Николай Задорнов - Симода
Право, кажется, и с договором дело пойдет теперь на лад. Не бывать бы счастью, да несчастье помогло. А ведь предугадывал Евфимий Васильевич! Скажи – будут смеяться! Еще осенью в плаванье через Японское море, когда шли сюда на парусном фрегате с Амура и ждали с часу на час встречи с англо-французской паровой эскадрой, думал Путятин между молитв и учений, что не может чего-то не произойти такого, чего не ждем ни мы, ни наши противники, а что даст средства и силы нам, поспособствует нашему успеху и победе, что воодушевит нас еще более верой в нашу правоту и справедливость.
Кто бы мог подумать! Но теперь на бога надейся, да сам не плошай! Дела будет много, и дела разного. Смолы японцы не гонят, канатов таких, как у нас, не вьют. Что такое шпангоут, не знают. Иные обводы у их кораблей. Хлеба не пекут, мыла не варят... Будет ли помниться, что всему мы их обучим?
Да и японцы сейчас не похожи на самих себя, действовали без проволочек и отговорок, не таковы оказались, как за все три года переговоров. Путятин всегда ждал этой перемены. Он видел, что, несмотря на всю уклончивость при переговорах с европейцами, это народ умелый, быстрый и практичный. В Нагасаки вдруг согласились с ним и дали обязательство первый в их истории договор заключить с Россией. Да если и не заключили до сих пор, то лишь из-за войны, мы сами опоздали, американцы заключили первые!
Вот и открылось нам новое лицо Японии. Сколько еще может быть у них этих новых, неведомых нам лиц!
Японским чиновникам па этом собрании нравилось, что послу России подходит красное храмовое кресло из Хосенди и сидит в нем Путятин удобно и важно.
Всем велено быть не только дружественными и оказывать честь и гостеприимство, приказано поступить в распоряжение посла и генерала морских войск Путятина, исполнять все его распоряжения впредь до окончания постройки судна, когда даны будут новые указания правительства. Представляется небывалый случай, как при поимке волшебной птицы.
Деревенские воротилы, произведенные в самурайское достоинство на время постройки судна, после спуска его могут быть уволены в крестьянское, то есть в низшее, сословие, если не отличатся на работе.
Теперь Путятин находится как бы на службе японского правительства. Ему и его офицерам назначено жалованье, которое будет выдаваться рисом. Каждому офицеру согласно его положению будет доставлено соответствующее количество мешков с рисом.
А на самих матросов ничего не выписано. Ни единой горсти риса.
В замке Эдо существует правительственный список – генеральная роспись оплаты всех вельмож и чиновников.
В этот так называемый список Эдо внесен Путятин. Ему дается богатое, княжеское содержание. Все пропитание матросов, мастеровых и унтер-офицеров выписано на Путятина, как на богатейшего японского князя и командующего, у которого пятьсот пятьдесят личных слуг и мелких подданных самураев и каждого надо обуть, одеть и накормить. Вот на какую необычайную высоту возведен посол Путятин в Японии. Это еще не все – ему дана деревня Хэда и почти тысяча людей. К нему, как подданные в подчинение даймио[12], назначены японские чиновники.
К этому прибавляется власть Путятина в его империи. Он адмирал и генерал-адъютант императора. Он владеет деревнями и тысячами крестьян. Император великой соседней страны послал сам его к нашему императору с покорными просьбами.
У Путятина теперь огромная власть в Японском государстве. Он признан и принят правительством в новой должности. Чиновники чувствуют ответственность его положения и свою при нем. Часть воздаваемого ему почета они, как его подданные, принимают на свой счет. Путятин теперь как свой, японский генерал и руководитель, при этом великий и знатный вельможа. Случай необыкновенный в Японии, куда доступ иностранцам строжайше воспрещен. Возведение адмирала и посла как бы в сан японского князя с предоставлением прав! Это небывало мудрое решение канцлера князя Абэ Исе но нами.
Но следить за ним придется, как следят и за своими князьями, и за самим канцлером, гениальным Абэ. Было бы невежливо тайно не следить за Путятиным, не беречь его и не проверять, как лучше поддерживать его работу.
