Виталий Полупуднев - Восстание на Боспоре
Это был Алмагир. Он воспользовался суматохой и бежал из застенка с помощью десятка друзей, готовых драться на стороне Фарзоя.
– Кто это за худого князя Фарзоя ратует? – раздался грозный окрик усатого. – Взять изменника на копья!
Усатый вздыбил коня и обрушился на толпу с мечом, рубанул с размаху, но принужден был отступить перед копьями и топорами. Толпа разделилась. Одна половина продиралась к воротам, стремясь их закрыть. Другая перегородила улицу с криками:
– Открывай ворота Фарзою! Он законный князь!.. Открывай!..
Нескольких мгновений замешательства оказалось достаточно. Ворота широко распахнулись от удара конскими грудями. «Ястребы» ворвались в город с превеликим шумом, гамом и визгом. На всем скаку они рубили направо и налево, не разбирая, кто за них и кто против. Впереди мчался Танай, оставив своих пеших гоплитов позади. Пифодор не отставал от него, вертел мечом и скалился, подобно веселящемуся демону.
По толпе, что оказалась у ворот, словно прошел молотильный каток. Люди были буквально размолоты копытами лошадей.
– Фарзой!.. Фарзой! – неистово кричали атакующие «ястребы».
– Папай!.. Папай!.. – вторили им конные дружины Мирака и Андирака, стремясь опередить «ястребов» в деле разграбления города.
Страшная сеча разливалась по улицам Неаполя подобно огненной буре.
Дуланаковцы и «вепри», которым нечего было ждать от врагов, кроме глумления и смерти, сомкнулись и заняли ту часть города, где стоял дом Дуланака. Они быстро сооружали завалы, поджигали все, что могло гореть, рассчитывая огнем задержать натиск атакующих. Это им удалось. Конная масса врагов потеряла свою стремительность, опаленная пламенем и остановленная завалами из плетней, срубленных деревьев и сорванных с домов крыш.
Начались пешие схватки. Осажденные оборонялись храбро и даже переходили во встречные атаки. Одновременно готовили себе путь отступления и выхода из города в степь через западные ворота. Боем руководил усатый военачальник, правая рука Дуланака. Танай сообразил, что дело оборачивается не так хорошо, стал поспешно подводить своих пеших гоплитов, которые уже вошли в город за хвостом конницы.
– Мы атакуем Дуланака и всех тех, кто разорил Оргокены! – крикнул он, слезая с коня, чтобы возглавить пешее войско. – Отомстим за все обиды наши!
Пехота сомкнутой фалангой двинулась вперед и без особого труда преодолела передние завалы. Она не щадила никого и не брала в плен. Битва приняла такой ожесточенный характер, что люди буквально шли по трупам. «Ястребы» частью продолжали драться, но в значительном числе увлеклись раздеванием убитых, ловлей коней и грабежами домов, не интересуясь, за кого стоят их хозяева. Никем не писанные законы войны вошли в силу. Люди озверели, они разили всех, кто попадался на пути. Такого кровопролития Скифия не видала и в дни штурма Неаполя Диофантом.
Танай рубился впереди всех. Пифодор, увидев его во главе пешей фаланги, тоже соскочил с коня, передал повод воину, а сам в боевом азарте присоединился к пехотинцам.
Усатый военачальник Дуланака, несмотря на огромную энергию, им проявленную, видел, что им не устоять. Приказал сотнику задержать панцирную пехоту любой ценой, а сам кинулся в дом Дуланака, где застал князя в постели, обливающегося слезами. Что-то надломилось в душе гордого и жестокого сатрапа, а что именно – он и сам не сказал бы. Рядом стояла бледная как полотно раба Фила, прижимая к груди ребенка. Она беззвучно шевелила мертвенно-синими губами и то и дело целовала голову младенца. Дуланак плакал, обращаясь к ней, но она слышала лишь шум битвы, усиливающийся с каждой минутой.
– Надо бежать, князь! – еле переводя дух, выкрикнул военачальник. Он весь был залит кровью, запылен, измазан грязью, лицо его дергалось, как у помешанного, глаза налились кровью. В руке он держал окровавленный меч.
Женщина так испугалась, что вскрикнула и бросилась в соседнюю комнату, прижимая к груди ребенка.
– Куда бежать?.. Воля богов… Гнев Папая!
Дуланак сокрушенно покачал головой и опустил ее низко, словно желая показать свою покорность судьбе.
– Какой гнев Папая? – озлобленно закричал военачальник. – Я не узнаю тебя, князь! Тебя подменили или околдовали! Давай я перенесу тебя на руках к лошадям, и мы бежим в степь через западные ворота!
Вбежали воины. Один тут же упал и испустил дух, заливая горячей кровью земляной пол. Другие осипшими голосами спешили сказать, что враг у дверей. Они были изранены, утомлены, еле держались на ногах.
