Лев Жданов - Под властью фаворита
Обе женщины поняли, что им надо удалиться отсюда, и поспешно двинулись в опочивальню, прикрывая за собою двойные, тяжелые двери.
Здесь они, разглядев, что Анна спит, уселись у туалетного столика и скоро обе задремали.
Обе фрейлины ушли туда же по знаку герцога.
Елизавета тоже двинулась было за своими собеседницами, но ее остановил голос Бирона:
– Одну минуту, ваше высочество! Мне бы надо было… Я желал… Теперь такой удобный случай…
Обычно решительный и грубоватый голос временщика звучал как-то непривычно мягко; в нем слышались даже почти заискивающие нотки, каких, кроме Анны, никто не слышал у Бирона.
– Герцог желает со м н о ю говорить! – искренне удивилась цесаревна. – Без людей… Не сторонитесь, не избегаете «о п а с н о й» цесаревны… Гм… Видно, что-либо сильно поизменилось на свете!..
– Все осталось по-старому. Только время приспело кой для чего! – уже спокойнее, с обычным достоинством начал Бирон. – Ваше высочество не только чаруете людей женскими прелестями, но и устремляете ум свой в глубину наук. И знаете, что всему бывает своя пора.
– Неужели же моя сестрица призовет к сукцессии меня, а не малютку-племянника, как дело решено? – живо отозвалась цесаревна. – Не верится что-то… – с насмешливой улыбкой продолжала она. – Хотя ваша светлость и заговорили со мною необычайно любезно.
– Вижу, вы не можете мне поверить, принцесса! – с печальной миной вздохнул лукавый временщик. – Да, так и быть должно. Я сам виноват. Но если бы я вам сказал, что именно я молил государыню не делать так, как она пожелала… Говорил, что для народа много ближе дочь Великого Петра, чем внук позабытого, жалкого Ивана, ребенок, именем которого станет править в России чужая, иностранная фамилия… Дитя, которое и здоровьем настолько слабо, что почти нет надежды видеть его возмужалым. Значит, придется ждать других сыновей от того же брауншвейгского принца… А родители – все будут стоять у власти…
– Как вы не любите их! – не удержавшись, уронила цесаревна.
– Я люблю Россию… Смеетесь, ваше высочество!.. Могу ли не любить ее. Дикая, темная, полунищая страна, холодная и мрачная. Царство кнута и дыбы. Да, да!.. Это говорю я, кто всегда пускал в ход плаху и кнуты, принцесса… Не глядите столь удивленно и жестко. Народ ваш не привык еще к человеческим поступкам. Пока его воспитаешь, подобно нашим, европейским людям, – нужен страх!
– Страх вечно близок к тому, кто нагоняет ужас! Так пишет один умный итальянец, герцог.
– Пока я не страшусь никого, кроме Бога… и себя самого. Да, себя!.. Своей любви… Я сказал, что люблю эту страну, куда судьба забросила меня.
– И довольно высоко, не так ли, герцог.
– Вот, вот! – поняв укол, добродушно согласился Бирон. – Я созданье женской, царственной прихоти, раб случая… Все верно. Но я – человек. У меня горячее сердце в сильной груди. Мы, курляндцы, как наши псы, верны до гроба. Я знаю, так враги порою ругают Бирона: «Курляндский пес!» А я людей ставлю хуже, чем моих коней, чем собак!.. Те вернее, отважнее, честнее и… благодарнее. Вот почему я верен д о г р о б а моей госпоже.
Она столько сделала мне, моим детям… Я верен и люблю Россию, где нашел почет, силу, власть! Где живет мое самое мне дорогое: моя семья, дети, та единая на свете, кого я, грубый курляндский пес, любил долго, молча, затаенно!.. Не смея самому себе признаться: к о г о люблю!..
Он умолк, тяжело дыша от притворно скрытого волнения. Но на самом деле хитрец волновался: игра поведена им слишком открыто и смело. Ставка очень велика. Пошлет ли удачу рок, часто служивший его замыслам?!
Елизавета, обычно находчивая, бойкая на словах, отважная в поступках, тоже была теперь подавлена, почти ошеломлена таким внезапным и грубоватым полупризнанием наложника Анны.
Тяжелое молчание длилось несколько мгновений, но показалось бесконечным, и царевна первая решилась нарушить его.
– Герцог, вы… не пьяны сейчас?! Кажется, нет! – надменно, хотя и сдержанно заговорила она. – Так д у м а е т е ли о том, что говорите… Или это я н е п о н и м а ю, что вы хотите сказать.
– Вот, вот, кровь Петра подает голос! – не опуская тяжелого наглого взора, начал Бирон уже новым, решительным тоном. – Но и Петр так не говорил… Он любил простой народ… и женщину из черни мог возвести на трон царей, императоров российских, когда она показалась ему достойной… Но я не стану больше… ни слова не скажу! Я буду действовать. И когда пора настанет, когда завоюю доверие моей богини – приду, назову, кого я долго, молча любил, как мадонну, – я, простой, отважный сын смелого курляндского народа, Бирон, владетельный герцог Курляндии!..
