Владимир Афиногенов - Нашествие хазар (в 2х книгах)
Под стать повелительнице подобрались и девушки из её дружины. Особенно Радка: с озорными васильковыми глазами, гибкой фигуркой лихого воина, с короткими волосами, удобными для того, чтобы заправлять их под боевой шлем. Дружинницы много времени проводили за занятиями с луком, мечом, учились приёмам верховой езды и с долей презрения взирали на мужчин. Поговаривали, что среди тех, кто носит хозы, вряд ли найдётся один, кто обладает хотя бы сотой частью мужества и ума князя Само. Кто-то указал на достоинства молодого вождя Незамысла из Велеграда, небольшого тогда ещё селения: приезжал вождь к Сватаве, хотел взять её в жены, но он ей не приглянулся, и девушка ему отказала. Незамысл затаил на неё обиду…
Тут дошли до него слухи, что Сватава после смерти отца отъехала из мест, где проживали словаки, и обосновалась на берегу Моравы в отстроенной ею крепости, которую дружинницы назвали Девин. Ещё пуще запрезирали мужчин, вели такие речи:
— Дело освобождения славян они променяли на лёгкую жизнь. Им бы с утра до вечера пить да гулять, а женщин своих держать в качестве невольниц, чтобы те угождали только их прихотям.
Тогда Незамысл послал к ним часть своих воинов с требованием, чтобы воительницы Сватавы вняли голосу разума и не задавались…
Но не так-то просто было напугать гордячек; когда мораване подошли близко к крепости и стали понарошку целиться из луков, то с высоких деревянных стен и башен на пришельцев посыпались настоящие стрелы, и три воина остались лежать на земле бездыханными…
Этого Незамысл уже не мог простить Сватаве, он собрал всю дружину и двинулся на Девин. Его возмущало даже не то, что погибли его люди, а крепость, оборонительное, издревле предназначенное для ратного дела мужчин сооружение, находится под началом женщин и названо их именем. Неслыханное посягательство на мужскую честь!
Но то, что Сватава бросила вызов всему мужскому населению славян, содействовало привлечению на её сторону новых воительниц и расположению сердец тех, кто проживал на супротивной стороне, являясь женой, сестрой или же другой какой родственницей. Поэтому неудивительно, что вооружённое выступление Незамысла загодя стало известно повелительнице Девина…
Сватава позвала к себе Радку, и они о чём-то долго шептались.
Незамысл со своей ратью выступил в один из летних безветренных дней; не колыхалось ни одно деревце, ни одна травинка и ни один кустик. На небе ярко светило солнце, белыми барашками повисли над землёй облака, — когда незамыслова рать двигалась полем, стояла такая тишина, что было хорошо слышно, как суслик, за несколько поприщ вынырнув наружу, подавал посвистом знак своему соседу; вскоре дружина оказалась в горном лесу и углубилась в него. И здесь будто всё замерло…
Вдруг передний всадник услышал не то стон, не то призыв о помощи. Пустил коня вскачь и на некотором удалении обнаружил у каменного уступа скалы, поросшей ежевикой и малинником, на зелёном небольшом пятачке, на котором цвёл кипрей, привязанную к стволу дуба девушку. Рядом беззвучно так ручей.
Видимо, устав звать, она свесила на грудь красивую, с коротко подстриженными волосами головку. На ремне у пояса висел рог.
Подъехал Незамысл, спрыгнул с коня, сам перерезал мечом путы и освободил девушку. Та открыла глаза, и он поразился их ослепительному васильковому цвету. У пленницы были прекрасны не только глаза, но и лицо, шея, руки и гибкая фигурка. Незамыслу девушка очень понравилась, и он начал её расспрашивать, кто она и откуда, и как зовут? И приказал сделать в этом красивом месте у ручья привал, расседлать коней и напоить…
— Зовут меня Радка, я — дочь воеводы Либуша, которого особо ненавидит Сватава. Её дружинницы поймали меня, хотели взять у отца выкуп, но услышали конский топот, — это ты, владыка, приближался со своей ратью… Я стала кричать, но они побоялись без приказа Сватавы меня убивать, а привязали к дереву рядом с ручьём, чтобы я видела воду и не могла зачерпнуть её. Но в последний момент одна дружинница сжалилась надо мной и привязала к моему поясу охотничий рог… Если бы я сумела отвязаться, то, трубя в него, позвала бы на помощь.
Тем временем воины быстро проделали то, что приказал им вождь, и разоружились. Незамысл взял рог, стал рассматривать. И тогда Радка обратилась с вопросом к вождю:
— Интересно, а какой звук у этого рога?..
