Борис Кокушкин - Рабыня Малуша и другие истории
– Да не тараторь ты, словно сорока, – остановила ее Праскева. – Дай человеку в себя прийти. Пусть поест для начала…
Рассказ Вогула оказался долгим и растянулся до самого утра.
– Когда в Киев прибыли византийские послы просить помощи против придунайских болгар, княгиня Ольга сразу дала им свое добро. Еще бы – она не раз бывала в их землях, приятельствовала с императором Никифором и даже крестилась там, приняв христианство. Ну, а Святославу только свистни, – для него поход – это сама жизнь.
Для нас все сложилось удачно. Болгары-то не особо и сопротивлялись. Остановились мы станом в Доростоле. Святославу так понравились эти места, что он задумал перенести сюда столицу из Киева.
Правил он там по-доброму, так, что местные болгары души в нем не чаяли. Многие из наших и жили в их домах, а болгарки очень к нам расположились.
– А Святослав? – спросила Малуша.
– А что Святослав? Живой же человек. Взял себе в прислужницы несколько молодых девиц. Вот и тешился с ними…
Да только спокойная жизнь длилась недолго. Умер император Никифор, и на его место сел Иоанн Цимисхий, который невзлюбил Святослава и боялся, что он пойдет на Византию.
Он начал собирать армию, бунтовать болгар и наслал своих христианских проповедников в Доростол. Многие из наших там крестились, чтобы подластиться к болгаркам.
– А ты? – спросила Праскева.
– Все мои предки верили в наших богов. Я не вьюнош, чтобы менять веру. Осадили нас в Доростоле. Вместе с нами на стенах дрались даже женщины. Но силы были неравны. И тогда Святослав согласился на переговоры.
Нам разрешили уйти, даже оружие позволили сохранить.
У нас было много раненых, поэтому князь распорядился отправить их домой вместе с теми, кто принял христианство. Невзлюбил он их.
А нас, небольшой отряд, он повел на печенегов. Хотелось ему как-то прикрыть свое поражение от Цимисхия набегом на печенегов.
Когда шли степью, видели их дозоры, но их каган не хотел вступать с нами в схватку. Мы чувствовали, что они не только следят за нами, но и тайно идут следом.
Женщины с замиранием сердца слушали рассказчика, а тот, отхлебнув сыта, продолжил:
– Мы остановились на Хортице – острове на Днепре, чтобы отдохнуть после дальнего перехода. Святослав считал, что протоки, окружавшие остров, защитят нас от неожиданного набега. Ну, мы и рассупонились. Ведь князь гнал нас все время вперед, почти не давая отдыха.
В лесу по окраине острова выставили дозоры только с той стороны, где не было порогов, там дозорных не ставили, – подойти с той стороны было практически невозможно.
В первую же ночь печенеги переправились на остров и напали, когда едва стало светать, врасплох…
Вогул замолчал, тяжело переживая воспоминания о тех событиях. А после небольшой паузы продолжил:
– Нас прижали к берегу и закидали стрелами. А потом мы сражались телесней. Мы сгрудились вокруг Святослава, закрывая его своими телами. Но он с мечом рвался вперед, расталкивая нас. Какой-то печенег пустил стрелу с близкого расстояния, и она попала князю в горло. Это был конец.
Битва сразу закончилась. Видно, печенегам нужно было убить именно его. Они прекратили битву и позволили нам сесть в лодьи, забрать тело князя и уплыть восвояси…
Говорить о том, что Святославу отрубили голову и печенеги оставили ее у себя, Вогул не стал.
Малуша заплакала. Праскева, успокаивая ее, гладила Малушу по склоненной к столешнице спине. Замолчал и Вогул.
После того как Малуша стала успокаиваться, Праскева спросила:
– Где его похоронили?
– В Киеве, на Горе. После гибели единственного сына княгиня Ольга совсем сдала. Стала чаще молиться у икон вместе с греческим священником…
– Кто же теперь правит? – спросила Малуша.
– Ярополк. Невзлюбил всех, кто был с отцом. Набирает новых гридней и комонников, верных ему.
– Так тебя тоже выгнали из гридней? – спросила Праскева.
Вогул не ответил, а только опустил очи долу.
– Куда же ты теперь? – продолжала допытываться Праскева.
– Не знаю, – выдохнул тот. – Хотелось бы остаться рядом с вами, если не прогоните.
Праскева посмотрела на Малушу и, видя, что та не возражает, просто сказала:
– А оставайся-ка ты у нас, места хватит. А то без мужика двум бабам невыносимо тяжело вести хозяйство.
– Я бы с превеликой радостью, если Малуша не против, – он робко посмотрел на свою давнюю любовь.
– Оставайся, – кивнула Малуша.
В погожий день бабьего лета с поля к селищу лошади тащили телеги, груженные последними снопами сжатого ячменя. Малуша, Вогул и семьи их обельных холопов вывозили последки урожая.