– Спасайте князя! Берите его, да осторожнее! – приказал усатый.
– Танай! Танай! – послышались за стеной ярые крики.
– Танай? – словно проснулся размякший князь, встрепенувшись при упоминании ненавистного ему имени. – Я не хочу встречаться с этим головорезом! Он не пощадит меня! Скорее, скорее!
– Наконец понял! – раздраженно скривился военачальник. – Не только Танай, но и никто из врагов не пощадит тебя!
Воины с усилием приняли на плечи грузного Дуланака и понесли к выходу. Едва они протиснулись в узкую запасную дверь, в которую тут же пыхнули клубы дыма, как с другой стороны в покои ворвались воины княжеской дружины, преследуемые беспощадными гоплитами Таная.
Поднимались и опускались сверкающие клинки. Страшный хряск ударов, нечеловеческие выкрики слились в демоническую, ужасную музыку смерти. Окружающее казалось одинокой женщине нереальным, как сон. О ней забыли. Она из каморки видела жуткие сцены рукопашного боя, прижалась с ребенком к стене, не зная, что предпринять.
– Где он? – раздался как гром разъяренный голос Таная, при одном звуке которого женщина в ужасе затрепетала.
– Бежал, бежал! – ответил ему Пифодор, размахивая мечом. – Вперед! Они могли уйти только туда!
Грек кинулся к двери, в которую ушли воины со своей живой ношей. Танай остановил его хриплым окриком:
– Постой, тут еще какая-то дверь!
Оргокенец заглянул в каморку, думая найти там врага своего, но вдруг опешил, остановился и медленно опустил руку с мечом. Он увидел, как ему показалось, привидение. Даже испугался, почувствовал холодный ветерок в груди. Перед ним стояла та, которую он считал потерянной навсегда.
– Липа!.. Жена!.. – только и произнес он в крайнем изумлении.
Рабыня стояла бледная, с искаженным лицом и судорожно кутала продолговатый сверток, прижимая его к груди, стараясь скрыть его под пестрыми тряпками. Крик ребенка разъяснил все.
Мужчина изменился в лице, вслед за выражением изумления и жалости в его глазах мелькнули ярость и жестокость. Он решительно шагнул вперед и, не снимая боевой рукавицы, схватил край пеленки, пачкая его кровью.
– Не тронь младенца! – высоким голосом вскрикнула женщина.
Лицо ее заострилось. Она сжалась в комок, готовая защищать своего ребенка до конца, повернулась к стене, подставляя под удар спину.
– Чей, говори!
– Мой!.. Убей меня, а его не тронь! Прокляну!
– Его? Дуланака? Врага моего и разорителя?.. Вот вам обоим! – В слепой ярости Танай размахнулся тяжелым, тусклым от крови мечом. Р-раз!
Но меч скользнул вправо и сверкнул искрами, задев кладку стены. Кто-то схватил Таная за руку и оттащил назад.
– Опомнись, воин! На кого руку поднял!
Танай, казалось, обезумел. Он едва узнал Пифодора, который успел в последнее мгновение отразить удар его меча.
– Изменница, Дуланакова наложница! – прошептал, как в бреду, Танай.
– Рабыня она. Подневольная. При чем здесь она? Ты же сам был рабом и знаешь. Разве раб и рабыня вольны в себе? Будь, Танай, справедлив.
– Ребенка родила врагу моему.
– Таков закон хозяев. Раба рождает детей господину. Будь он хоть сам злой дух из-под земли.
Танай бросил меч и сел на пол, закрыв лицо руками. Пифодор обернулся и мигнул Липе, что смотрела на мужа, заливаясь слезами. Та быстро подхватила упавшую пеленку и, закутав ребенка, исчезла в ту же дверь, куда унесли Дуланака. В дом уже проникали языки пламени, становилось жарко и душно, потолок застлало дымом.
Замешательство Таная помогло Дуланаку и его верным слугам бежать. Они уже скакали по степи, когда Пифодор с воинами достиг западных ворот.
– Город наш! – вскричал разгоряченный, торжествующий Пифодор.
– Верно, мы победили! – отозвался Танай, но без особого подъема. – Надо принять меры, чтобы прекратить грабежи и потушить пожары.
– Я поскачу вдогон за Дуланаком!
– Бесполезно, он уже далеко. Липа спасла его, это она нас задержала.
Неаполь был во власти Фарзоя. Все кричали:
– Победа! Победа!.. Слава князю Фарзою!..
Шум сражения сменился громом победных кличей.
Только Фарзой, самый старший из воевод, герой сегодняшнего дня, ничего не знал о происшедшем. Он лежал без сознания в своем шатре, на ложе, пропитанном кровью. Около него стояли опечаленные друзья. У изголовья сидела встревоженная, заплаканная Табана.
