Иван Ефремов - Лезвие бритвы (илл.: Н. Гришин)
Из автомобиля вышло много людей. Три женщины: две дочерна загорелые европеянки и очень смуглая дочь Индии, казавшаяся еще темнее в черном сари. Четверо мужчин — два индийца, два европейца, в каждой паре — старик и молодой.
— Целая делегация почтила выздоровление нашего геолога,— ухмыльнулся Гирин,— очевидно, Ивернев пользуется успехом.
Хозяин дома и приехавшие были давно знакомы, и непринужденность, установившаяся между ними, несколько нарушалась присутствием Гирина, Симы и стройного старика с густой, как у сикха, бородой, необыкновенно величественного в высоком белом тюрбане. Художник Рамамурти объявил, что это его гуру — профессор истории искусств Витаркананда. Ивернев кое-что знал о роли ученого в жизни Даярама и приподнялся на постели, чтобы почтительно приветствовать Витаркананду. Но старик с женски нежной заботой заставил его улечься и несколько раз провел концами пальцев по лбу и вискам больного. Приятное чувство покоя и доверия охватило Ивернева, он на минуту закрыл глаза.
— Его нельзя утомлять! — нахмурилась Сандра, восхитившая Симу своей уверенной красотой.
Однако после того как жена индийского художника откинула на плечи свое тонкое покрывало, низко поклонилась больному и потом, чисто европейским жестом, подала ему обе обнаженные до плеч руки, Сима уже не могла смотреть ни на кого больше. А оба художника, Даярам и Чезаре, присматривались к редкой в Индии представительнице прекрасного пола из далекой России.
Никто из них, кроме Ивернева, не замечал, что двое ученых смотрели друг другу прямо в глаза с той прямотой, какая может быть только у больших друзей или смертельных врагов.
Едва Витаркананда, успокоив геолога, повернулся к присутствующим, как встретил изучающий взгляд русского врача. Слегка приподняв изломанные смоляные брови над глубокими темными глазами, индиец вопросительно посмотрел в бледно-голубые, как тибетские снега на рассвете, глаза русского. Несколько минут длился их никем не замеченный поединок, или, вернее, проба сил, пока Витаркананда вполголоса не спросил Гирина:
— Вы из стоящих на пути?
— Если вы разумеете под путем науку — да, если йогу — нет.
Профессор скрыл улыбку под широкими седыми усами.
— Каждый ученый, если он истинный ученый, бесстрашный и отрешенный познаватель правды, и есть жнани-йог с дисциплиной мысли и воли.
— Трудно самому определить, истинный ли я ученый, но стараюсь служить науке по мере сил и без корысти.
— Я вижу,— ответил Витаркананда,— так же как вижу, что она,— он перевел взгляд на Симу,— прошла немало ступеней Гхеранда Самхита (профессор употребил тантрическое название хатха-йоги).
— Уверен, что жена не думала об этом,— улыбнулся Гирин.
— У вас в России, да и вообще на Западе, немало людей, не подозревающих, что они йоги, но достигших таких же высот совершенствования и понимания.
Громкое восклицание Леа прервало их неторопливый разговор. Сандра перевела быстрый поток итальянских слов.
— Леа говорит, что давно мечтала увидеть поближе одну из удивительных русских гимнасток!
— Я хоть и русская гимнастка, но меня нельзя причислять к замечательным нашим девушкам, победившим в Риме,— ответила Сима,— я одна из мастеров спорта, каких у нас много тысяч. И это правда, а вовсе не скромность.
— Все равно, вы мне нравитесь! — заявила Леа, беря Симу под руку.— Смотри, Чезаре, она тоже маленькая, как и я, разве чуть выше.
— Немного, всего сантиметров на пять!
— Я привыкла к мужскому презрению,— вздохнула Леа,— но должна тебе заметить, что неприлично проглядывать глаза, как ты делаешь. Сначала с Тамой, теперь вот с русской. В первую же встречу! Думаешь, если ты художник, так тебе все дозволено? А дальше что будет?
— А дальше будет вот что.— Чезаре поднялся.— Мы утомили Тислава,— так итальянец произносил трудное имя.— Пора идти. Я предлагаю новым русским друзьям поехать с нами. Недалеко богатая вилла, владельцы которой уехали в путешествие. Мы арендовали там купальный бассейн, глубокий, с вышкой. Это сильно облегчило пребывание в жарком Мадрасе!
Сима вопросительно посмотрела на Гирина, тот на Ивернева. Геолог согласно кивнул.
— Бассейн в кафеле цвета неба, и теплая вода смешана с ключевой! Голубая прохлада! — соблазнял Чезаре.— Профессора мы тоже захватим с собой.
