это был лишь предлог, чтобы отсрочить неизбежную минуту.
Всякий знает по опыту, что такие девушки, как Маргарита, любят насмешничать и дразнить людей, которых они видят в первый раз, Это, вероятно, в отместку за унижения, которые они часто терпят со стороны тех, кого видят каждый день.
Чтобы им отвечать, нужно иметь навык, а его-то я не имел, к тому же представление, которое я себе составил о Маргарите, еще усиливало впечатление от ее шуток; все в этой женщине волновало меня. Я встал и произнес с дрожью в голосе, которую никак не мог скрыть:
