Иван Фирсов - Федор Апраксин. С чистой совестью
— Надобно Ивана нам женить.
— Што нам с того-то? Еще худа наживем с какой-нито царицей.
Василий Голицын смотрел дальше:
— Царица-то принесет приплод. Глядишь, царевич народится. Иван-то старший царь. Стало быть, у него младенец объявится, наследником законным станет.
Софья начинала понимать и просияла:
— А при том младенце мы и дальше править почнем.
— Верно, моя милая, тогда впору станется и о царском венце тебе поразмыслить.
Сказано — сделано. Устроили смотрины для Ивана Алексеевича. Приглянулась ему двадцатилетняя, кровь с молоком, Прасковья Салтыкова. Все бы хорошо, но на четвертый год супружества жизнь текла без ожидаемой радости продолжения царского рода…
Нет-нет да и поговаривали в народе: «Царь-то Иван неплодовитый али царица непригодная».
Об этом вдруг подумали и братья Апраксины, по первозимью встретившись наконец-то в стенах родного дома. Разговор опять затеяла Домна Богдановна:
— У всех соседей отроки-то оженились давно. Долго ли вам непутевыми быть? Пора бы ожениться.
Старший, Петр, посмотрел на братьев смеющимися глазами:
— Воля ваша, матушка, я невесту выбрал, берите кума, идите сватать.
Мать всплеснула руками, заохала, братья засмеялись.
— Кто такая? Да когда же ты успел?
— Пострел всегда успел, — смеялся Петр. — Дьякова дочка Степанида, у Земляного города проживает.
У матери первый вопрос о приданом:
— Много ли за нее дают?
Петр согнал улыбку:
— Я, матушка, не на деньгах оженюсь.
— Верно братец сказывает, — поддержал Федор, — засылай сватов, матушка…
О таком же деле судачили князь Борис Голицын со своим сотрапезником Львом Нарышкиным.
Разговор начал Борис издалека:
— Слышь-ка, Лев Кириллович, князь Василий губу дует.
— Пошто?
— Помнишь, мы летом заходили с Петром Алексеевичем в Посольский приказ, по столам бумаги смотрели, дьяков поспрошали.
— Ну и што с того?
Борис Голицын скривил губы:
— Не по душе, видно, Софье, что Петр Алексеич к делам государственным приникать начинает.
— Знамо, прибрали все к рукам, так мыслят, что сие навечно.
— О том и я толкую, расклад нынче же не в нашу пользу.
— О чем толкуешь?
— Царь-то Иван женат, слух прошел, Прасковья его забрюхатела. Глядишь, сына принесет, тогда заказан для Петра Алексеича престол. Софья-то своего не отдаст по-хорошему.
— К чему клонишь?
— Петра женить надобно, да особо не мешкать.
Нарышкин хитро прищурился, размышляя:
— В самом деле, когда у Петруши сынок объявится, у Софьи козырей не станет.
Голицын обычно не ограничивался отвлеченными тирадами:
— Повести об этом всем Наталью, что к чему, да пускай не канителится, дело-то первостатейное.
Наталья Кирилловна, оказывается, и сама об этом подумывала.
— Петруше нынче-то семнадцатый годик пошел, — сразу согласилась она с братом. — Женится, остепенится, поди, отойдет от своих потех, а главное, Софья приумолкнет.
Лев Кириллович настроился решительно:
— Без мешкоты присмотри невесту, да штоб и приглядна была, и родовита.
Наталья Кирилловна ушла в заботы, выспрашивала, высматривала.
Наконец остановилась на Евдокии Лопухиной, писаной красавице, но захудалого дворянского рода. Дело было спешное, братья одобрили выбор царицы: «Где лучше сыщешь, время не терпит». Устроила царица и предварительные смотрины в Новодевичьем монастыре, куда под видом богомолья привезли Лопухины будущую царицу. Смотрины прошли благополучно, и только тогда мать заговорила с сыном:
— Петрушенька, я чаю, ты все в заботах, а пора бы тебе остепениться, о будущем подумать.
— Ни к чему, маменька, дай Бог успеть сотворить дела насущные, вона сколь у меня теперь солдатского войска. О нем хлопот не оберешься, зима на носу.
— О другом я, сынок, жениться тебе пора пришла.
Петр вдруг закашлялся, засмеялся:
— К чему жениться рано так, маменька? Девок-то кругом пруд пруди.
Густая краска залила лицо царицы: «Петруша-то по-срамному говорит, не стесняется».
— Тебе говорю не о всяких грешных делах, а о семейном устройстве, — настойчиво продолжала мать. — Вона братец твой Иван Алексеевич отцом скоро станет. — Голос матери внезапно задрожал. — Да и мне, сынок, внучат нянчить охота.