И Незамысл, ни о чём не подозревая, протрубил в рог, тем самым подав сигнал воительницам Сватавы, которые того и ждали, спрятавшись в засаде. Вихрем они вылетели из чащи и вмиг перебили не готовую к бою дружину незадачливого вождя, его же самого колесовали, а голову в устрашение выставили на крепостной стене.
Весть о страшном злодеянии сразу облетела земли западных славян, возмущённые, они начали собираться в вооружённые отряды, сошлись у Девина и под предводительством воеводы Либуша приступили к штурму крепости.
Дружинницы дрались, как львицы, но силы оказались неравными. Пришлось им сдать Девин. Сватаву и её приближенных схватили, оставшиеся в живых воительницы разбежались и попрятались в лесных чащах и прибрежных зарослях.
В Девине теперь хозяйничали мужчины. Сватаву как ведьму осудили на сожжение. Привязали её к столбу на помосте, а внизу разожгли огромный костёр. Когда пламя охватило Сватаву полностью, раздались из самой гущи огня её звонкие слова:
— Никогда в Девине теперь не будет спокойно! Я строила крепость, и я её проклинаю… В день тринадцатый месяца серпеня, в пятницу[254]… И учтите — время искажает и стирает слово, сказанное человеком, но, преданное огню, оно живёт вечно…
Красные языки взметнулись кверху, и помост вместе со столбом и Сватавой рухнули…
— Вот так закончилась эта история, — завершил свой рассказ Славомир.
Но, судя по тому, что происходит с Девином, история продолжается, и пророчество колдуньи сбывается… Распри между славянами обостряются, и внешние враги не дают им покоя…
Я ловил удочкой рыбу в Мораве, когда меня позвали, сказав, что из Велеграда вернулись солунские братья. Кстати, рыбачить я пристрастился в монастыре и сие неплохо у меня получается; впрочем, любой монах всегда остаётся заядлым рыбаком — один ловит на удочку, другой — острогой: так добываем мы — монастырские и бывшие — себе пищу, не прося её и не выторговывая… Я поймал приличную белугу и несколько щук, отдал их Кроку и пошёл в крепость. Дорога пролегала через небольшой яруг, заросший густым малинником. Я вступил на проделанную в нём тропку и тут почувствовал опасность — кто-то ломился сбоку. От неожиданности я сильно крикнул. Через малинник резво проскочил мохнатый хозяин леса и мгновенно скрылся в лесочке.
— Эк тебя, топтыга! — воскликнул я и перекрестился. — Думал, смертный час мой пришёл.
Рядом Бивой и Крок разразились смехом.
— Вы для чего ко мне приставлены?! Охранять! — хотел было распечь их, но сам тут же громко рассмеялся.
— Ну и стрекотнул он от вас, отче… И весь малинник обделал!
«Вот так бы и двуногие враги наши… Да их легко не напужаешь…» — отметил про себя.
Рассказал об этом Константину и о том, что подумал на сей счёт, — тот улыбнулся своей печальной улыбкой, глаза его изнутри засветились тревожно.
— Да, — согласился он. — Просто так их не напугать… Вижу я — в земле моравской на своём трудном поприще встретим их предостаточно. Если мы будем стараться, по слову Григория Богослова, «не победить, а приобрести братьев» по вере, то немецкие и прочие латинисты давно ищут власти любою ценою… Враги хитры и изворотливы.
— К их уловкам не привыкать, но надлежит нам и впредь быть настороже…
— Да, Леонтий, осторожность не помешает. И всякие наши действия должны хорошо продумываться и выверяться… Перво-наперво, мы пошлём к Фотию Светония, пошлём и Доброслава. Так мы его и не обратили в нашу веру… — с сожалением заключил Константин.
— Не согласен, — возразил я. — Он сочувствует нашей вере. Ибо православная идея есть идея сердца, которую Доброслав приемлет: он уже наполовину христианин, наполовину язычник… Окрестить не сумели… Да! Но душа его отозвалась на Божье благовестив, на главную заповедь: «Бог есть любовь»… Язычник сам того не понимает, что давно живёт по-христиански…
— Речист ты, Леонтий! — со смехом воскликнул Константин. — Включаю и тебя в наше дело проповедничества… Не телохранителем будешь, а распространителем вероучения. Как ученики мои…
— Хорошо. Посмотрим… А я вам ещё одного ученика нашёл, отче… Славомиром зовут. Мораван…
— Добре. А с Доброславом трудно навсегда расстаться, но, кажется, сей час пришёл…
— Да… Он уже говорил со мной об этом, ещё раньше… Пойду позову его. Пусть готовится в путь. Вначале — в Византию, а оттуда ему дорога в Крым…