Глаза Даярама и Тиллоттамы сделались круглыми от ужаса. Витаркананда нисколько не оскорбился, мягко объяснив, что принадлежит к старому поколению, для которого такие вещи невозможны. Чезаре поспешил попросить прощения. Ученый ласково отклонил повинную.
— Хотелось бы встретиться с вами,— обратился он к Гирину,— когда вы отдохнете от путешествия и будете свободны от конференции.
— Я не устал, но заседания начнутся уже завтра,— ответил Гирин.— Может быть, для вас удобно в субботу, в конце конференции.
— Очень хорошо. Я прошу вас приехать ко мне, оказать мне эту честь. Вы позволите, чтобы пришли несколько моих друзей? Будут только мужчины. Даярам приедет за вами. Мои друзья будут очень рады встрече с русским врачом-психологом. Мы уже слышали о ваших выступлениях на делийской конференции.
— Я очень благодарен,— тихо сказал Гирин,— я плохой оратор и не слишком силен в английском языке. Однако мне чрезвычайно интересно встретиться с вашими друзьями. Жаль, что мое пребывание здесь очень ограничено.
— Но почему же его нельзя продлить?
— Я обещаю вам попытаться!
— Благодарю! И еще один вопрос: для вас Даярам разыскивает старую легенду о черной короне и походе Искандера в Индию?
— Это просьба моего друга, геолога Ивернева. Однако и я заинтересован в отыскании рукописи предания.
— Хорошо, мы теперь примем участие в этом деле. Древние легенды об Искандере собирает и изучает один японский профессор, приехавший четыре года назад в Индию. Я слышал о нем только мельком. Но могу узнать точнее и связать вас с ним.
— Лучше не надо.
Витаркананда искоса взглянул своими всезнающими глазами.
— Я понимаю. Вы опасаетесь привлечь внимание тех… кто охотится за итальянским художником. Хорошо. Но мне пора.— Витаркананда поднялся, сделал общий поклон и вышел в сопровождении Даярама.
Гирин убедил Симу ехать купаться с итальянцами, а сам остался у Ивернева. Сима поняла, что им надо поговорить наедине, и поехала под опекой Леа и пожилого итальянца, покрой легкого кителя, дубленое лицо и бестрепетный взгляд которого выдавали моряка. Не успела веселая компания покинуть дом, как геолог попросил, чтобы Гирин помог ему сесть. Потрясая исписанными знакомым почерком Андреева листками, он воскликнул окрепшим голосом:
— Подумайте только, что за странное совпадение! Леонид Кириллович нашел в записках отца короткое упоминание о находке им неизвестных серых кристаллов на отвалах очень древнего рудника во время своей Памиро-Афганской экспедиции. Я видел эту запись, но не придал ей никакого значения. Какой глупец!
— Как же так получилось?
— Запись сделана мельком. Ни отец и никто другой не описали нового минерала.
— Вероятно, он не успел до революции, а потом события отвлекли, да и научные труды одно время плохо печатались.
— Все же печатались. И отец мог бы сделать это потом.
— Следовательно, после революции у него уже не было камней. Очевидно, они были как-то утрачены. Минералогия ведь не была специальностью вашего отца?
— О нет. Он обыкновенный геолог, общего направления, с интересом к рудным месторождениям, как у всех поисковиков и съемщиков.
— Возможно, он сомневался в том, что минерал, им найденный, действительно интересен. И, заваленный работой, не проконсультировался у минералогов,— согласился Гирин.
— Правдоподобное предположение. Но вот что еще обнаружил Леонид Кириллович; он приводит запись целиком, и, каюсь, я пропустил ее при просмотре личного архива отца: «Вчера был у Алексея Козьмича на квартире (улица Гоголя, 19), он продал мои камни…» Видите, эти слова профессор Андреев подчеркнул. «Алексей Козьмич» — это, очевидно, ювелир. В той же книжке есть еще фраза: «Поговорить с Д. У. насчет моих серых камней». Однако дело не так безнадежно, как кажется. Мой товарищ, минералог Сугорин, по памяти описал вид камней, украденных до того, как их сумели определить. Подвеска в платиновой оправе, найденная в сейфе разбомбленного дома. Камни — прозрачные, серого оттенка, с множеством мельчайших металлических блесток, рассеянных в массе минерала. Судя по огранке, можно предположить, что природные кристаллы были столбчатые, короткими призмами.
Голос Ивернева задрожал от волнения и слабости. Гирин подошел к нему, чтоб помочь улечься.
— Сейчас, сейчас. Суть вся в том, что это описание в точности повторяет вид серых камней в черной короне, найденной итальянской четой. С ними вы познакомились. Только в короне кристаллы были крупнее!
