Александр Струев - Царство. 1955–1957
Снова гремели аплодисменты.
— Надвигается большой праздник — 40-я годовщина Великой Октябрьской Социалистической революции, а об этом в армии почему-то ни слова. Вдумайтесь в цифру: 40 лет Советской власти! 40 лет как наша партия стоит во главе народа и руководит всем. Если сравнить, чем Россия была раньше и чем стала теперь — тут огромная разница, потрясающая разница! А все это всего за сорок лет.
И опять зал огласили аплодисменты.
— В любом направлении есть у нас успехи, а ведь мы, товарищи, буквально от сохи начали! Ленин — великий гений, о ста тысячах тракторов говорил, как о мечте. А теперь это не мечта. Мы захотели помочь Болгарии, и десятки тысяч тракторов туда дали, и еще десятки тысяч автомобилей, и это никак на нас не отразилось. Вот мощь какая! А кадры в промышленности? А кадры военные? А наука?
Вчера мы слушали конструкторов, работающих над вооружениями. Нет слов, чтобы выразить чувства признательности партии за то, что она вырастила таких прекрасных конструкторов, которые дают армии лучшие образцы военной техники, такой техники нет даже у американцев!
Военные хлопали.
— Когда мы пустили баллистическую ракету, мы сделали официальное сообщение, это вызвало, знаете ли, состояние какого-то шока для империалистического мира. А недавно мы запустили спутник, он сейчас над нами крутится и крутит воспаленные умы наших врагов! Все это сделано рабочим классом, трудовым крестьянством, сделано нашей интеллигенцией, вышедшей из рядов рабочего класса, это сделано нашими учеными! Разве это не мудрость, не смелость, не сплоченность народа и партии?
Зал не смолкал, участники совещания ликовали.
— Вернемся к решениям ХХ Съезда. Мы подвели итоги, наметили перспективы, мы вскрыли недостатки, и так вскрыли, что даже наши друзья стали говорить: не хватили ли мы через край? Нет, товарищи, мы не хватили через край, потому что иначе должны были исходить из прежних положений, из прежнего порядка, а народ уже этот порядок отторг, ни народ его больше не выносил, ни совесть человеческая!
Мы раскритиковали культ личности Сталина, и это правильно, это остается в силе и сегодня. Но то, что сделала партия, когда ее возглавлял Сталин, когда мы работали под руководством Сталина, — мы никогда этих завоеваний не отдадим и будем бороться за них, как за свое достояние.
И тут были хлопки одобрения.
— Все вы знаете, что произошло на последнем Пленуме ЦК. Шутка ли сказать, большинство в Президиуме заняло антипартийные позиции! Пленум собрался и всю ложную арифметику опрокинул. Произошло очищение, как в природе. Вот и в армии, мы считаем, идет неправильное воспитание, неправильное руководство. Товарищи скажут — а почему только сейчас это обнаружилось? И правильно скажут. Вы знаете, что по капельке собирается ручеек, из ручейков собирается поток, а из потока образуется море. Так и в этом деле. Было по капельке, все шло по капельке, друг на друга осматривались, удивлялись, давали замечания, но, как говорится, делали по Крылову: а Васька слушает, да ест! Вот и приходится в это дело вмешаться, как это всегда делал Центральный Комитет.
Товарищи! Мы провели войну, тяжелую войну, народ вынес на плечах эту войну. Начинали мы ее слабыми, потому что кадры, воспитанные в Красной Армии были истреблены, и военные, которые командовали фронтами и армиями, были неподготовленными. Многие из командиров в лучшем случае смогли командовать дивизией, а им давали армию, фронт. Командиры храбро сражались и многие погибли. А вы знаете, что в любом деле нужны знания. И не только знания, нужно еще и опыт приобрести. Армия терпела поражения, отходила, перестраивалась, закалялась и, в конце концов, остановила врага и перешла в наступление! Сталин, я считаю его умнейшим человеком, в результате своей старости и других качеств возомнил о себе и потянул не в ту сторону.
Вы знаете, что когда армия отступала, Сталин, как главнокомандующий, никогда не подписывал документов, все распоряжения исходили от Генерального штаба, а когда дело пошло к победе, только он и писал, и уже как Верховный главнокомандующий, как маршал, как генералиссимус, и всякое такое прочее. Напялил маршальский китель… я говорю «напялил», потому что когда военный надевает такой китель, его это украшает, но когда человек, которому по положению присвоено такое звание, надевает — это смешно, да, смешно! Это мое мнение. Тут и перехвалили Сталина, повсюду его хвалили, восторгались, фильмов кучу наснимали: «Битва под Сталинградом», «Падение Берлина», разных других. Все их смотрели. В «Падении Берлина» уже никого, кроме Сталина, не показывали, один он герой, рядом пустые стулья. Разве ж такое нормально? Это возмущало, потому что извращало историю. Такие фильмы дурно воспитывают народ. Подобная ситуация сложилась в печатных изданиях, особо в книгах по истории Отечественной войны, будто бы один Сталин стратег и победитель. Мы это тоже под свой пристальный контроль взяли, нельзя говорить о ком-то одном, забывая других людей, которые, не щадя себя, сражались против врага. Я тут еще на одно обстоятельство внимание хочу обратить, объяснить, почему ЦК написание истории войны взял под себя. А потому что один культ, о котором я только что сказал, сменил другой. То есть, если был у нас культ Петра и мы его отвергли, то взамен появился культ Ивана. А чем один культ лучше другого? Ничем не лучше. Вы меня, товарищи, поймете!
