Валерий Кормилицын - Разомкнутый круг
Этих заговорщиков, да мне бы в начале царствования… Горы с ними бы своротил, а сейчас они вредны государству, но не мне их судить… Сам по молодости конституциями и демократией увлекался!» – С отвращением отвернулся от доносчика, который, закончив говорить, со страхом и внутренним напряжением ожидал решения императора.
Александр поднялся и отошел к окну.
Сообразив, что аудиенция окончена, Шервуд щелкнул шпорами и с поклоном покинул кабинет.
Его сменил генерал Клейнмихель.
– Предоставьте ему годовой отпуск для слежки за тайным обществом, – распорядился император, радуясь в душе, что целый год ничего не будет слышать о бунтовщиках и заговорщиках: «А там, может, все как-нибудь образуется… – с надеждой подумал он. – Уезжать! Скорее уезжать отсюда».
И на удивленный взгляд генерала ответил:
– Через год, двадцатого сентября, пусть явится на почтовую станцию в городе Карачев Орловской губернии и ждет там посланца графа Аракчеева, коему и передаст добытые сведения…
«Как славно, что на глаза мне попался этот городишко, – глянул на карту и на записавшего в блокнот начальника штаба. – Как они все мне надоели!..»
В следующем году император осуществил свою задумку и уехал в Таганрог, где лечилась его супруга.
В ноябре 1825 года в Петербурге получили бюллетень о тяжелой болезни императора. Его врач сообщил, что у Александра лихорадка и развивается кризис с крайне угрожающими последствиями. Несколько дней спустя барон Дибич прислал депешу из Таганрога о принятии императором причастия…
Цесаревич Константин в это время находился в Польше и о судьбе старшего брата ничего не знал.
25 ноября великому князю Николаю доложили, что его желает видеть петербургский генерал-губернатор граф Милорадович. Выйдя в приемную, Николай увидел нервно шагавшего из угла в угол с зажатым в руке носовым платком Милорадовича.
– Что угодно, Михаил Андреевич? – подойдя к нему и заглянув в полные слез глаза, с тревогой спросил великий князь.
– Есть одна ужасная новость!..
– Пройдемте в кабинет, – взял его под руку Николай, увидев любопытное лицо фрейлины, вышедшей от его супруги. – Так что случилось? Да говорите же, граф! – в волнении вскричал великий князь, принимая из дрожащей руки Милорадовича пакет.
– Письмо князя Волконского и Дибича, – заикаясь, произнес тот, – император умирает. Надежды никакой.
– Да хранит Бог Святую Россию! – перекрестился Николай.
Они не знали, что император уже был мертв…
Узнав о смерти брата, великий князь Николай первым делом, дабы перечеркнуть пересуды и толки, направился во дворцовую церковь и на Евангелии произнес клятву в верности новому императору Константину, немедленно подписав присяжный лист.
Собравшийся Государственный совет отправил в Варшаву официальное письмо, в котором сообщалось Константину Павловичу, что он является императором России.
Современники считали Александра безвольным, чувствительным и мягким. Он и был таким, когда следовало кого-то наказать или казнить. В его царствование не привели в исполнение ни одной смертной казни и ее даже считали отмененною.
Однако в крупных вопросах, которые затрагивали глобальные интересы России, он всегда занимал принципиальную и жесткую позицию, требовательно настаивая на ней и успешно проводя в жизнь.
Так было во время войны с Турцией.
Император писал своим главнокомандующим: «Мир же заключать довольствуясь иной границей, нежели Дунай, я не нахожу ни нужды, ни приличия». И настоял на этом!
Так же принципиально он отнесся к перемирию с Наполеоном, хотя тот предлагал весьма выгодные условия мира.
«Я перенесу свою столицу на Иртыш и стану питаться одним хлебом, но не заключу мира, пока враг топчет русскую землю».
Престиж и слава России были для него превыше всего!
За время правления он присоединил к России Финляндию и Польшу. Освободил Европу от Наполеона.
Но вот в вопросе с декабристами проявил излишнюю гуманность… Бенкендорф и Аракчеев за несколько лет до восстания на Сенатской площади докладывали ему о тайных обществах и даже перечисляли участников заговора.
Однако Александр считал, что эти люди угрожают не государству, а лично ему, и – в отличие от французского монарха Людовика, знаменитого фразой: «Государство – это я!» – себя с государством не отождествлял, что и было главной его ошибкой, чуть не бросившей Россию в пучину волнений, хаоса, робеспьеровщины и гражданской войны.
