Штефан Хейм - Хроники царя Давида
В памяти моей всплыли донесения Авенира царю Саулу. Известно ли Садоку об играх Давида со злым духом? Но лицо Садока оставалась непроницаемым.
— Мог ли такой человек, как пророк Самуил, — не сдавался я, — авторитетный, известный священнослужитель, бывший верховный судья Израиля и советник народа, иметь дело с какими-то одержимыми?
Садок сложил на животе свои пухлые руки:
— А разве сам Самуил не был одержим духом ГОспода, когда изрубил на куски Агага?
И я понял, что безумие и впрямь коснулось обоих — как Саула, так и Самуила, и содрогнулся от мысли, не темные ли силы движут человеком.
ВТОРАЯ БЕСЕДА С ПРИНЦЕССОЙ МЕЛХОЛОЙ, ПРОДОЛЖЕНИЕВопрос: …Вы сказали, госпожа, что вас отдали в жены Фалтию, сыну Лаиша.
Ответ: Ах да, Фалтий. Он окружил меня заботой, омывал меня, когда было жарко, и согревал, когда я мерзла, а в постели ложился у моих ног. Фалтий был ужасно неловок, однако все же помогал мне поддерживать связь с Давидом, ведь я находилась под наблюдением, а на Фалтия никто не обращал никакого внимания.
Вопрос: Значит вы что-то знали о Давиде?
Ответ: Только то, что он жив и скрывается.
Вопрос: Где?
Ответ: Сначала у священников Рамы, затем у священников Номвы. Оттуда он бежал в пустыню южной Иудеи и жил там в пещерах.
Вопрос: Правда ли, что преследуя Давида, ваш отец, царь Саул, приезжал в Раму?
Ответ: Нет.
Вопрос: Это точно?
Ответ: Приехать в Раму означало приехать к Самуилу; отец ни за что бы туда не отправился. Однако он воспользовался своей царской властью и вызвал к себе священников из Номвы.
Вопрос: Вы присутствовали при этом?
Ответ: Отец мой вершил суд пред всем народом. Я помню ряды священников в серых полотняных одеяниях; впереди, весь в белом, стоял первосвященник Ахимелех. Отец мой, царь Саул, обратился к своей свите, стоявшей подле него: «Послушайте, разве даст вам Давид, сын Иессея, поля и виноградники, разве поставит он вас над тысячами и сотнями? Неужели никто из вас не станет свидетельствовать против изменника?»
Вопрос: И кто-нибудь вышел?
Ответ: Да, маленький человек, выглядевший добродушно, как кормилица. Он назвался Доиком-идумеянином и сказал, что возглавлял расследование по делу Давида, сына Иессея. Он ездил в Номву и видел там, как Давил приходил к первосвященнику Ахимелеху. Ахимелех узнавал о Давиде у оракула, после чего дал ему еду и меч.
Вопрос: Были ли еще свидетели?
Ответ: Отцу хватило показаний Дойка. Он обернулся к Ахимелеху и спросил: «Послушай, почему ты вошел в заговор против меня, дав сыну Иессея хлеб и меч и говоря о нем с оракулом? Для того чтобы он возвысился надо мной?» Ахимелех поднял руку и поклялся, что невиновен: Давид, дескать, сказал ему, что царь послал его с тайным поручением и что дело это было столь срочным, что не было у него времени взять ни меч свой, ни какое-либо другое оружие; посему Давид потребовал пять хлебов и копье либо меч. «И я подумал, — продолжал Ахимелех, — кто из приближенных царя верен ему так, как Давид? Кроме того, он зять царя и исполняет его поручение; поэтому я дал Давиду то, что он требовал. Но оракула я о нем не вопрошал, у меня и в мыслях такого не было». Тут все священники подняли руки и поклялись в своей невиновности, и шум от их голосов достиг городских стен. Я же благодарила Господа за то, что Давид, супруг мой, не схвачен; однако сердце мое болело и за отца моего, царя.
Вопрос: А затем последовала казнь?
Ответ: Отец мой встал, оперся на копье и объявил: «Ахимелех, ты должен умереть, и все твои родственники тоже». Он велел людям из своей свиты, стоявшим рядом с ним: «Уничтожьте это отродье, ибо руки их тоже с Давидом, они знали, что он сбежал, но не открыли мне этого». Однако никто не захотел поднять руки на священников. Тогда отец мой сказал: «Чего вы боитесь? Они вовсе не святые, и никакой пользы от них нет. Они подобны личинкам в падали и жиреют на том, что люди жертвуют ГОсподу». Вокруг поднялся ропот, все ожидали, что на отца моего сойдет злой дух, посланный ГОсподом, будет душить его и корчить, но отец мой стоял совершенно спокойно. Потом он махнул рукой Доику-идуменянину и приказал ему умертвить священников. И пошел Доик-идуменянин, и убил он в тот день восемьдесят пять духовных отцов в полотняных одеяниях, а мы смотрели на это.
