Владимир Грусланов - По дорогам прошлого
Найти дорогу в Центральный Комитет партии большевиков было не трудно, От Марсова ноля через Троицкий мост до Каменноостровского проспекта, а там сразу направо. Возле мечети с голубыми минаретами дворец Кшесинской. Царский подарок балерине. А во дворце — Центральный и Петроградский комитеты партии большевиков.
«РСДРП(б)» -
значилось на доске у входа в красивый каменный дом в два этажа с балконами.
Пока Борисов разбирал надпись, за его спиной остановились еще два солдата.
«Делегаты! — мелькнула у Борисова мысль. — Такие же, как я, от фронтовиков».
Пехотинец в старенькой, видавшей виды шинельке, кашлянул и спросил Борисова:
— Скажи, товарищ, что она обозначает собой, эта буква «б». В конце стоит. Махонькая такая?
— Российская социал-демократическая рабочая партия большевиков. Большевики! Вот какое большое слово в этой маленькой букве! — объяснил Борисов.
— Это нам известно! — ответил важно пехотинец и, помолчав, добавил — Выходит, ты за большевиков?
— За большевиков! Ну, а ты сам за кого? — в свою очередь, спросил пехотинца Борисов.
— Мы за коммунистов, за тех, кто землю крестьянам…
— За коммунистов?
— Да!
— В таком случае нам вместе, дорога одна! Пошли!
Борисов легонько подтолкнул пехотинца в спину и шагнул к дому с надписью «РСДРП (б)».
Борисов поговорил здесь вдоволь, рассказал обо всем, что волновало фронтовиков-солдат, получил три тючка с литературой и листовками и отправился в обратную дорогу.
Приехал.
Тюки с литературой летному солдату сдал.
— То есть так удружил! По гроб жизни не забуду! Погибаем без настоящей литературы, — сказал солдат, сдвигая пилотку на ухо.
— Ты уж того, не ругай. Получил-то я три тюка, а довез только два, — сознался Борисов и рассказал летчику, что в поезде на обратном, пути встретились ему хорошие ребята, солдаты соседнего корпуса. Узнали, что в тюках большевистская литература.
— Дай, да дай!
Так пристали, что пришлось Борисову вскрыть один тючок и поделиться с соседями своим добром.
«Что же противиться! — подумал я. — Не одни мы правду ищем. Пусть почитают!»
— Правильно сделал! — одобрил слова Борисова солдат в пилотке. — Нам хватит и двух тючков.
— На большевиков работаете? — язвительно заметил председатель полкового комитета, капитан, член партии кадетов.
— Ничего, мы обойдемся! У нас своей хватит! — процедили сквозь зубы меньшевики с эсерами, узнав, что Борисов не привез для них ничего.
У них к этому времени и в самом деле литературы всякой было хоть завались.
Покончив с официальными делами, Борисов отправился к себе, в небольшой домик, где жили его друзья радисты. Здесь ему закатили такую встречу, что он не знал, куда деваться.
Дружеским объятиям не было конца. Васька Попов нажимал: «Давай, говори! Как в тумане живем. Говори главное, что привез из Петрограда».
— Главное? — пытливо посмотрел на всех Борисов.
— Самое главное, без чего жизнь не в жизнь! — повторил Попов.
Борисов вынул из пачки привезенных с собою газет номер «Правды».
— Слушайте, что пишут солдаты других фронтов:
«Мы, солдаты энской части, обсудив вопрос о войне, признали, что кровавая бойня объявлена преступным правительством и буржуазией без согласия народа и ведется не в интересах крестьян и рабочих, на которых ложится вся тяжесть ее… Мы требуем от Совета рабочих и солдатских депутатов выяснения вопроса о войне — и действительно ли родина в опасности, как кричат в своих газетах капиталисты. Мы верим только Совету рабочих и солдатских депутатов и требуем от него принять все меры и все средства к прекращению этой кровавой бойни без всяких аннексий».
Борисов закончил читать.
— Для солдата это и есть в наши дни главное, — сказал он, складывая газету.
— Правильней того, что в «Правде» написано, не придумаешь, — произнес убежденно латыш.
— В последний день перед отъездом из Питера слушал я, как товарищ Ленин выступал перед солдатами Измайловского полка, — начал было рассказывать снова Борисов, но за стеной домишка что-то хлопнуло. В открытое окошко всунулась помидорная рожа фельдфебеля:
— «Правду» читаете? Похождения во дворце Кшесинской слушаете? Отчетик, значит, о путешествии к господину Ленину? Так, запомним…
— Пошел вон! — закричал Попов.
Помидор исчез.
