Колин Маккалоу - По воле судьбы
— Женщины — странные существа, мой Катон, — сказал Помпей. — Ну, ступай же.
— Я не уйду, пока ты не пообещаешь урезонить свою кавалерию, галатийцев и каппадокийцев. Они дурно ведут себя.
— Они здесь, чтобы помочь нам победить Цезаря, мой Катон, и мы не платим за их содержание. Пусть изнасилуют всех баб в Македонии, меня это не касается. Уходи!
Затем притащился Цицерон в сопровождении своего сына. Измученный, несчастный, обиженный на всех, от своего брата с племянником до Аттика, которым, видите ли, Цезарь сильно облегчил в Риме жизнь.
— Меня окружали изменники! — кричал он, страшно тараща свои бедные гноящиеся, красные и запекшиеся глаза. — Мне понадобились месяцы, чтобы организовать свой побег, и все-таки я убежал. К сожалению, без бедняги Тирона.
— Да, да, — устало соглашался Помпей. — Послушай, Цицерон, за Ларисскими воротами живет очень хорошая знахарка. Поезжай, покажи ей глаза. Немедленно. Будь добр, не мешкай!
В октябре прибыли Луций Афраний и Марк Петрей из Испании, с горестными вестями. Они привели с собой несколько жалких когорт, что не утешило ошеломленного их рассказом Помпея. Цезарь завоевал обе его провинции — и опять малой кровью! Это вызвало бешеную ярость Лентула Круса, возвратившегося из провинции Азия.
— Твои Афраний и Петрей изменники! — орал он в ухо Помпею. — Я требую, чтобы Сенат судил их и изгнал!
— Заткнись ты, Крус! — рыкнул Тит Лабиен. — По крайней мере, Афраний с Петреем видели тебя в деле. И могут кое-что о тебе рассказать.
— Магн, кто этот низкорожденный червяк? — вскипел Лентул Крус. — Почему мы должны терпеть его здесь? Почему меня, патриция из Корнелиев, оскорбляют людишки, недостойные чистить мои сапоги? Вели ему убираться!
— Сам убирайся, Лентул! — крикнул Помпей, готовый вот-вот расплакаться.
Эти слезы пролились-таки ночью, на подушку, после того как Луций Домиций Агенобарб явился к нему с новостью, что Массилия капитулировала и что Цезарь полностью контролирует все земли к западу от Италии.
— Однако, — сказал Агенобарб, — при мне остался мой маленький флот, и я намерен с толком пустить его в дело.
В конце декабря Бибул встретил Помпея на перевалах Кандавии.
— Разве ты должен быть здесь? — спросил нервно Помпей.
— Успокойся, Магн! В ближайшем будущем Цезарь не появится ни в Эпире, ни в Македонии. Во-первых, в Брундизий нет достаточно транспорта, чтобы перевезти войска Цезаря через Адриатику. Во-вторых, у меня есть флот твоего сына на Адриатике, а также мои собственные два флота под командованием Октавия, Либона и Агенобарба, патрулирующие Ионическое море.
— Но ты, наверное, не знаешь, что Цезарь назначен диктатором и что теперь вся Италия на его стороне? И что он против проскрипций?
— Знаю. Но выше нос, Магн, все не так плохо. Я послал Гая Кассия и семьдесят сирийских судов в Тусканское море с приказом блокировать вывоз сицилийского урожая. Этот флот также помешает Цезарю послать войска в Эпир с западного побережья.
— Вот это здорово! — воскликнул Помпей.
— Я тоже так думаю. — Бибул сдержанно улыбнулся. — Он будет заперт в Брундизий, и можешь себе представить, как заворочается Италия, вынужденная всю зиму кормить двенадцать легионов? После того как Гай Кассий заблокирует зерно, у Цезаря возникнет достаточно неприятностей, связанных с необходимостью кормить гражданское население. И не забывай, Африка в наших руках.
— Это правда. — Помпей вновь помрачнел. — Но, Бибул, меня все же волнует отсутствие двух легионов из Сирии. Мне они очень бы пригодились. Ведь основной костяк армии Цезаря составляют закаленные ветераны.
— Что помешало Метеллу Сципиону привести свое войско к тебе?
— Согласно последним полученным от него сведениям, он испытывает огромные трудности с переходом через горный хребет Аман. Скенитские арабы расположились на перевалах, и он вынужден с боями пробиваться вперед. Ты же знаешь Аман, ты проводил там кампанию.
Бибул нахмурился.
— В таком случае ему еще предстоит пересечь всю Анатолию, чтобы выбраться к Геллеспонту. Сомневаюсь, что ты увидишься с ним до весны.
— Будем надеяться, Бибул, что и Цезаря мы до весны не увидим.