Все мои восковые таблички были исписаны полностью. Воздух в ротонде сгустился от духоты. Но принцесса меня не отпускала. Она сидела на своих подушках, выпрямившись, положив иссохшие руки на колени, и смотрела куда-то вдаль.
Вдруг, словно очнувшись, она спросила:
— А каким ты вообще видишь Давида?
Странный вопрос редактору Единственно Правдивых и Авторитетных, Исторически Точных и Официально Признанных Хроник об Удивительном Возвышении и так далее. Я бросил взгляд на резные узоры потолка, и у меня закралось подозрение, что через их отверстия нас подслушивает Аменхотеп.
— Госпожа, — промолвил я, — Давид — отец царя Соломона.
Принцесса презрительно рассмеялась.
— И царь Соломон будет решать, каким видеть тебе человека, который для меня дважды был супругом, для брата моего Ионафана — возлюбленным, а для моего отца, царя Саула — блудодеем?
Я опустил голову.
Мелхола же лишь махнула рукой.
— У него было множество обличий, — сказала она, — вероятно, тебе трудно будет это осмыслить. Мы часто говорили об этом с Ионафаном. В те дни мы с братом очень сблизились. Нередко уезжали верхом из царского дома в Гиве, добирались до самых Красных скал, взбирались наверх и всматривались в даль, словно могли увидеть там какой-то знак от него, дымок над вершинами гор. Но ничего не было, лишь кружили стервятники. Брат рассказывал мне о союзе, который он заключил с Давидом, ибо любил его, как собственную душу; о том, что был Давид — избранник ГОспода и что он поклялся во веки быть защитником детей Ионафана во имя их великой дружбы и союза. А как же с царством, спрашивала я, разве ты не будешь царем, брат мой?
Принцесса встала и прошлась по комнате. Ее ноги в открытых сандалиях сохранили свою красоту.
— А Ионафан отвечал мне: «Чтобы царствовать, нужно видеть лишь одну-единственную цель — власть и любить только одного человека — себя самого. Даже БОг должен стать исключительно твоим БОгом, чтобы оправдать все твои действия, даже преступления, и прикрывать их своим святым именем».
Принцесса остановилась и посмотрела на меня.
— Заметь, Эфан: Ионафан все это понимал и тем не менее любил Давида… А стервятники все висели в небе. Вдруг один из них ринулся вниз. Я спросила Ионафана: «Ты знаешь, где скрывается Давид?» И он ответил: «В Адолламской пещере, там же его братья и вся их семья, и все живущие в нужде должники, и множество недовольных пришли туда — всего человек четыреста, а Давид — их предводитель». Я представила, как Давид, супруг мой, выходит из пещеры Адолламской во главе своей банды, представила его смуглое лицо, гибкое тело и сказала Ионафану: «Будь он скотокрадом или разбойником с большой дороги, во мне одно стремление — быть с ним». «Потерпи, — ответил Ионафан, — царские ищейки, люди Авенира, сына Нира, все еще вьются вокруг тебя; они схватят тебя и убьют». И я ждала. Пришла пора дождей, затем наступила весна, и Фалтий, сын Лаиша, держал в своих руках мои руки. О Давиде же ни Фалтием, ни Ионафаном больше не было сказано ни слова. А когда снова наступили дожди, до меня дошел слух, что Давид взял в жены Авигею, вдову некоего Навала, богатого овцевода из Маона, которого хватил удар. Вскричав, я разорвала свои одежды, а затем сидела в тоске, ничего не ела, пока не пришел Фалтий, не принес вина и масел, чтобы растереть меня. Я позволила ему сделать это, но ничего при этом не чувствовала.
Я не осмеливался поднять на принцессу глаз.
Она тихо засмеялась и произнесла изменившимся голосом:
— Все это было так давно.
Тут снова появился Аменхотеп и сказал с поклоном:
— Трапеза накрыта, госпожу ожидают в столовой. Мелхола ушла, ступая несколько тяжеловато, но осанка ее была величественной, если учитывать ее возраст. В дверях она обернулась, заговорщицки кивнула и промолвила:
— Мне кажется, что ты все же правильно увидишь его.
8
Благословенно будь имя ГОспода БОга нашего, который открывает истину пророкам и поэтам в их сновидениях, остальных же подвигает на кропотливые исследования и многотрудные поиски.
