Ольга Гурьян - Обида маленькой Э
Негодные сыновья начали его угощать. Противно было смотреть, как они перед ним лебезили. Они согнулись чуть не вдвое, начали стирать пыль со стула, рукава так и летали по очереди то взад, то вперед через плечо. Они так старались, что с грохотом стукнулись лбами. Или это ударил барабан?
Полководец сел, широко расставив ноги. Ему подавали чашечку за чашечкой, наливая вино из чайника, и он все их осушал, приподымая бороду и прикрывая рот рукавом.
Пронзительно высоко завизжала скрипка, и вышел приемный сын. До чего он был красивый, с лицом белым и розовым, как у женщины, в чешуйчатых доспехах цвета бирюзы, опоясанных широким поясом, на котором была вышита голова тигра. На плечах у него была накидка в виде бабочки, а за спиной восемь бирюзовых флагов. Он топнул ногой и запел:
Я с тигром боролся в ущелье,
Я в битве врага разбил.
Я родом китаец. Мои родители рано умерли, и мне пришлось пасти овец у помещика. Голыми руками убил я тигра. Полководец узнал о моей храбрости и сделал меня своим приемным сыном. С восемнадцатью всадниками я разбил целую армию. За мои подвиги мне дали прозвище Крылатого Тигра.
Вслед за Крылатым Тигром вышла его жена. Она была похожа на Яо-фэй, но куда красивей, в юбке, заложенной тысячью складок, в длинной, до колен, оранжевой кофте, в круглом воротнике с кистями и с золотой райской птицей в сверкающей камнями прическе.
Она запела, уговаривая мужа не приближаться к приемному отцу, потому что, опьянев, полководец теряет рассудок и может поверить клевете злых братьев и убить Крылатого Тигра.
Ах, как она пела! От этого голоса, высокого и нежного, сердце Маленькой Э забилось и замерло. Любовь и счастье, гнев и мрачные предчувствия передавала она дивными звуками, небесная певунья, удивительная Яо-фэй.
Действительно, ее предчувствия оправдались. Подлые монголы оклеветали храброго китайца Крылатого Тигра, и пьяным полководец поверил им. В страшном гневе он дохнул и вздул свою бороду так, что она взлетела черной тучей. Не в силах сдержать свою бешеную злобу, он весь дрожал и трясущейся рукой тыкал прямо в лицо сыновьям. Перекинув рукава за плечо, он сел с громким стуком. Еще бы — такая тяжесть садится.
Полководец грозным гнусавым голосом стал сзывать свое войско, чтобы отомстить приемышу:
Наденьте шлем и кольчугу,
К луку приладьте стрелы,
На плечо алебарды и копья,
Обнажите мечи и сабли!
Барабан беспрерывно гудел, надрывно звенел гонг. От страшного голоса дрожал воздух.
Авангард — три тысячи храбрых —
Пройдет через горы и реки.
Левый фланг мой бывалые воины,
Правый фланг и свиреп и грозен.
Арьергард спешит на подмогу.
Наши кони свирепей драконов,
Солдаты смелее тигров,
Сам я сына прикончу,
Кровью залью все небо!
— Не убивай Крылатого Тигра, китайского пастушонка! — а причала Маленькая Э. — Ты был пьяный, ничего не понимал! И, чип. Фу обманул тебя!
Но полководец ее не услышал — так громко загремела музыка. Из-за занавески вышло войско — Хэй Мянь, и умный Лю Сю-шань, и все три возчика, и еще пять незнакомых крестьян. Вес они были в своей обыкновенной одежде, но в руках держали и алебарды, и копья, и мечи. Три раза обошли они вокруг полководца и вместе с ним скрылись за занавеской.
Тут появилась приемная мать Крылатого Тигра и начала ужасно волноваться: что с ним? А ее служанка, бойкая девушка, оказалось, видела все своими глазами и всю дорогу бежала, без отдыха, не давая покоя ногам, руками крутила, как ветряная мельница. Что же, все кончено, кровь пролита, зачем скрывать правду? И она запела:
Как гром из громовой тучи,
Как ястреб на певчую птицу,
Налетели два негодяя,
Схватили Крылатого Тигра.
Бранили и оскорбляли,
Пинали ногами в ребра.
Пять воловьих упряжек
Разорвали тело на части,
Разнесли на пять сторон света.
Так умер Крылатый Тигр.
Маленькая Э рыдала, царапая пальцами свой халатик:
— Убили! Убили!
И снова появилась Яо-фэй. Уже не прежняя счастливая супруга, а горемычная вдова. Ее волосы были распущены, длинная прядь отделилась и свисала над левым ухом. На ней была белая траурная одежда. Широкие рукава опустились, как крылья раненой голубки, струились, как половодье слез.
Вьется траурный флаг,
Пепел несу в руках.