Я опять возвращусь к кино. Сам я не видел картины «Сталинградская битва», но знаю, что она начинается так: «Операцию Сталинградской битвы разработали маршал Жуков и маршал Василевский», и затем в картине идут факты, подтверждающие это. А присутствующие здесь что, в это время в кости играли? — уставился на военных Хрущев. — Это чепуха! Я это заявляю прямо, так как был там членом Военного Совета! Мы с Еременко написали тогда Сталину и изложили свою точку зрения. Я не хочу сказать, что мы с Еременко были самыми умными, я знаю, что и Рокоссовский Сталину писал, и покойный Ватутин, он командовал Воронежским фронтом, и маршал Малиновский к нему обращался. И это естественно, они же военные, а не олухи царя небесного! Я убежден, что есть достаточное количество командиров, которые знают это время и мои слова подтвердят. Так зачем снова изображать одного героя, выпячивать его? По взятию Берлина могу сказать — Жукова поносят. Мы Жукова уважаем и высоко ценим. Когда был жив Сталин, когда он бесновался против Жукова, то я всегда стоял за Георгия Константиновича. Но, товарищи, не надо злоупотреблять добрым отношением, это ненормально! Я ответственно скажу, Ставка — это в войну основной орган и Генеральный штаб, безусловно. Но все операции разрабатывались на местах, часто приходилось на месте принимать решения, а не примешь, уже будет не до Ставки и не до Генерального штаба, так как, может быть, и тебя в живых не будет! На местах кардинально знали обстановку. Нельзя командующих армиями, фронтами сводить на положение каких-то там безголосых подчиненных, это ключевые фигуры.
В зале послышались одобрительные возгласы.
— Давайте рассмотрим все операции, которые были проведены. Они проводились по планам, разработанным штабами фронтов и армий. Может, не так я говорю?
— Так!
— В Ставке, как правило, шла корректировка этих планов. Корректировка в том заключалась, что давали меньше войск, чем было затребовано, меньше давали пушек, меньше боеприпасов. Вот так выглядели корректировки. Это было закономерным. А в смысле замысла, который вкладывался в военные операции, в основе лежал замысел командующего конкретным фронтом.
— Правильно! — громче других выкрикнул главный маршал артиллерии Варенцов. Никита Сергеевич помахал ему рукой.
— Так зачем же сейчас обижать, зачем изображать так, что вы тупо сидели, а мы приехали и все увидали!
Если говорить об ошибках, то вы их знаете. В начале войны ничего не было. Танк Т-34 — хороший танк, но их были единицы. Да что там танк, обычного оружия не было. Когда ополчение в Киеве призвали, я позвонил Маленкову, говорю, людей вооружать нечем. Он ответил — чем хотите воюйте, винтовок нет — куйте пики. Винтовки только для Ленинграда и Москвы находили.
Это же издевательство, товарищи! Какое же к черту ополчение? С охотничьими ружьями люди шли и бутылками с зажигательной смесью дрались, и всякими прочими приспособлениями. Героизм был каждый день, каждый час, а винить командиров на местах и приписывать все заслуги Ставке неправильно и неприлично.
Вспомним операцию по окружению Харькова. Не буду говорить о замыслах, а буду говорить о результатах. Когда проводилась операция, выяснилось, что так, как она задумывалась, ее решить нельзя, потому что наша армия значительно продвинулась в направлении Полтавы. Противник совершенно открыл ворота, не сопротивлялся — пожалуйста, идите вперед! Фашист сосредоточил свои силы на наших крыльях. Родион Яковлевич Малиновский знает, он командовал Южным фронтом. Никто про это не говорит, а я скажу. Тогда сотни тысяч солдат погибли. Когда выяснилась обстановка, решили, чтобы немцев переиграть, прекратить наступление, вытащить танковые части, противотанковые части поставить по флангам, чтобы не дать противнику возможность замкнуть кольцо. Армия наша остановилась, ощетинилась пушками, настроение отличное — здорово вперед продвинулись! Через некоторое время заходит ко мне товарищ Баграмян и прямо плачет. Я говорю: «Что такое?» «Отменили, — отвечает, — наше распоряжение, приказали дальше наступать, а это смерти подобно. Только вы можете вмешаться. Позвоните в Москву!» Я позвонил Василевскому. Я очень уважаю Василевского. Говорю: «Александр Михайлович, вы видите, какое положение для войск создалось. Пойдите к Сталину и скажите, что катастрофа будет!» Он отвечает: «Товарищ Хрущев, я Сталину докладывал, он приказал дальше наступать».