Напрасная надежда. Помпей все еще находился в Кандавии, преодолевая высоты севернее Охридского озера, когда в самом начале января его разыскал Луций Вибуллий Руф.
— А ты что здесь делаешь? — удивился Помпей. — Мы думали, ты в Ближней Испании!
— Я живое свидетельство того, что случается с человеком, дважды выступившим против Цезаря. После Корфиния он простил меня, а после Иллерды взял в плен. И с тех пор держал при себе.
Помпей почувствовал, что бледнеет.
— Ты хочешь сказать…
— Что Цезарь с четырьмя легионами отплыл на обычных транспортах из Брундизия за день до нон. — Вибуллий невесело улыбнулся. — Он не встретил ни одного военного корабля и благополучно высадился в Палесте.
— В Палесте?
— Между Ориком и островом Коркира. Потом послал меня на Коркиру сказать Бибулу, что он упустил свой шанс, и спросить, где ты находишься. Так что в моем лице ты видишь посла твоего неприятеля.
— О боги! Что это за человек! С четырьмя легионами! Всего с четырьмя?
— Всего.
— Что он просил передать?
— Что уже достаточно пролито римской крови. Что теперь самое время прийти к какому-то соглашению. Обе стороны, по его мнению, равносильны, и сталкивать их ни к чему.
— Равносильны? — медленно переспросил Помпей. — При четырех его легионах?
— Это его слова, Магн.
— Его условия?
— Ты и он обратитесь к Сенату и народу Рима, чтобы они сами выработали приемлемый вариант. Обе армии до того должны быть распущены.
— Сенат и народ Рима. Его Сенат. Его народ, — процедил сквозь зубы Помпей. — Он прошел в старшие консулы, он уже не диктатор. Но Рим и Италия все равно рукоплещут ему. Как же, он ведь никакой не Сулла!
— Да, он правит не с позиции силы, а с помощью сладкоречия. О, он умен! Знает, чем вскружить головы дуракам как во всей Италии, так и в Риме.
— Ну что ж, Вибуллий, он теперь — герой дня. Десять лет назад им был я. Существуют моды и на народных героев. Десять лет назад — пиценское чудо. Сегодня — правитель патриций. — Помпей неожиданно посуровел. — Скажи, кого он оставил в Брундизии?
— Марка Антония и Квинта Фуфия Калена.
— Значит, в Эпире кавалерии у него нет?
— Очень мало. Два или три галльских эскадрона.
— Он пойдет к Диррахию?
— Без сомнения.
— Тогда я велю своим легатам вести наше войско бегом. Я должен спешить, или он захватит Диррахий.
Вибуллий понял, что беседа окончена.
— Что ему передать?
— Пусть ждет, — сказал Помпей. — Останешься здесь, ты мне будешь полезен.
Помпей примчался к Диррахию первым. Еле-еле успел.
Западный берег материка, на котором располагались Греция, Эпир и Македония, был лишь условно разграничен. Южной границей Эпира служил северный берег Коринфского залива, но это была также и греческая Акарнания, а где шла северная граница Эпира, каждый мог выбирать сам. Для римлян Эгнациева дорога длиной почти в семьсот миль, пролегающая от Геллеспонта через Фракию и Македонию к Адриатическому морю, определенно находилась в Македонии. На расстоянии около пятнадцати миль от западного берега она разветвлялась на север и юг. Северная ветвь заканчивалась у Диррахия, а южная ветвь — у Аполлонии. Поэтому большинство римских военачальников считали Диррахий и Аполлонию частью Македонии, а не Эпира.
Для Помпея, в спешке и беспорядке вторгнувшегося в Диррахий, было колоссальным потрясением узнать, что весь Эпир присягнул на верность его врагу. С этим решением согласилась и Аполлония, а потому теперь все, что располагалось южней реки Апс, фактически принадлежало Цезарю, который выгнал Торквата из Орика, а Стаберия из Аполлонии. Без кровопролития, в привычной манере. Местное население приветствовало его, затем сдавались и гарнизоны. Высадившись в Палесте, он устремился к Диррахию по плохой местной дороге и, невзирая на это, едва не сел Помпею на хвост.
К большому разочарованию Помпея, Диррахий тоже решил поддержать Цезаря. Его местные рекруты и городские жители вообще отказались сотрудничать с римским правительством в изгнании и приступили к подрывным действиям. С семью тысячами лошадей и почти восемью тысячами мулов, которых надо было кормить, Помпей не мог позволить себе сидеть во враждебной стране.
— Позволь, я призову их к порядку, — сказал Тит Лабиен.
В глазах его что-то мелькнуло. Эту искорку разгорающейся тяги к расправе мгновенно распознали бы и Цезарь, и Требоний, и Фабий, и Децим Брут.
Не зная этой черты характера Лабиена, Помпей задал невинный вопрос:
— Как же ты их призовешь?
