Томас Фланаган - Год французов
— Жаль, что я не знаком с нею коротко, — посетовал Мур. — Помнится, она была красивой и умной девушкой.
— Еще бы! У Браунов в роду все умные, кроме брата Слайго, да ему, бедняге, сейчас ум, слава богу, и не нужен. А у Сары ума палата. Поглядите сейчас на нее, ни дать ни взять в монастырь собралась. Да, в каждой семье непременно свое горе. Уж вам-то это знать лучше, чем кому-нибудь.
Мур промолчал. Его обескуражили откровения Брауна о племяннице. Сколько же ей сейчас лет? Около тридцати, пожалуй. Еще не перестарок по ирландским понятиям, хотя молва оставила на ней недобрую метину. Может, и впрямь умна, но убежать с Диком Голмоем — сущая глупость.
— О чем задумались? — спросил догадливый Браун.
Мур улыбнулся.
— О том, как восхитительны умные женщины.
Браун взглянул на него, теперь догадка сквозила во взоре.
— Смотрите, Джордж, не переусердствуйте. Досадно, если что-нибудь помешает нашей дружбе.
— Дружбе? — изумился Мур. — А разве мы друзья?
До обеда оставался еще час. Браун оставил гостя в парке. Ясный, погожий день клонился к вечеру. С полей долетал легкий ветерок. Муру почудилась в нем горьковатая соль Атлантики, и ожили воспоминания. Тропинка по лугу привела его к речушке с куцым горбатым мостиком. За ним — легкий домик. Мур взошел на мост. Внизу журчала река, быстрая, полноводная. Наверное, Сара в домике, подумалось ему. Читает или вспоминает Лондон.
Сара появилась лишь к обеду в маленькой и не очень опрятной столовой. Под ногами обтрепанный турецкий ковер, на стенах потемневшие от времени портреты. Села она с противоположного от дяди конца стола. Оказалось, память подвела Мура: Сара и впрямь стройна и кареглаза, но волосы у нее вовсе не черные, а каштановые, уложены в модную прическу. Строгое платье голубого бархата приоткрывало длинную шею. За обедом она была немногословна, но прислушивалась к обоим мужчинам, обращая то к одному, то к другому спокойный внимательный взор. Нередко на губах играла мимолетная полуулыбка. Зубы у нее были белые, но неровные.
Помогая ножом, Браун оторвал фазанье крыло.
— Обед на славу, — благодушествовал он. — Наконец-то блудная дочь Браунов вернулась домой, в Мейо, и вот мы за обедом в приятной дружеской компании. Джордж, нам вас частенько не хватает. И не только нам. Вам бы побольше интересоваться, как живет наше графство.
— Вы охотник, господин Мур? — спросила Сара. Звучный, богатый оттенками голос. Сейчас в нем слышался серебряный перезвон.
— Я писатель, — ответил Мур. — И управляющий своим же поместьем. Дел хватает.
— Брат Джорджа любил поохотиться, — вставил Браун. — А Джордж совсем иной.
— И о чем же вы пишете?
— Об истории. Не о всей, конечно. Что-то, однако, не очень получается.
Браун, не прожевав мяса, опять не утерпел и вмешался:
— Несколько лет тому история сама к нему в двери постучалась. Однако он ее не очень-то любезно встретил.
— Историю я не читаю, — произнесла Сара, — больше стихи и романы. Романы мне очень по душе, а история — нет, все эти бедствия и даты — ужас!
— Если удастся закончить, и моя работа будет не веселее.
Сара подняла бокал вина. Мур наконец вспомнил, где видел ее в последний раз. В доме лорда Голланда. Немного иной: голос резче и тон нетерпимее. Большой тогда устроили бал. Запоминающаяся она была женщина. Да и сейчас тоже.
— В печальную годину вернулись вы домой, мисс Браун.
— Почему? — удивилась она. — Не понимаю, о чем вы.
— По стране прошли волнения. Люди изведали много горя.
— Ну, сейчас-то порядок уже наведен, — бросил Браун. — Скоро-скоро расцветет наш край. Я же говорил вам, Мур. — Он поднял бокал. — Сара, не придавай значения его словам.
— Как же не придавать значения тому, что говорит историк? Вряд ли господину Муру это приятно. Не правда ли?
— Ваш дядюшка связан с Мейо куда теснее, чем я, — признал Мур. — Его имя поминают в каждом доме.
Сара уловила иронию в его словах.
— Неужели, Деннис? И как же тебя поминают?
— Да как бы ни поминали. Джордж, я к этому стараний не прикладывал, лишь восстанавливал в Мейо мир и покой.
— Pacem appellant, — изрек Мур.
— Что вы сказали, господин Мур? Я не знаю латыни. Латынь и история не для моего ума. Я темная провинциалка.
— И это называется мир, — перевел Мур.
