Колин Маккалоу - Антоний и Клеопатра
— Вовсе нет! Я собираюсь сделать их римлянами. Когда я поплыву в Рим, они поедут со мной. Их воспитает моя сестра Октавия, самая восхитительная и самая добрая из женщин! Я не мог простить этому болвану Антонию, что он причинил ей боль.
— Уйди, — сказала Клеопатра, отвернувшись от него.
Он хотел было уйти, но она снова заговорила:
— Скажи, Октавиан, можно попросить, чтобы мне прислали фруктов?
— Нет, если они будут отравлены, — резко ответил он. — Я заставлю твоих служанок попробовать их по моему выбору. Малейший намек, что ты умерла от яда, — и меня обвинят. И не строй никаких грандиозных планов! Если ты попытаешься сделать так, чтобы выглядело, будто я тебя убил, я задушу всех троих твоих оставшихся детей. Я говорю серьезно! Если меня будут винить в твоей смерти, какая разница, если я убью и твоих детей? — Он о чем-то подумал и добавил: — Они не очень-то приятные дети.
— Никакого яда, — заверила его Клеопатра. — Я придумала такой способ умереть, что тебя никто не обвинит в моей смерти. Мир поймет, что этот способ я выбрала сама, добровольно. Я умру как фараон Египта, как подобает фараону, и моя смерть будет заслуживать уважения.
— Тогда ты можешь послать за фруктами.
— Еще одно.
— Да?
— Я съем фрукты в гробнице. После моей смерти ты сможешь проверить, от чего я умерла. Но я требую, чтобы ты позволил бальзамировщикам закончить свою работу с Антонием и со мной. Потом пусть гробницу запечатают. Если тебя не будет в Египте, это должен сделать твой заместитель.
— Как ты пожелаешь.
Она смотрела только на бюст Цезариона. Слез больше не было. Время слез закончилось. «Мой красивый, красивый мальчик! До какой же степени ты был сыном своего отца, но как недолго! Ты так умно меня обманул, что я даже не заподозрила о твоих намерениях. Верить Октавиану? Ты был слишком наивен, чтобы понять, какую угрозу представляешь для него. В тебе почти ничего не было от римлянина. А теперь ты лежишь в незаметной могиле, над тобой не высится гробница, нет лодки, чтобы переплыть реку ночи, нет еды, нет питья, нет удобной кровати. Хотя я думаю, что могу простить Октавиану все, кроме ковра. Это его хитрый пинок. Но он не знает, что все равно этот ковер стал тебе саркофагом. Хоть на некоторое время он сохранит твою ка».
— Пошлите за Ха-эмом, — сказала она, когда вошли Хармиан и Ирас.
У него всегда был вид безвозрастного жреца бога Пта, но в эти дни он был немного похож на мумию.
— Мне не надо тебе говорить, что Цезарион мертв.
— Не надо, дочь Ра. В тот день, когда ты допытывалась у меня, что я увидел, я увидел, что он доживет только до восемнадцати лет.
— Они завернули его в ковер и схоронили у дороги на Мемфис, где должны быть признаки стоянки лагеря. Конечно, теперь ты вернешься в храм Пта, сопровождая свои тележки и носилки и нагруженных ослов. Найди его, Ха-эм, и спрячь в мумию быка. Они не будут тебя долго задерживать, если вообще будут. Привези его в Мемфис для тайного захоронения. Мы все равно побьем Октавиана. Когда я буду в царстве мертвых, я должна увидеть моего сына во всей его славе.
— Я сделаю это, — сказал Ха-эм.
Хармиан и Ирас плакали. Клеопатра позволила им выразить горе, потом знаком приказала замолчать.
— Тихо! Время приближается, и мне нужно кое-что еще. Пусть Аполлодор пришлет мне корзину священных фиг. Полную. Вы понимаете?
— Да, царица, — прошептала Ирас.
— В какую одежду тебя одеть? — спросила Хармиан.
— Двойная корона. Мой лучший воротник, пояс и браслеты. Плиссированное белое платье и расшитый бусами плащ, которые я надевала для Цезаря несколько лет назад. Обуви не надо. Покрасьте хной мои руки и ноги. Дайте все это жрецам к тому дню, когда они должны будут положить меня в саркофаг. У них уже есть доспехи моего любимого Антония, те, что были на нем, когда он короновал моих детей.
— А дети? — напомнила Ирас. — Что с ними?
— Уедут в Рим, чтобы жить с Октавией. Я ей не завидую.
Хармиан улыбнулась сквозь слезы.
— Но это не относится к Филадельфу! Интересно, он повиновался Октавиану?
— Наверное.
— О, госпожа! — воскликнула растерявшаяся Хармиан. — Это не должно было так кончиться!
— И не кончилось бы так, если бы я не встретила Октавиана. Кровь Гая Юлия Цезаря очень сильная. А теперь оставьте меня.
Клеопатра ходила по комнате, не отрывая глаз от бюста Цезариона.
