Валерий Замыслов - Иван Болотников. Книга 1
— В трюмы! — заорал Нетяга.
Казаки кинулись в трюмы, но выбрались из них удрученные: расшива везла деготь, пеньку и веревки. Нетяга грязно выругался и полез в мурью, но и здесь ждала неудача; опричь бочонка с квасом да лисьей облезлой шубы в помещении ничего не оказалось.
Смурые вернулись на стан.
— Ну как, атаманы-молодцы, погуляли? Велик ли дуван привезли? — осерчало глянул на казаков Болотников.
Гулебщики виновато потупились, смолчал и Нетяга.
— Чего ж язык прикусил, Степан? Атаманы ныне тебе не указ. Так, может, тебе и пернач отдать? Как, донцы, волен ли я еще над вами? А то собирайте круг и выкликайте Степана.
— Прости, батька, — молвили казаки. — Другого атамана нам не надо. Прости.
— Владей перначом, — буркнул Нетяга.
— А коли так, — сурово молвил Болотников, — то во всем положитесь на атамана.
— С тобой, батька! — вновь изронили казаки.
Степан же Нетяга молчаливо ушел в шалаш.
К стану Болотникова пришел Сергуня. Казаки проводили его к атаманскому шатру.
— Как живется-можется, Иван? — весело спросил крестьянский вожак.
— Да пока ни в сито, ни в решето… С чем пожаловал?
Сергуня глянул на есаулов, крякнул:
— Мне бы с глазу на глаз… Дело есть.
— А чего ж особняком? Я от своих есаулов утайки не держу. Сказывай, Сергуня.
— Вона как, — крутнул головой Сергуня. — Ну, как знаешь. С просьбой к тебе от ватаги. Прими под свою руку на купцов.
— А чего ж сами?
— Самим нам суда не взять. Я уж сказывал — без стрельцов караваны ныне не ходят. А у моей ватаги, сам знаешь, рогатины да дубины. Куды ж с таким воинством сунешься?
— Так ведь и мы без пушек.
— А пистоли, самопалы да сабли? Все ж не дубина. Да и к бою вы свычны. Примай, атаман! Вкупе да с божьей милостью скорее служилых осилим.
— А челны?
— И челны найдутся, атаман. Долбленки из дуба. С полста лодок наберем. А могем ишо надолбить, мужики к топору свычны. Так по рукам, Иван?
Болотников повернулся к есаулам:
— Примем ли ватагу, други?
— Примем, батька, — кивнул Васюта.
— Чем грудней, тем задору больше, — сказал Нагиба.
Степан Нетяга возразил:
— А по мне, атаман, без мужичья обойдемся. На кой ляд нам чужие люди? Сами управимся.
— Чем же тебе мужичье не по нраву?
— А тем, — колюче боднул атамана Нетяга. — Неча в чужой котел лапу запускать.
По лицу Болотникова пробежала тень.
— Зазорно слушать тебя, Степан. Ужель донские казаки такие скареды? Ужель от своего брата-мужика нам откреститься? Зазорно! Да ежели большой караван выпадет, на всех добычи хватит. Седни мы ватаге поможем, завтра — она нам. Как знать, не пришлось бы зимовать здесь. Тогда первый мужику поклонишься. Приди, сердешный, да избенку сруби. Так ли, есаулы?
— Вестимо, батька. С мужиками надо жить вкупе, — произнес Нечайка.
— Вот и я так мыслю. Воедино пойдем на струги. Казак да мужик — сила!
На пятый день весь дозор прибежал на стан.
— Плывут, атаман! Никак, стругов тридцать!
Болотников оживился.
— Добро! С какой стороны?
— С верху, батька.
Иван выхватил из-за кушака пистоль, выпалил в воздух.
— К челнам, донцы!
Повольники кинулись к Усе. Река заполнилась гомоном гулебщиков, в челны полетели веревки и крючья, багры и топоры.
— Где купцов встретим, Иван Исаевич? — спросил Нагиба.
— Тут и встретим, Волга обок, — проверяя пистоли, рассудил Нечайка.
— Вестимо, из устья и вдарим. Ну, держись, купцы! — задорно, весь в предвкушении битвы, воскликнул Васюта.
Но Болотников охладил пыл есаулов:
— Мыслю иное, други. Надо плыть в верховье Усы.
— В верховье?! — опешил Нечайка. — Да в уме ли ты, батька? День потеряем!
Не вдруг поняли атамана и другие есаулы.
— Добыча рядом, батька. Зачем от купцов пятиться?
— Веди на струги!
— Поведу, да не тем путем. Тут, подле устья, самое угрозливое место для купца. Он плывет да думает: вот Жигули да разбойная речонка, откуда гулебщики могут выскочить. И оружные люди усторожливы. Ждут! К бою изготовились. А коль с пушками плывут, так уж и ядра сунули. Берегись, повольница! Будет вам дуван, кровью захлебнетесь, — высказал Болотников.
— А пущай пушки наводят, казака не испужаешь. Вон нас сколь! — горячо изронил Нетяга.