Неделю спустя шестерка радистов фотографировалась. В роли фотографа выступал фельдфебель. Он заглаживал свою вину перед радистами. Старался.
— Сфотографирую вас, а вы родным пошлете снимочек. Все вместе. Друзья-товарищи!
Рассаживая радистов поудобнее, он голубиным голосом ворковал:
— Правда, взглядов мы с вами разных. Я — за порядок и твердую власть, за кадетов, значит, за крепких хозяев. Вы, выходит, к большевичкам тянете! Тоже не плохо! Определенно, по крайней мере. В одном мы с вами сходимся: и мы и вы соли насыплем на хвост этой шушере — меньшевикам и эсерам. Несамостоятельные люди меньшевики. Эсеры того хуже. Так, так, минуточку. Спокойно!.. Снимаю!.. Готово! Еще разок! Так, так, замрите! Приготовьтесь! Раз, два, три! Вольно!
Солдаты, шутя и пересмеиваясь, поднялись с земли. Через два дня радисты получили от фельдфебеля готовые фотокарточки.
— На добрую память! — подавал он с ехидной улыбкой свое изделие.
Внизу, вдоль каймы оттиска, во всю длину, тянулась такая же ехидная, как и улыбка фельдфебеля, надпись: «Обитатели дворца Кшесинской».
— На этом и можно бы кончить мою историю, — сказал Борисов. — Разве добавить несколько слов, что все мы, солдаты-радисты, хоть и не были тогда большевиками, но с гордостью понесли присвоенную нам фельдфебелем в насмешку кличку: «Обитатели дворца Кшесинской».
Мы и на деле доказали, что кое-что поняли в происходящих событиях. Спустя месяца четыре после того, как фельдфебель сфотографировал нас, по всей вероятности не без задней мысли передать фотоснимок «по начальству», мы случайно оказались героями одного серьезного события.
Незадолго перед тем меня выбрали в полковой комитет. Председателем комитета был старший унтер-офицер из связистов, человек умный, напористый, решительный.
Штаб корпуса стоял тогда в селе Костино, в Буковине.
Перед тем, как мне пойти на дежурство, председатель комитета предупредил:
— Обстановка тревожная, Борисов. Будь начеку. В случае чего, дай знать.
Во время дежурства пришла шифрованная радиограмма. Не могу сказать почему, но шифровка не понравилась мне. Сердцем почуял — серьезное что-то таится в ней.
Вспомнил, как днем несколько раз подходил к аппарату начальник станции, спрашивал:
— Шифровка не поступала?
Тогда еще Васька Попов обратил внимание.
— Что это корежит его шифровкой? От милой, что ли? Никогда так не скучали господа офицеры по шифровкам!
Вспомнил я слова председателя комитета, окликнул Попова:
— Вася! Что-то неспокойно мне! Сбегай за председателем!
В другое время Васька ни за что не пошел бы. А тут поглядел на меня и, ни слова не говоря, исчез.
Не прошло пяти минут, как они оба стояли возле меня.
— Вот! — протянул я шифровку.
— Бери ребята, револьверы — и за мной. К поручику Гуляницкому. Только без шума! — приказал председатель.
Поручик работал при штабе на расшифровках радиограмм. У него хранились шифры. Мы знали, в эти часы он отдыхал у себя в отдельном домике, в таком точно, как тот, в котором располагалась наша шестерка радистов.
Мы вошли к поручику. Он спал. Никого в доме не было. Поручика разбудили.
Увидев вооруженных людей, он опешил.
— Не пугайтесь! — сказал председатель комитета. — Мы не тронем вас. Расшифруйте эту радиограмму, и мы оставим вас в покое. Только без фокусов!
Поручик испуганно пробормотал, что он готов.
— А шифры?
— Они при мне! — указал он на металлическую шкатулку на столе возле койки.
Достав из кителя ключи, он открыл шкатулку и вынул оттуда аккуратную тетрадочку.
Заглядывая в нее, поручик быстро набрасывал что-то на листе бумаги, потом прочитал нам приказ генерала Корнилова всем офицерам Юго-Западного фронта.
Корнилов призывал господ офицеров сорокового корпуса поддержать его, выступить против революции Совдепов.
Пока мы находились у поручика, прибежал оставленный у аппарата Семен Ищенко. Семен волновался. Только что он принял радиограмму от радистов соседнего корпуса. Радисты сообщали, что у них в корпусе офицеры подняли мятеж. Действовали по приказу генерала Корнилова.
Предупредив поручика, что он находится под домашним арестом, не должен выходить из дому и принимать кого-либо у себя, мы ушли.
Председатель выставил у двери дома Гуляницкого надежный караул.
