Лео Киачели - Гвади Бигва
— Что с тобой, Гоча? Чего ты кидаешься на людей? Мы весь день работали, на долю каждого пришлось по двадцати, а то и больше бревен и пней, и, как видишь, все мы целы и невредимы… Буйволица твоя тянет всего лишь второе бревно — да и то не из лесу, а едва-едва с полпути. Неужели это такая уж беда, что ты готов всех нас со свету сжить? Ты только подумай: все буйволы ходят в ярме, почему бы вдруг твоему пропасть?
Гоча остался глух к примирительным словам Зосиме. Не до буйвола ему, когда его, Гочу, обозвали «кулаком» и грозят уничтожить. Зосиме, должно быть, нарочно переводит разговор на другое. Он же слышал, в чем Гочу подозревают: «У кулаков-де хвост завяз». Выходит, Гоча подлец какой-то?
— Ты мне, бригадир, отвечай и не морочь голову буйволицей: кулак я или не кулак? — наступал он на Зосиме.
Гоча наклонился вперед всем своим огромным телом, так что ухо его оказалось у самого рта бригадира. Ом даже ладонь к уху приставил, чтобы не проронить ни слова из того, что скажет Зосиме.
Но с Зосиме что-то случилось. Он не ответил на вопрос и даже отвернулся… Взгляд его был устремлен вперед, он глядел поверх голов обступивших его взволнованных людей.
Да и на лугу происходило что-то непонятное. Гоча всем своим существом почувствовал перемену. Не стало слышно ни смеха, ни восклицаний. Даже Онисе молчал. Было тихо — так тихо, что Гоча услышал биение собственного сердца и тяжелое свое дыхание. Сначала Гоча подумал, что все примолкли оттого, что их тоже кровно интересует ответ бригадира. И он снова придвинулся к Зосиме.
— Чего пристал? Замолчи наконец! — небрежно и с досадой кинул ему Зосиме. Он взял Гочу за руку, решительно оттолкнул, а сам быстро пошел в ту сторону, куда так упорно устремлен был его взгляд. Гоча вскипел.
— Это и есть твой ответ, Зосиме? — крикнул он, нагоняя бригадира. — Значит, и по-твоему я — кулак?
Однако Зосиме скрылся в толпе, даже не взглянув на него.
Гоча был окончательно сбит с толку. Но, помолчав, начал снова:
— Теперь я понимаю, почему вы не даете мне досок. Вот в чем дело! У кулака отбирать надо, а не давать, всякий это знает! Как это я сразу не понял? Буйволицу мою тоже потому взяли, что я кулак. Верно говорю?
Гоча помахал длинной, точно ветвь, рукой, вздохнул и продолжал все громче:
— Что же, если я кулак, забирайте и буйволицу. Не моя она больше, не хочу, берите!
Так надрывался Гоча, полагая, что народ на лугу слушает его затаив дыхание и что даже Онисе прикусил язык, услыхав такие слова. Вдруг Гоча точно поперхнулся — люди уже не смотрели на него. Все вдруг обратили свои взоры туда, куда устремился Зосиме. И не то еще увидел Гоча: только один человек слушал его, не сводя с него глаз. Он стоял на пригорке, недоуменно подняв плечи. Это был Гера, председатель правления колхоза.
Вскоре Зосиме очутился рядом с Герой. Он стал что-то объяснять, указывая на буйволицу, и размахивал рукой, вооруженной топором Гочи. Подбежал семенящей походкой Онисе и пристроился тут же за спиной Зосиме.
Прежде чем Гоча успел сообразить, как ему быть и что сулит ему появление председателя, Гера вдруг оборвал Зосиме, и среди общего молчания раздался его отчетливый строгий голос:
— Отпрягай буйволицу, Онисе… Сейчас же!
Ропот пронесся над толпой колхозников и тотчас же стих.
Онисе отскочил в сторону, как будто в него выстрелили.
— Кто запрягал, тот пусть и отпрягает. Не моя печаль, — отозвался он и юркнул в толпу, словно мышь в нору.
Этого Гоча не ожидал. Вмешательство Геры, который так открыто за него заступился, и позорное бегство Онисе в первую минуту подействовали на Гочу успокоительно.
Ведь и сам он требовал только того, чтобы Онисе отвязал Никору, — и все. Но тут же им овладело подозрение: они о чем-то шептались… Верно, сговариваются попросту замять всю историю.
Пришла ему в голову еще и другая мысль: Гера, должно быть, испугался. Как ни верти, колхозники поступили не по закону. Теперь Гера ищет выхода, хочет подешевле отделаться.
Гоча ни за что не удовлетворится пустяками и на мировую так легко не пойдет. Пусть не старается Онисе! Даже если он выпряжет сейчас буйволицу, это ни на грош не поможет наглецу. Гера тоже напрасно надеется. Гочу не так просто поддеть на удочку… Начальство, видишь ли! Распорядился — и делу конец! Извините, пожалуйста! Совсем не конец! Гочу опозорили, над ним насмеялись, «кулаком» обозвали, неужто это им даром сойдет? И что удивительнее всего: мальчишка, желторотый птенец, а туда же — рассчитывает провести Гочу.