— Вестимо, — хмыкнул Иван. — Казак завсегда отважен. Прикажи — и на пушки полезет, живота не пощадит. Но то не слава, коль за боярский зипун башку терять. Нам живой казак надобен. А вот тебе, Степан, чую, донцов не жаль. Хоть полвойска потеряй, лишь бы суму набить. Худо то! Худо урон нести.
— Но как же быть, атаман? — развел руками Нечайка.
— А вот как, други. Возьмем купца врасплох. Пусть себе плывет без помехи. Усу да Луку миновал — и завеселился: прошли разбойное место, теперь можно и оружным передохнуть. Чуете?
— Ну?
— А мы к истоку подплывем, челны на Волгу перетащим — и в камыши. Зрели, какие там скрытни? Вот в них купца и подловим. И Волга там поуже, бегу челнам меньше. Чуете?
— Ай да атаман, ай да хитроныра! — восхищенно хлопнул в ладоши Иван Гаруня. — Тому бы сам Ермак позавидовал.
— Чуем, батька! — поддержали затею атамана есаулы.
— Любо! — сказало воинство.
— А коль любо, то плывем, други! — воскликнул Болотников и тяжелой поступью пошел к челну.
День и ночь, вместе с мужичьими челнами, плыли к переволоке. Утром перетащились на Волгу и надежно упрятали челны в камышах, сами же расположились станом в дубраве. Точили терпугами сабли, чистили и заряжали пистоли и самопалы, ждали вестей от высланных к Луке лазутчиков.
— День стоять, а то и боле. Лука велика, не скоро её обогнешь, — гутарил казакам Гаруня.
— Ниче, дождемся. Уж коль купцы показались, вспять не поплывут, — бодрились гулебщики.
И вот час настал!
На излучине Волги показался ертаульный струг; он шел впереди каравана, оторвавшись на целую версту. Казаки и ватага Сергуни затаилась в густых камышах.
Государев струг, с пушками и золочеными орлами на боках, проплыл мимо. А вскоре показался и сам караван. Здесь были струги и насады, мокшаны и расшивы, переполненные грузом. Вначале караван был невелик: девять царевых стругов с хлебом. Но в Нижнем Новгороде пристали еще двадцать торговых судов.
— Могуч караван, — тихо изронил Болотников.
— Осилим ли, атаман? — с беспокойством вопросил Сергуня.
— Надо осилить. Мужики твои чтоб молодцами были.
— Не оплошаем… Не пора ли?
Болотников подождал малость, а затем, когда до каравана оставалось не более полуверсты, гаркнул:
— Вперед, други!
Из камышей высунулись челны; повольники дружно ударили веслами и стремительно понеслись наперерез каравану.
На судах забегали, загомонили люди, замелькали красные кафтаны стрельцов. Служилые, под выкрики десятников, кинулись к пушкам и пищалям.
А над раздольной Волгой вновь зычный возглас:
— Донцы — на царевы струги! Мужики — на расшивы и насады!
На кичках[259] стругов горели золотом медные пушки; одна из них изрыгнула пламя, и ядро плюхнулось в воду подле челна Болотникова.
— Шалишь, бердыш! Не потопишь! — сверкнул белками атаман. — Наддай, донцы!
Загромыхал пушками другой струг, окутавшись облаками порохового дыма. Одно из ядер угодило в казачий челн, разбило суденышко, разметало) людей. А тут ударили еще с пяти стругов, и еще два челна ушли под воду. Но казаки уже были рядом, вот-вот и они достанут царевы струги.
— Гайда![260]- громогласно и повелительно разнесся над Волгой атаманский выкрик.
— Гайда! — вырвалось из сотен яростных глоток.
Теперь уже ничто не могло остановить дерзкую повольницу: ни стрелецкие бердыши и сабли, ни жалящий горячий свинец пищалей, ни устрашающие залпы пушек; грозно орущая, свирепая голытьба, забыв о страхе и смерти, отчаянно ринулась к стругам. И вот уже загремели багры и крючья; по пеньковым веревкам, шестам и баграм полезли на суда десятки, сотни повольников. Это была неудержимая, все сметавшая на своем пути казачья сила.
Болотников кинул крюк и начал быстро и ловко карабкаться на струг; подтянулся и цепко ухватился за борт. Возникший перед ним стрелец взмахнул бердышом, но Иван успел выпалить из пистоля. Стрелец схватился за живот и тяжелым кулем свалился в воду. Но тут на атамана наскочили сразу трое.
Молнией полыхнула дважды острая казачья сабля; один из стрельцов замертво рухнул на палубу, другой, с отсеченной рукой, завертелся волчком, третий попятился к раскинутому на корме шатру.
— Постоим за царя-батюшку! Бей татей! — бешено заорал стрелецкий сотник. Десятка три служилых кинулись к Болотникову, но подле него уже сгрудились Нечайка, Нагиба, Васюта, Секира… А на струг лезли все новые и новые повольники.
