Семен Скляренко - Святослав
Император и его полководцы никого не боялись только в Преславе. Здесь они чувствовали себя победителями и полными хозяевами. Сразу же после торжественного входа в Преславу император велел немедленно забрать в Вышнем граде все сокровища каганов, нагрузить их на колесницы, поставить вокруг стражу, а при переходах через горы везти колесницы за ним и бессмертными.
Все эти дни кесарь Болгарии Борис добивался приема у императора Иоанна. Но император всячески уклонялся от разговора. Прибывшему в Преславу со своими боилами кесарю сначала сказали, что император выехал к легионам в гору. Другой раз заявили, что василевс захворал, третий раз — что у него нет времени для разговоров.
Наконец император Иоанн нашел время и для кесаря Бориса. Это было тогда, когда все сокровища болгарских каганов лежали уже на колесницах, а сам император собирался выступать из Преславы.
Император Иоанн принял кесаря Бориса в Золотой палате, где когда-то принимали древние каганы. Император сидел на позолоченном троне Симеона, по сторонам и позади стояли полководцы. Кесарь Борис вошел в палату в кесарском одеянии и поклонился императору ромеев.
— Великий василевс, — сказал он, — я прибыл сюда, чтобы поблагодарить тебя и твоих полководцев за спасение Болгарии.
Долгим, пронизывающим взглядом посмотрел император на кесаря Бориса.
— Я сделал все, что обещал, — ответил он. — Болгария очищена от тавроскифов до самого Дуная. Князь Святослав побежден, а я ныне возвращаюсь в Константинополь.
— Надеюсь, — промолвил кесарь Борис, — великий василевс повелит, как нам быть далее. И я еще добавлю, что всех нас удивляет, почему, по слову императора, у нас забирают сокровища…
На бледном лице императора Иоанна проступили красные пятна, что обычно случалось с ним в минуты наибольшего раздражения. Но он сдержался и медленно произнес:
— Почему ты думаешь, кесарь, что сейчас за Болгарию отвечаешь ты? Нет, Борис! Дед твой Симеон и отец Петр довели ее до гибели. На западе у тебя стоят Шишманы — они захватили половину Болгарии. А что происходит у тебя на востоке? Ведь там полно непокорных болгар. А в горах и долинах? Всюду одно и то же. Как же могу я сейчас, радея о Болгарии, оставить здесь, в Преславе, сокровища кесарей? Пока что мы будем их хранить в Константинополе. — На минуту он умолк. — Но обо всем этом лучше говорить не здесь, а в Константинополе, кесарь Борис. Ты поедешь следом за мной.
Так закончил император Иоанн последний свой прием в Преславе.
С великой славой возвращался император Цимисхий в Константинополь. Он сам позаботился об этой славе. Разбитые легионы Цимисхия еще стояли под Доростолом, а в Константинополь уже мчались гонцы с вестями, что войска империи наголову разбили тавроскифов, а их князь Святослав принужден заключить позорный мир. Еще Иоанн Цимисхий стоял в Преславе и думал, как ему перейти ущелье, а в Константинополе все уже твердили, что Цимисхий навеки покорил болгар, наложил на них дань и везет с собой сокровища Крума.
И никто в Византии не знал, что не князь Святослав, а сам Иоанн Цимисхий желал заключить мир с русами. Никто не знал, что император ромеев с остатками своих легионов хочет поскорее уйти из Болгарии, где земля горит у него под ногами; никто не знал, что император Цимисхий мечтает теперь только об одном — быть в Константинополе, за высокими стенами Большого дворца, в Буколеоне. Но в Константинополе встречали Иоанна Цимисхия как победителя.
В день, когда Цимисхий возвращался во главе своих легионов, за стенами Константинополя, у Влахерна, собралась огромная толпа. На берегу, откуда был переброшен по челнам через Золотой Рог мост, стояли василисса Феодора, патриарх с духовенством, эпарх города, патрикии, члены сената, синклита, димоты и димархи. Тут же находились два хора — из соборов Софии и Святых апостолов. Всех этих избранных окружали воины, они стояли на страже вдоль всего берега и на мосту. А позади них толпился городской люд. Многие залезали на стены и деревья, немало набилось в лодии, которыми кишмя кишел Золотой Рог.
И вот наконец на галатском берегу, поднимая столбы желтой пыли, появились всадники. Все закричали:
— Император! Император!
Но император был еще далеко. По мосту проехало несколько сот закованных в броню бессмертных, еще несколько сот и еще несколько сот. Некоторое время никто не показывался. И уже потом, в окружении проэдра Василия, императора Константина, Варда Склира, патрикия Петра и многих полководцев, появился на белом коне Иоанн Цимисхий.