В сердце горит тоска,
Слезная льется река…
Уже порок был наказан, представление кончилось, сцена опустела и зрители разошлись, а Маленькая Э все сидела, очарованная дивным пением. Слезы капали с кончика носа, она глотала их, не замечая, только во рту было солоно. Подражая Яо-фэй, она взмахнула грязной ручонкой, и пальцы вспорхнули, будто маленькая серая птица.
В сердце горит тоска,
Слезная льется река…
— Это ты поешь, сестричка? — спросил подошедший Цзинь Фу. — Какой у тебя славный голосок!
Маленькая Э молча от него отвернулась.
— Твоя матушка послала меня за тобой. Пора спать. — И он взял ее за руку.
Маленькая Э выдернула руку и крикнула:
— Не трогай меня, проклятый монгол! Я тебе никогда в жизни не прощу! — и побежала вперед.
Цзинь Фу шел за ней и со смехом уговаривал:
— Сестричка, что же ты сердишься? Ведь этого ничего не было. Ведь это пьеса и Гуань Хань-цин выдумал этих людей и события. Все это нарочно. «Споем о разрухе, укажем, где счастье…» Сестричка, послушай же меня.
Ночью Маленькая Э долго ворочалась на своей циновке, в помещении за сценой. Когда она наконец заснула, ее разбудил пронзительный детский плач. Вслед за тем она услышала грозный гнусавый рев:
Кони свирепей драконов,
Солдаты смелее тигров,
Сам я сына прикончу,
Кровью залью все небо.
Маленькая Э вскочила с криком:
— Убивают!
Но с соседней циновки раздался голос Юнь-ся:
— Спи, ничего нет страшного. Это Лэй Чжень-чжень баюкает своего сына. Яо-фэй завалилась спать и ничего знать не хочет. Вот и приходится Лэй Чжень-чженю самому петь колыбельную.
Яо-фэй подняла голову и сказала своим нежным голосом:
— Юнь-ся, замолчи! Что ты сплетничаешь среди ночи? Чтобы я этого больше не слышала! Удивляюсь, чем противней у лягушки голос, тем громче она квакает.
Юнь-ся завизжала скороговоркой:
— Сама лягушка, жаба, черепаха!
Такого оскорбления Яо-фэй не смогла стерпеть. Она молча встала, подойдя к Юнь-ся, нагнулась, словно стебель цветка качнулся под дуновением ветра, и дала Юнь-ся звонкую оплеуху, запачкав себе при этом ладонь румянами. Задумчиво посмотрела она на свою ладонь, обтерла ее о халат Юнь-ся, повернулась и снова легла.
Гуань Хань-цин приподнялся на большом сундуке (место почетное, не каждому разрешалось там спать) и продекламировал:
— Вы хотите, чтобы актриса была домашней хозяйкой — шила, варила, чинила платье, нянчила ребятишек?
Через мгновение все снова уснули.
Лэй Чжень-чжень осторожными большими шагами ступал между спящими, баюкал сына.
Глава третья
КАК ОНИ ВСЕ РАССМЕЯЛИСЬ
Так постепенно двигались они к востоку и югу, часто останавливаясь на два-три дня во встречных деревнях и городках, чтобы дать несколько спектаклей. Маленькой Э такая жизнь очень нравилась. Она скоро помирилась с Цзинь Фу и громче всех смеялась его шуткам и выходкам. Иногда она спрашивала:
— Ты правду говоришь или это выдумал господин Гуань?
И Цзинь Фу клялся, что, когда он не на сцене, он всегда говорит правду.
— А когда я играю, я тоже говорю правду. Только ты еще мала и не можешь ее понять. Я показываю людям, где добро и где зло. Я учу их быть честными и хорошими, потому что во всех пьесах добродетель всегда вознаграждается, порок наказан и обиды отомщены. Зрители видят, кто их обидчики, и учатся ненавидеть их.
— Я очень хорошо понимаю, — отвечала Маленькая Э. — Я знаю, кто нас обидел и выгнал из дому, и я знаю, кто нам помог в беде, дорогой братец.
Каждое утро натощак Цзинь Фу учился своему новому ремеслу. Ведь обычно актеров начинают учить с семи-восьми лет, а Цзинь Фу было уже семнадцать, и, хотя ему приходилось выступать чуть не ежедневно, многого он еще не знал и не умел. Например, голос его был слабоват и не всегда покрывал шум толпы, особенно, когда приходилось им играть на городских перекрестках.
На все лады кричали и пели продавцы всевозможных товаров, под звуки труб и медных тазов проходила похоронная процессия или свадебное шествие, стучали посудой слуги в открытых уличных харчевнях, дрались пьяные, хрюкали свиньи и гоготали гуси. Но, словно мелодия над аккомпанементом, голоса актеров господствовали над всеми этими звуками.