— Договаривайте уж всю фразу, — сердито бросил Браун. — Solitudinem faciunt et pacem appellant — «Творится хаос, и это называется мир». Ну что ж, хорошо. Значит, в хаосе нам и жить.
— Тем из нас, кто уцелел, — вставил Мур.
— Я об этом ничего не знаю, — проговорила Сара. — Сколько бед на свете!
— Вам простительно, — сказал Мур, — а вот мы с вашими родными пережили тяжкие времена. Как и всякий в Мейо. Были у нас свои разногласия. Но все в прошлом. Как говорит ваш дядюшка, «мир и покой в Мейо восстановлены».
— И в кои-то веки мы стали заодно, — ввернул Браун. — Помните, Джордж?
— Помню, — только и ответил тот.
Браун улыбнулся племяннице.
— Женские ушки привыкли к иным разговорам: шелковые платья, разные безделицы с ярмарки, боярышник в цвету.
— В тебе проснулся поэт, — улыбнулась она.
— Слова эти не мои, — усмехнулся Браун, — это из песни одного киллальского учителя. И поют ее по-ирландски.
— А учителя этого повесили в девяносто восьмом году, — уточнил Мур.
— Сколько бед на свете! — снова вздохнула Сара. — И повсюду есть поэты.
О Деннис Браун, дорогой,
Случись мне встретиться с тобой,
Я сразу руку протяну,
Но не привет тебе пошлю,
А лишь за глотку ухвачу
Да петлю из пеньки скручу.
Ты дернешься разок-другой
И обретешь мир и покой.
На следующее утро Мур проснулся с мыслью о Саре, точно остался после нее легкий, но будоражащий чувственность аромат. Обрывки воспоминаний: вот она плавным движением руки поднимает бокал, рука у нее небольшая, изящная, в темно-карих глазах — память о многом, чего не расскажут уста. И эту женщину — словно орден в петлице — выставил всем напоказ Дик Голмой у лорда Голланда. Вот какая завелась у него юная ирландская дикарка.
Мур оделся, пошел луговой тропинкой к горбатому мостику. Перебрался через речушку и подошел к дому. Как и ожидал, он застал ее там, и она этому нимало не удивилась. Она заложила страницу романа листочком бумаги и, положив книгу на плетеный столик, встала навстречу гостю.
— Вы наконец вспомнили меня.
— Да, однажды мы встречались. Но вид у вас был совсем иной.
— Я сама была иная.
Они пошли по тропинке, у ног их журчала торопливая речка.
— Вы рады, что вернулись в Мейо?
— Не рада, но и не огорчена. Я здесь, вот и все. На борту корабля очень волновалась, а приехала — ничего узнать не могу. Мне не нравится усадьба Денниса. А вам? Уэстпорт лучше.
— Роскошнее, — поправил Мур. — В Уэстпорте женщине вольготнее. Вы бы согласились там жить?
— Мне нравится бухта. И острова. Я люблю все, что красиво.
— А еще вы любите романы.
— Верно. Я глупая женщина. Глупая и упрямая. Это меня когда-нибудь и погубит.
— И вовсе вы не глупая. Я думаю о вас со вчерашнего вечера. Никак не разгадаю, кого вы мне напоминаете.
— Весьма обидное замечание для нашего недолгого знакомства.
— Но вы же не обиделись.
— Откуда вы знаете?
— Вы задержитесь здесь?
— А куда мне ехать? Лондон мне в нынешнюю пору не мил.
— А я люблю Лондон. — Мур нарочито не заметил намека в ее словах. — Лондон или Париж. А Испанию я помню, наверное, так же, как вы — Мейо, будучи в Лондоне. Но я осел в Мейо прочно. Никуда не уеду.
— Глядя на вас, не скажешь, что вы обрели здесь покой. Вы несчастливы.
Они дошли до рощицы. За ней, словно пенек в поле, кургузо торчал дом Брауна.
Сара остановилась, повернулась лицом к Муру.
— Знаете, почему я вернулась? Не спрашивайте дядю, он тут же что-нибудь сочинит. Голмой разорился и выгнал меня. Принудил уехать. Иначе я и по сей день была бы с ним.
— Вы так к нему привязаны?
Она сломала веточку, поковыряла ее.
— Я презирала Голмоя. Особенно первый год. Он безмозглый бахвал, хоть и хорош собой. Любой женщине на моем месте было бы трудно, подруг нет, окружают одни лишь мужчины да женщины вроде меня.
— Вроде леди Голланд, — вставил Мур.
— Вроде леди Голланд. Вы что, смеетесь надо мной?
— Ничуть. И никогда себе этого не позволю.
— Никогда? Даже когда узнаете меня лучше?
— Тем более.
— Не зарекайтесь, господин Мур. Я вовсе не такая, как обо мне рассказывают.
— Я могу судить лишь по вашим собственным рассказам. Если угодно, можете вообще не говорить о себе.