– Да… Вы слишком смелы! – вскочив, бросила ему Елизавета и кинулась к дверям опочивальни. Тысячи спутанных мыслей клубились у нее в мозгу… И, словно против собственной воли остановясь на пороге, она бросила последний взгляд наглецу, который провожал ее своим свинцовым взором. Загадочно прозвучали последние слова царевны:
– Что же… Я буду ждать. Я подожду!..
И она скрылась за дверьми.
Долго еще глядел ей вслед Бирон, стараясь угадать, что означали последние слова Елизаветы: полуобещание или затаенную угрозу!
«Иди, иди, – думалось ему. – Увидишь, что еще будет. Как повелит судьба… Может быть, тут, в этой гордой, прекрасной женщине и скрыто для меня самое главное?.. Поглядим. Ей я никогда не вредил. Если даже победит она… Посмотрим!» – пожимая плечами, решил герцог, позвонил и приказал вошедшему камер-лакею:
– Позвать мне Кейта.
И стал широкими шагами мерить тихий покой.
Вдруг остановился, сжал до боли голову руками и вслух проговорил:
– Скорей бы конец!.. Какой-нибудь… Я не вынесу так долго… Я…
Увидя входящего Кейта, Бирон умолк.
Полковник-измайловец из шотландских наемников-авантюристов, красавец Кейт вошел и вытянулся у дверей, отдавая салют.
– Я являюсь по приказанию вашей герцогской светлости. Что изволите повелеть?..
С самой ласковой улыбкой двинулся Бирон навстречу Кейту, мягко, почти дружески заговорил, знаком приглашая подойти поближе:
– Вечер добрый, верный, вернейший мой Кейт!.. Чай, измучился за эти проклятые деньки… Зато, даст Бог, минет печаль – и отпируем на славу за наше долготерпенье… Что ваши люди, не… Ну, понимаете: не слишком ропщут, что нет им смены? Вы объяснили, что только наша полная доверенность в такие опасные дни… Словом, как дела?.. Говорите прямо, по-дружески, мой верный Кейт.
– Мы, шотландцы, и не умеем иначе, ваша светлость! Правда, кряхтят мои молодцы. Но они все понимают. И сверх всего – столько милостей, забот от государыни и от вашей светлости… Сверх всякой заслуги. Они не только в казармах, и у себя дома не видали того, что здесь получают в карауле.
– Вздор, пустое, милый Кейт!.. Награды будут великие. Потерпите лишь немного.
– Сколько прикажете! Мы знаем, помним, что нас создала воля государыни. И не поглядим ни на кого, ни на что! Я передал своим, как был вами призван к императрице и выслушал приказ: «Повиноваться герцогу курляндскому!» И все останемся на посту до самой смерти!..
– Лихо сказано, мой благородный Кейт!.. Благодарю. Дайте пожать вашу храбрую руку… Значит, если бы надо было, если бы пришлось…
Времещник замялся, ожидая, что наемный храбрец его поддержит. И не ошибся.
– Кого прикажете арестовать? Мы готовы. Кто бы ни осмелился идти против воли нашей государыни.
– Пока еще никто! – успокоительно улыбнулся Бирон. – Но если бы… так вы?..
– Кого укажете – и без малейших колебаний, ваша светлость. Я отвечаю за моих людей. Даже если бы…
– Ну, ну, хорошо! – перебил Бирон, тревожно оглядываясь на двери. – Я вижу: Бог хранит нас. Государыня имеет верную защиту! Пусть там завидуют, но награды, вам приготовленные, превзойдут всякие ожидания. Ступайте, любезный Кейт! – неожиданно властным, громким голосом проговорил Бирон, увидя за распахнувшейся дверью группу приближающихся вельмож.
Кейт тоже сразу понял, в чем дело, отсалютовал герцогу, молодецки повернулся к дверям, отдал честь входящему первому министру, князю Черкасскому и Бестужеву-Рюмину, и скрылся за дверьми.
Бирон двинулся навстречу входящим.
– Добрый вечер, друзья мои. Вот хорошо, что не задержались! – дружески приветствовал он обоих и не менее любезно протянул руку Рейнгольду Левенвольде, явившемуся за первыми двумя вслед.
– Душевно рад вас видеть, граф. А брат ваш? Будет? Прекрасно. Сейчас должны явиться и мои братья. Они лично проверяют караулы во дворце. Хотя на измайловцев и на полки, пришедшие из провинции, можно положиться, но все же приглядеть не мешает!.. Садитесь, господа! – направляясь к камину, предложил он, совеем чувствуя себя здесь хозяином, особенно после беседы с Кейтом. – Погреемтесь у огонька. Погода адская, не пра… А, позвольте! – вдруг перебил он сам себя. – Отчего не вижу я нашего «оракула»? Андрей Иваныч разве не будет?.. Я ведь просил, Алексей Петрович, – обратился он к Бестужеву, – чтобы вы с князем повлияли на нашего друга. – Он перевел вопросительный взгляд на толстяка, князя Черкасского, который, отирая лысый лоб, грузно уселся уже в самое удобное кресло у камина. – Опасность грозит со всех сторон! – не давая им сказать что-нибудь, возбужденно продолжал Бирон. – Русские, эти неблагодарные дикари, готовят новые удары. Немцы всем помешали, как же!.. Немцы не дают коснеть им в невежестве и грязи… Но я уже решил! Только бы не выдать мятежникам на гибель тех, кто слишком много оказал услуг отечеству.