— Рази так, — усмехнулся Петр, — а я и не ведал. — Он согнал улыбку. Склонил голову. — Ну, ежели вы, маменька, такое порешили, быть по сему, не противлюсь я.
Наталья Кирилловна облегченно вздохнула:
— Ну вот, сынок, и ладно. Ты что о невесте не спросишь?
Петр опять рассмеялся:
— Коли вы выбрали, знать, недурна. Как звать ее?
— Красавица, Петрушенька, Евдокия Лопухина, дочь окольничего Федора Абрамовича.
— Дуня, стало быть, — покрутил головой Петр, — не слыхивал про Лопухиных. Лицом-то красива, а головой как?
— Добрая кума живет без ума. У бабы, сынок, волос долог, да ум короток. Так уж мы, бабы, устроены. Стерпится, слюбится.
Свадьбу справляли не по-царски, скромно. Венчали молодых в небольшой, недавно отстроенной дворцовой церкви Апостолов Петра и Павла. Литургию брачных таинств совершал царский духовник протопоп Меркурий.
Апраксины были на свадьбе шаферами, за свадебным столом невдалеке от царя «по правую руку» сидели.
Первый день Петр безотлучно был рядом с невестой. На другой день во время застолья Федор подошел к царю, низко поклонился, поздравил, вздохнул, а про себя подумал: «Вот и кончилась, Петр Алексеич, твоя безотцовщина».
— Ты-то долго в бобылях ходить будешь? — с озорством спросил царь.
— А мы с братом зареклись не связывать себя брачными узами.
— Ой ли, стерпите, мужики?
— За терпение Бог дает спасение, государь.
Часть вторая
Море не озеро
Из века величественная и непреходящая ценность российских жителей — лес. Сосновые боры и березняки, дубравы и перелески разнообразят бескрайние просторы страны. Сосна тянется к сосне, березка к березке, в дубравах не сыщешь ельника, в березняке не приживется дуб.
Природа мудро регулирует развитие живого и неживого на благо жизни, но не зло. Разве если случайная молния сжигает вдруг зеленого друга человека. На долгие годы остается тогда лишь мертвенная чернота обугленных головешек на израненной поверхности земли…
После кончины царя Алексея Михайловича обозначились в борьбе за престол две стороны, два клана. Суть каждого из коих олицетворяли две женщины, две противоположные натуры: обремененная злой волей Софья и преисполненная добродетели Наталья Кирилловна… Но покуда Софьины злокозни брали верх, тем более что события отвлекали ее главного соперника, молодого государя, совсем в другую сторону…
За долгие годы комнатный стольник Федор Апраксин, изо дня в день живя заботами царя, проникался поневоле его интересами, его помыслами о путях становления державы, а повседневно разделял с ним воинские забавы на суше и на воде…
Снег еще не сошел, лишь темнели обочины. В лесу белым-бело, и, окольцованные черными проталинами, еще дремали опушенные февральским снежком сосны. Неделя не минула после Благовещения, как Апраксина вдруг ошарашил Петр:
— Сбирайся, Федор, завтра поскачем на Трубеж, проведаем, как там суды стоят.
Апраксин недоуменно развел руками, спросил не без лукавства:
— Что, прелести бабьи наскучили, государь?
— Будя, — засмеялся Петр, — всему меру знать надобно, и то весь медовый месяц никуда не отъезжал.
В Переславле вместе с Меншиковым по знакомой дорожке сперва поехали на верфь. Не доезжая, остановились около прикрытой сверху досками лодки. Царь протиснулся в щель между рядами досок, похлопал днище. Апраксин послал какого-то подвернувшегося мужика за Еремеевым.
Когда царь выбрался из-под навеса, рядом с Апраксиным, скинув шапки, стояли Еремеев и Скляев. Издали, запыхавшись, спешил Брандт.
Петр поздоровался и размашисто зашагал к верфи. С краю стояла почти готовая яхта. Два конопатчика деревянными молотками били по железным пластинам, загоняя в пазы между досками просаленную паклю. Петр взял у одного из работавших молоток и железную пластину:
— А ну дай. — Кивнул Скляеву: — Становись рядом, показывай.
Федосей сноровисто перехватил чекмарь и лебезу у второго конопатчика, ловко подворачивая, вгонял в стык досок неподатливую пеньку. За ним, скинув кафтан, двинулся, конопатя верхний паз, Петр. Пройдя весь паз от кормы к носу, Петр отдал инструмент конопатчику, повернулся к Брандту:
— Ну, старик, похвались, что изладил за зиму.
Брандт слегка поклонился, вытянул руку с трубкой:
— Яхта на той неделе будет готова к спуску.
Петр полез в яхту, а за ним Апраксин, Брандт, Еремеев.