Гоча почувствовал прилив новых сил. «Враг растерялся, самое подходящее время нанести решительный удар, — молнией обожгла его мысль. — Не отступай, Гоча! Смотри, будь тверд как камень!»
Гоча решительным движением прорвал ряды колхозников и крикнул Гере:
— Не надо! Пускай не отпрягают! Сказал: не хочу, — значит, так тому и быть! Я — кулак. Забирай все, для того тебя и поставили! Храбрец тоже… Как дошло до дела, на попятный! Ничего от вас не хочу… Нате… ухожу…
Он круто повернулся и зашагал по лугу, угрожающе выкрикивая:
— Мы еще посмотрим, чья возьмет!
Но тут на пути его выросло неожиданное препятствие: Найя, прибежавшая вместе с другими девушками с чайных плантаций, хотела кинуться к Гере, но с разбегу налетела на отца. Она неслась, придерживая одной рукой широкополую соломенную шляпу, а другой — подол, все еще набитый чайными листьями. Испуганно взглянула на отца огромными голубыми глазами и, едва переводя дыхание, спросила:
— Что случилось, отец? Что у вас тут такое? — и протянула вперед руку, Гоча с силой вцепился в нее, рванул к себе и хриплым, прерывающимся от возбуждения голосом крикнул:
— А-а… Хорошо, что пришла! Чтоб ноги твоей здесь не было! Домой! Сейчас же! — Он обхватил ее плечи, словно наседка, защищающая цыпленка крылом, и повлек за собой.
— Что ты сказал? Куда идти?
Найя не могла понять, чего требует от нее отец. Она ловко выскользнула из его объятий. Но тут ей под ноги подвернулась какая-то кочка. Споткнувшись, она уперлась руками в землю и лишь с трудом удержалась на ногах.
Крестьяне зашумели: им показалось, что Гоча в сердцах толкнул дочь. Со всех сторон посыпались упреки.
Несколько человек кинулись к нему. Больше всего негодовала прибежавшая вместе с Найей молодежь.
— Ты что себе позволяешь, товарищ Гоча? На что это похоже! — кричали они, готовые броситься на обидчика.
Вдова Мариам вспыхнула и стала сердито отчитывать Гочу:
— Ты на что рассчитываешь, милый мой, а? И откуда только смелость берется? Что на тебя напало? За что обижаешь девочку? Не стыдно тебе при всем честном народе? С ума ты сошел, что ли?
Она с решительным видом преградила ему путь, хотя в этом не было уже никакой надобности: Найю и без того окружала целая толпа защитников.
— Прочь! Какое вам дело! Я ей отец! — ревел Гоча, кидаясь на крестьян, чтобы так или иначе прорваться к дочери.
В это время к Найе подошел Гера и тихонько стал убеждать ее не перечить отцу. Найя отказалась.
— Почему? Да разве так можно? Не ребенок же я в самом деле! — взволнованно говорила она.
— Тогда сделаем так, товарищ Найя, — сказал ей Гера. — Ты сама забери отца. Что ты на это скажешь? Пускай Гоча воображает, будто он тебя ведет, а ты считай, что ведешь его ты, поняла? — спросил он, лукаво улыбаясь. — Не до шуток мне, Гера! Я так не могу… — заупрямилась Найя.
Тогда Гера заговорил серьезно:
— Сейчас ничего лучшего не придумать, Найя. Ты знаешь характер отца. Он не уступит. К тому же и наши, кажется, напутали… Здесь провокацией какой-то пахнет… Впрочем, разберемся позже. Прежде всего надо положить конец этому безобразию. Послушай меня, не теряй попусту времени. Сама видишь, что тут творится…
Найя задумалась.
А Гоча продолжал бесноваться. Он требовал, чтобы Найя немедленно подчинилась ему, и даже угрожал ей какими-то страшными карами.
— Как ты смеешь не слушаться? Отец я тебе или не отец?
Найя сдалась.
— Хорошо, идем!
— Хм… так… — выдавил Гоча, точно не сразу поверив тому, что услышал. Найя стояла рядом с ним. Он схватил дочь за руку и, увидав, что она не сопротивляется, кинул победоносный взгляд на окружающих. Отец и дочь разом, точно по команде, зашагали к деревне..
Колхозники молча смотрели им вслед.
Пройдя некоторое расстояние, дочь ускорила шаги и перегнала отца. Гоча, очутившись в одиночестве, остановился как вкопанный. Он взмахнул рукой, вскинул голову и, сердито ткнув указательным пальцем в землю, крикнул дочери:
— Сюда, девчонка! Слышишь? Рядом иди…
Найя обернулась. Поняв, чего добивается от нее отец, она пожала плечами, поколебалась, но решила уступить. Снова отец с дочерью зашагали в ногу.
Колхозники тихонько посмеивались.
Когда Гоча и Найя скрылись за поворотом, Гера занялся буйволицей. Ее все еще не удосужились выпрячь, она стояла возле пня и невозмутимо пережевывала жвачку. Гвади, закинув ногу на ногу, с независимым видом восседал тут же, на злополучном пне. Он зачем-то извлек свой нож и от нечего делать играл им.