Лишь благодаря занявшему престол Николаю Россия избежала смуты и беспорядков, заплатив за свое благоденствие пятью жизнями…
Более за все правление Николая казненных не было! В истории России его правление явилось одним из самых спокойных!
Вместе с личным посланником императорского дома Новосильцевым полковник Рубанов был отправлен в Варшаву к Константину Павловичу, которому присягали армия и народ.
Ехали быстро. На почтовых станциях их всегда ожидала свежая смена лошадей. Дорога проходила мимо замка пани Тышкевич, и Рубанов, с улыбкой и нежным ностальгическим чувством, вспомнил молодость и красавицу полячку.
В Варшаве их сразу же принял Константин.
– Ваше величество! – протянул ему пакет Николай Новосильцев.
– Не называйте меня титулом, который мне не принадлежит! – перебил его цесаревич и, не ответив на поклон, ушел с письмами в кабинет.
Удивленная свита в молчании ждала его выхода.
Новосильцев тихо шептался с приближенными великого князя, а Максим, увидев старого знакомца по Петербургу подполковника Лунина подошел к нему.
Мишель Лунин был живой легендой Кавалергардского полка. Когда Максим только поступил на службу, Михаил Лунин уже зарекомендовал себя отменным повесой и дуэлянтом, бросившим вызов в 1813 году самому великому князю Константину.
Об этом в то время много говорили в гвардии.
Все офицеры кавалергардского полка подали в отставку из-за того, что цесаревич оскорбил их полковника, который вследствие ранения не снял перед ним шляпу. Император Александр по этому поводу высказал неудовольствие своему брату, и тот назначил смотр полку и принес извинения в своей «горячности», прибавив, что ежели кто остался недоволен, то он готов дать личное удовлетворение.
Оскорбленный полковник и офицеры почтительно поклонились и оставили свое намерение об отставке. В это время вперед вышел молодой офицер и сказал:
«Ваше Высочество изволили сейчас предложить личное удовлетворение. Позвольте мне воспользоваться такой высокой честью!»
Довольный, что все благополучно решилось, Константин с улыбкой ответил: «Ну, ты, брат, для этого слишком молод…», но запомнил кавалергарда, понравившегося ему своей бесшабашностью и смелостью.
О Лунине в гвардии пошла слава «горячей головы».
Генерал Депрерадович издал приказ, запрещавший офицерам купаться в заливе рядом с Петергофом, так как те раздевались «вблизи дорог и тем оскорбляли приличие».
Лунин выполнил приказ по-своему.
Когда однажды генерал ехал по дороге, Лунин в полной форме вошел в море, чтобы искупаться.
– Что вы делаете? – закричал пораженный генерал.
– Купаюсь, не нарушая приказа вашего превосходительства…
Император не простил ему подобных проделок и за какой-то бездельный проступок перевел тем же чином в армейские уланы. Перед отъездом к новому месту службы, уже в новой форме, Лунин случайно столкнулся с гуляющим Александром.
Государь язвительно поинтересовался:
– Что же, ты доволен?
– Ваше величество, – поклонился бывший кавалергард, – еще две такие милости, и я стану будочником…
Однако цесаревич приходил в восхищение от поступков Лунина и взял его к себе адъютантом.
Константин долго не появлялся из кабинета, читая послание брата.
Наконец он вышел к свите.
– Ваше величество… – снова обратился к нему Новосильцев.
– В последний раз вас прошу, граф, – закричал Константин, – не называйте меня этим титулом и запомните – единственным законным государем является Николай…
Вот сильная рука и мощный ум. Ему и править Россией!
Не все согласились с этим. Личный адъютант польского наместника Павел Колзаков выступил вперед:
– Ваше императорское Величество, Россия еще не сгинула и приветствует…
– Молча-а-ать! – резко перебил его Константин. – Как вы смеете говорить такие слова? Кто дал вам право решать дела, которые никак вас не касаются? Немедленно сдайте шпагу и отправляйтесь под арест!
Свита онемела.
Рассерженный Константин снова ушел в кабинет. Всю ночь он работал над своим ответом в Петербург, написав объяснительное письмо матери, брату Николаю, князю Петру Волконскому, барону Дибичу.
Все эти послания повез в столицу Новосильцев.
Рубанова до особого распоряжения оставили в Варшаве, чему тот не особо огорчился.
Через несколько дней пришло известие, что, несмотря на отказ от трона, Сенат и Госсовет присягнули в верности Константину. Вновь всю ночь цесаревич, а теперь уже император, провел за составлением документов, а утром приказал Рубанову быстро отправляться в Петербург и доставить его ответ Госсовету и Николаю.