«В этот момент положено вспоминать всю свою жизнь, — думала она, — но я так не хочу. У меня на уме только Цезарион, его головка с мягкими золотыми волосками у моей груди, когда он большими глотками пил мое молоко. Цезарион, играющий со своим Троянским конем, — он знал имя каждой из тридцати кукол, спрятанных в животе коня. Цезарион, отстаивающий свои права фараона. Цезарион, протягивающий ручки своему отцу. Цезарион, смеющийся с Антонием. Всегда и вечно Цезарион.
Но я рада, что все кончено! Я не могу больше выносить этот поток слез. Ошибки, неприятности, потрясения, борьба. Вдовство. А ради чего? Ради сына, которого я не понимала, и ради двух мужчин, которых я не понимала. Да, жизнь — это юдоль слез. Я так благодарна, что могу умереть так, как хочу».
Корзину с фигами доставили вместе с запиской от Ха-эма, где говорилось, что все сделано так, как она приказала, что Гор будет встречать ее, когда она придет, что сам Пта помог это осуществить.
Клеопатра тщательно вымылась, надела простое платье, прошла с Хармиан и Ирас к своей гробнице. С наступившим рассветом запели птицы, подул мягкий душистый бриз Александрии.
Поцелуй для Ирас. Поцелуй для Хармиан. Клеопатра скинула одежду и осталась обнаженной. Когда она подняла крышку корзины с фигами, они зашевелились. Огромная королевская кобра выползала по стенкам из своей тюрьмы. Вот! Сейчас! Когда ее голова показалась из корзины, Клеопатра обеими руками схватила кобру прямо под капюшоном и положила ее голову себе на грудь. Удар был так силен, что она пошатнулась и выронила змею. Рептилия немедленно уползла и спряталась в темном углу. В конце концов она нашла выход через трубу.
Хармиан и Ирас сидели с ней, пока она не умерла. Это было недолго, но мучительно. Оцепенение, конвульсии, потеря сознания. Когда она умерла, обе женщины стали готовиться к собственной смерти.
Из тени вышли жрецы-бальзамировщики, взяли тело фараона и положили его на голый стол. Нож, которым они сделали разрез в ее боку, был из обсидиана. Через разрез они вытащили печень, желудок, легкие и кишечник. Каждый орган вымыли, свернули и набили мелко нарубленными травами и специями, кроме запрещенного ладана, потом положили в канопу с раствором натрия и канифоли. За мозг они примутся после того, как римский завоеватель нанесет визит.
К тому времени как он пришел с Прокулеем и Корнелием Галлом, она была покрыта натрием, кроме груди и головы. Бальзамировщики знали, что римляне захотят увидеть, как она умерла.
— О боги, посмотрите на размер укусов! — воскликнул Октавиан, показывая на них. Потом обратился к старшему бальзамировщику: — Куда ты положил ее сердце? Я бы хотел посмотреть ее сердце.
— Сердце не удалено, о великий, как и почки, — ответил тот, низко кланяясь.
— Она даже не похожа на человека.
На Октавиана это явно не произвело впечатления, но Прокулей побледнел, извинился и ушел.
— Все высыхают, когда жизнь покидает их, — сказал Галл. — Я знаю, она была миниатюрной женщиной, но сейчас она как ребенок.
— Это варварство!
Октавиан вышел.
Он почувствовал сильное облегчение и был доволен ее решением их дилеммы. Змея! Идеально! Прокулей и Галл видели следы укусов и смогут публично засвидетельствовать способ смерти Клеопатры. «Каким чудовищем должна быть эта змея, — подумал Октавиан. — Хотел бы я увидеть ее, но только с мечом в руке».
Поздним вечером, немного навеселе — это был мучительный месяц, — Октавиан позволил своему камердинеру разобрать постель, чтобы он мог лечь. Там, свернувшись клубком, лежала кобра длиной в семь футов, толщиной с руку человека. Октавиан закричал.
VI
МЕТАМОРФОЗА
29 г. до P. X. — 27 г. до P. X
29
Трое детей Клеопатры, отправленные в Рим под присмотром вольноотпущенника Гая Юлия Адмета, поплыли одни. Как и бог Юлий, когда тот уезжал из Египта, Октавиан решил, что, прежде чем вернуться в Рим, ему стоит навести порядок в Малой Азии и Анатолии. Определенное количество золота из того, которое он послал в казну, надо продать и купить серебро, чтобы отчеканить денарии и сестерции — не слишком много и не слишком мало. Октавиану совсем не нужна была инфляция после стольких лет депрессии.
Утомительное занятие, моя дорогая девочка, но я чувствую, что ты одобришь мою логику. Твоя логика — ее единственный соперник. Храни твои желания в заветном месте, приготовь их для меня, когда я вернусь домой. Увы, пройдет еще много месяцев. Если я правильно организую правление в Египте, мне не надо будет возвращаться туда несколько лет.