Вдалеке на дороге, выходящей из леса, показался всадник, потом второй, третий…
– Кого это несет? – удивленно проговорил Вогул, взяв на всякий случай в руку серп.
Вскоре стало заметно, что передний всадник одет в кумачевое расшитое корзно. Неожиданно он, увидев караван телег, резко повернул и наметом поскакал в их сторону. Холопы, глядя на Вогула, тоже вооружились серпами.
Еще издалека Вогул узнал его:
– Мала, это же князь Владимир, твой сын!
– Матушка! – кричал всадник. – Матушка!
Холопы остановили лошадей и, сдернув с голов шапки, склонились в поклоне.
– Здрав будь, Вогул! – мимоходом поприветствовал Владимир Вогула, сошел с коня и подошел к Малуше.
Та стояла, опустив руки, слезы ручьем катились по ее щекам.
– Матушка, – Владимир прижался к матери и целовал, целовал ее в щеки, в голову…
– Как ты здесь оказался? – только и смогла проговорить та.
– Ныне в Киеве княжит Ярополк. Олега отослал он к древлянам, а меня решил послать володеть Новгородом. Вот и спешу, чтобы не попасть в осеннюю распутицу.
– Как ты? – снова спросила мать, взяв в руки его голову и глядя ему прямо в глаза. – Может, зашел бы в дом, отведал материнской похлебки. Небойсь, забыл уже и вкус ее…
– Право, не могу. Поговаривают, неспокойно в Новгороде. Пожар легче тушить, пока он не разгорелся. Не серчай, свидимся еще…
Владимир повернулся к ближнему комоннику и кивнул ему. Тот слез с коня, отвязал притороченную суму и подал князю. Владимир же положил суму на телегу и обратился к Вогулу:
– Береги ее, как сберег бы меня…
– Не беспокойся, князь. Костьми лягу, но обидеть никому не позволю, – твердо ответил тот.
Поцеловав напоследок мать, Владимир вскочил в седло и махнул своему воинству. Вскоре всадники скрылись в облаке поднятой ими пыли.
– Словно сон, – пробормотала Малуша. – Мелькнул, словно и не был…
– Ишь, специально сделал крюк, чтобы с тобой свидеться, – обнял ее Вогул. – Помнит мать, не забывает. Вон и подарком оделил…
С тех пор Малуша, казалось, немного помолодела и повеселела, поминая при каждом случае своего Владимира, ставшего князем Новгородским…
Преобразился и Вогул, глядя на нее, порой в его глазах мелькали озорные огоньки, когда он подсмеивался над неловкостью полуслепой Праскевы.
Жизнь катилась словно по накатанной колее. Также в конце осени приезжали тиуны с плюдьем, как и прежде Ярополк забирал мужей для походов, подросшие уноши женились, унотки выходили замуж и рожали детей.
В подарке, переданном Малуше сыном, оказались богатые ткани и даже расшитые черевьи и платно, которыми Малуша поделилась с Праскевой и Радой, а несколько золотников[91] отдала Кожеме на расширение корчайницы. Одарить Вогула не удалось, – он отказался принимать, посоветовал часть дареного отложить на «черный день».
Кожема продолжал работать в своей корчайнице, ему помогал подросший сын Прок и изредка приходивший размять косточки Вогул.
С такими помощниками Кожема мог чаще ездить с товаром на торг на Почайну, оставляя управляться сына и Вогула.
После одной из таких поездок Кожема уединился с Вогулом в корчайнице, отослав Прока по надуманному предлогу к матери. Сев на обрубок бревна, он стал рассказывать новости, привезенные из Киева:
– Княгиня Ольга совсем стала стара, без конца молится у икон и полностью отдала бразды правления Ярополку. А князь совсем рассвирепел – разогнал дружину отца, набрал новых ратников и комонников, верных себе.
Мало того, на Почайне бают, что он подослал головников[92] к Олегу и те отравили его. Теперь он берет дань и с древлян.
– Ну и зверь! – воскликнул Вогул. – Брата загубить…
– И это не все. Намедни он послал большую дружину на Новгород…
– А этих пошто? – удивился Вогул.
– Ясное дело – и Владимира хочет такоже погубить, взять под себя и Новгород. А уж Владимир-то, бают, перепугался и даже в жертву Перуну принес двух лазутчиков Ярослава – Федора и Иоанна…
– Как это? – удивился Вогул.
– А вот так – забили их смерды камнями по его приказу. А ныне, как сказывали, Владимир удрал к свеям за помощью…
В это время за дверью раздался то ли всхлип, то ли стон… Кожема и Вогул выскочили наружу и увидели медленно удаляющуюся по тропинке Малушу. Она шла пошатываясь, прижимая руки к груди и изредка останавливалась. А потом стала как-то неестественно падать…