Император чувствовал себя прекрасно, хорошо выспавшись после многих бессонных ночей в летнем дворце на Гала-те. Утром он позавтракал, выпил вина, а теперь видел Константинополь, толпы народа, слышал пение хоров, и от всего этого у него кружилась голова.
— Многая лета тебе, божественный Иоанн! — начинали димоты.
— Многая лета, многая лета, многая лета! — подхватывали хоры.
— Многая лета Иоанну с августами! — продолжали димоты.
— Многая, многая, многая лета! — еще громче славословили хоры.
Под торжественное пение хоров патриарх подал императору драгоценный скипетр и золотой венок, а димоты услужливо подставили Иоанну спины, когда он сходил с коня.
Здесь, на берегу Золотого Рога, уже стояла запряженная четверкой лошадей, обитая бархатом и украшенная самоцветами колесница, и димоты расчищали среди толпы путь, чтобы император мог к ней подойти.
Однако Иоанн Цимисхий не сел в колесницу, в которой его не могли видеть. Он велел поставить на колесницу драгоценную икону Божьей матери, вывезенную из Преславы, и короны болгарских кесарей. Сам же, надев золотой венец и взяв скипетр, вскочил на коня, — о, в Константинополе все знали и теперь убедились, какой ловкий наездник император! Так он и въехал в город, с венцом на голове, со скипетром в руке, с красной багряницей на плечах.
В тот же день, к вечеру, император совершил выход в Золотую палату. Там все давно приготовили для этого первого после войны выхода. Папия со своими диэтариями несколько ночей до этого не спали — мыли мраморные полы, натирали до блеска светильники и паникадила, развешивали на стенах знамена и дорогие ткани, украшали все цветами.
Каждый из сановников мечтал попасть на этот выход, но император велел пригласить в Золотую палату прежде всего посла Германской империи, посла Венеции, всех знатных чужеземцев, полководцев, и потому многим сановникам пришлось стоять в конхах вокруг Золотой палаты, а еще некоторым сидеть за закрытыми дверями в Орологии.
Во славе и величии вошел император в Золотую палату, сел на золотой трон, обозрел толпу собравшихся и дал знак логофету. И тогда в палату ввели кесаря Болгарии Бориса.
К нему были прикованы тысячи глаз. Только теперь понял кесарь, почему, оставляя Преславу, император повелел ему следовать за ним, почему везли его в закрытом возке, почему заставили ждать так долго в Орологии, на смех и глумление всем сановникам.
Но у кесаря-труса оставалась еще капля надежды, и по знаку логофета он пошел вперед, направился к императорскому трону. Это была страшная минута — идти и чувствовать, что за каждым твоим движением следят император, послы, знатные чужеземцы, тысяча глаз. Кесарь Борис боялся, что упадет. И он, наверное, упал бы, если бы логофет не подал ему знак опуститься перед троном императора на колени.
— Почему ты надел на себя багряницу и красные сандалии? — прозвучал голос императора ромеев.
«Конец», — подумал кесарь Борис, вставая.
И это был действительно конец: несколько диэтариев подскочили к нему и сорвали багряницу, сняли сандалии. Босой, раздетый, стоял кесарь Борис среди Золотой палаты. А впрочем, он уже был не кесарем, а самым ничтожнейшим из всех, кто толпился здесь, в палате.
И тогда Борис вспомнил о Боге: ведь если император Цимисхий сорвал багряницу с него, с кесаря, то в Болгарии остается еще патриарх, не подвластный ни императору ромеев, ни константинопольскому патриарху, он может защитить кесаря Болгарии.
— Я обращаюсь к Богу, — воскликнул развенчанный кесарь, — я призываю на помощь церковь и патриарха болгар!
Стиснув губы, император Цимисхий долго смотрел холодным взглядом на Бориса, а потом процедил:
— Да будет тебе известно, что болгарского патриарха тоже не существует, есть только константинопольский патриарх, которому отныне подлежит и болгарская паства.
Итак, по слову Цимисхия уничтожалась Болгария — ее кесари, церковь.
Но императору ромеев и этого было мало. Он хотел, чтоб над кесарем Борисом, а следовательно, и над Болгарией, насмехались не только в Золотой палате, но и во всем Константинополе, во всем мире.
— Во имя Отца, Сына и Святого Духа, — сказал император, — властью, данной мне от Бога, посвящаю тебя в магистры…