Матрос за спиной у адмирала стоял с развернутым знаменем, на котором черным с золотом выткан двуглавый орел российского императора. Одна голова такого орла повернута, по предположению японцев-ученых, на запад – на Англию и Францию, с которыми сейчас у России война сразу во всех морях мира и в Крыму, на маленьком клочке земли. Другая голова орла повернута на восток, – значит, на Японию? Эта вторая голова остается загадкой! Знамя из толстого шелка и очень важно развернуто. Размеры его – в длину три сяку и два сун, об этом будет сообщено правительству. Ни о чем другом пока еще нельзя сообщить важных сведений.
По сторонам знамени Иванов и Берзинь – два белокурых матроса, вооруженных ружьями со штыками и кинжалами; оба высокие, японцам удивительно, как они не задевают киверами потолок. Особенно нравился Янка Берзинь. У него крутой лоб, а нос короткий, но вздернут высоко, так что нос со лбом составляют как бы прямой угол. Глаза круглые, голубые, круглые брови, а усы вздернуты вверх, как и нос, он весь устремлен еще более ввысь и смотрит козырем, и презрение к окружающим вечно выражает его лицо. Иванов стоит, отставив ногу. Как это разрешается по уставу?
Подле адмирала сидит лейтенант Шиллинг, свободно говорящий по-голландски. Японцы знали, что почти все присутствующие тут офицеры знают по-французски и по-немецки, некоторые по-английски, а может быть, и по-японски, – во всяком случае, заметно было, что иногда улавливали смысл речей чиновников, прежде чем переводчики начинали говорить по-голландски.
Русские в свою очередь подозревали, что среди японцев есть знающие по-русски, отлично известно, что всего лишь четыре года тому назад в Симода высажены кораблем «Князь Меншиков» пятеро японцев, унесенных штормом в Россию и проживших много лет с русскими. Конечно, служба наблюдения, подслушивания и слежки должна быть установлена подозрительными японцами со всей их старательностью. Поживем – увидим!
Эгава не ударил лицом в грязь перед гостями. За его спиной оруженосец, вытянувшись в струнку на коленях, высоко держит самурайский меч дайкана – знак военной силы и благородной кары. Вокруг дайкана расположилась целая орда в мундирных халатах, видны за ней и другие мечи. Почти все эти чиновники – полицейские. Вся важность мобилизована с обеих сторон напоказ, и в уважение друг другу, и при этом же – на страх.
Когда приветствия, представления обеих свит и поздравления по случаю благополучного прибытия и встречи закончились, адмирал заявил:
– Теперь, господа, займемся делами!
– Это очень приятно и понятно. Японцы готовы к делу, как всегда! – ответил Эгава-сама.
Матросы подняли ружья. Аввакумов аккуратно свернул знамя. Почетный караул ушел. Путятин отпустил часть офицеров. Ушла японская охрана. Чиновники остались на местах, – видно, каждый мог пригодиться для дела.
– Я вам говорил в Миасима семь дней тому назад, – начал Путятин, – что нам потребуются умелые плотники, кузнецы, а потом медники. Мы уже представили вам вытесанные из леса нашими мастерами лекала тех частей корабля, которые понадобятся. Нам также срочно нужен лес, бревна для постройки стапеля, на котором и будет заложен сам корабль. Описание стапеля мы вам представим с перечислением нужных для этого заготовок, с указанием веса и размеров. А где же лес?
– Лес заготавливается в долине за горами. Доставлять лес оттуда очень трудно, – ответил Эгава, – но замедления не произойдет. Лес будет спускаться по реке в море и плотами доставляться в бухту Хэда. Часть бревен уже доставлена в Хэда, и просим назначить офицеров для оценки и приема каждого бревна в счет долга, по которому посол России после войны обязался заплатить золотом.
Путятин велел Пещурову записывать. Для приемки материалов назначалась комиссия из офицеров, боцмана и мастеровых.
– Вокруг деревни на горах строевой лес. Сосны пригодны не только для постройки стапеля, но и для корабля, – сказал капитан.
– Если рубить здесь, на месте, то очень удорожается цена бревен, – пояснил Эгава.
– Но почему же? Мы сами смогли бы в таком случае выбрать и рубить деревья, – заговорил лейтенант Александр Колокольцов, которого адмирал представил японцам как заведующею строительством корабля.
– Пустые отговорки! Боятся, что выйдем за пределы деревни! – сказал капитан Лесовский.
Эгава пояснил, что кузнецов еще нет, но они идут в Хэда, прибудут через два дня.
– А за все материалы, – продолжал адмирал, – после войны русское правительство заплатит золотом. И вы, дайкан, это знаете.
Эгава сделал вид, что сконфузился, но тут же сказал:
