Родион Феденёв - Де Рибас
Паузы в дорожных разговорах особенно длинны: спутникам Рибаса хорошо думалось под перестук копыт лошадей. Наконец ответ:
– Если бы я так думал, не завел бы этого разговора. Но вот в чем тут дело. Гальяни причисляет себя к просветителям, к узкому кружку европейских энциклопедистов. А с кем считается русская императрица, как не с этими умнейшими головами Европы. Заметьте только одну тонкость: ей приходится с ними считаться. Но есть еще одно обстоятельство: как ни хочет Гальяни быть в одном ряду с просветителями, он их критикует. Считает, что общество и его законоучреждения возникли не прямо из общественного договора, но в результате сложнейшего исторического процесса. Вот и рассудим: на руку ли такая критика нашей цезарине? Еще бы не на руку! С этими надоедливыми просветителями можно будет не только считаться, но еще и вылить на их горячие головы холодный ушат руками Гальяни, да еще усмехнуться в их сторону устами Гальяни.
– Допустим, что все это так, – с досадой сказал Джузеппе, – но у меня нет рекомендаций этого просветителя!
– А зря. Он восхищается Екатериной.
– Прекрасно. Я одобряю это восхищение.
– Гальяни переписывается с графом Шуваловым.
– Что же из этого следует?
– Гальяни – аббат, но он реалист. То пишет о финансах. То о торговле зерном. И Екатерина II всецело за реальную политику. Можно сказать: и он и она – трезво, реально мыслящие люди. Почему бы их не свести? И почему бы это не сделать вам?
– Прекрасная мысль. Но… – Джузеппе даже распахнул шубу, взглянул на Кирьякова. Тот дремал, но почувствовав взгляд, открыл глаза, кивнул:
– Витторио знает, что говорит.
– Но я не знаком с Гальяни.
– А вот это не важно, – сказал Витторио. А Кирьяков вдруг заговорил о достоинствах персидских и арабских скакунов, пока Сулин копался в своей дорожной сумке и, наконец, вытащил книжицу небольших размеров и протянул ее Рибасу.
– Вот вам рекомендация от вашего соотечественника. Жду благодарностей.
Рибас раскрыл книгу и прочитал: «Дух человеческий в его развитии». «Сочинение Фердинандо Гальяни»… После посвящения неаполитанскому королю и королеве, шел плохой типографский набор текста. Книжка была тонка, шероховата на ощупь, издана в Неаполе в 1771 году.
– Вам остается изучить ее, сделать настольной и ежедневной опорой в духовном усовершенствовании.
– А потом я отправлюсь к императрице во дворец? Как поклонник аббата?
– Из дворца тебя кавалергарды вытолкают, – сказал Кирьяков.
– Вот именно, – подтвердил Витторио. – Но почему бы вам не стать наместником восхищения аббатом императрицы? Для этого нужен предварительный ход. С этой книжкой и с вашей небольшой коллекцией древних гемм и медалей вы сначала посетите Бецкого. Расскажете о Гальяни. Коллекцию преподнесете в дар.
– Никогда.
Конечно, Рибас понимал, что его друзья-попутчики хотят помочь ему в будущей, пока непонятной петербургской жизни, но коллекцию собирала для него мать и заставила взять с собой перед отъездом на черный день. Он отнюдь не считал, что такой день настал и необходимо дарить коллекцию какому-то Бецкому.
– Кто он такой?
Витторио и Кирьянов переглянулись.
– Говорят, правда шепотом, что он отец императрицы, – сказал Петруччо, запахнулся в шубу и закрыл глаза. Но из объяснений Витторио Рибас узнал многое.
Ивану Ивановичу Бецкому к этому времени было шестьдесят семь лет. Считался он внебрачным сыном вельможи Трубецкого и баронессы Вреде. Родился в Стокгольме, где его отец Иван Трубецкой долго томился в шведском плену, а это томление и скрасила сердобольная баронесса. В каких только переделках ни побывал Иван Иванович! Образование получил превосходное, и в девятнадцать лет, еще при Петре Великом, стал секретарем посольства в Париже. Был пособником воцарения Анны Иоановны. Спустя одиннадцать лет поддержал переворот дочери Петра Елизаветы и служил ей в это время курьером. А когда Елизавета выдавала замуж будущую Екатерину II за своего сына, будущего Петра III, Иван Иванович, камергер, танцевал на свадебном балу четвертую кадриль.
С кем только он не водил дружбу и с кем только не был в родстве! Его сестра вышла замуж за молдавского князя Кантемира, который до этого состоял в браке с Кассандрой Кантакузен и имел сына Антиоха, знаменитого впоследствии литератора. По смерти князя сестра Бецкого вышла за принца Гессен-Гамбургского, а Иван Иванович, путешествуя по всей Европе, свел тесное знакомство с Вольтером, Дидро, Руссо и бароном Гриммом. Салон госпожи Жоффрен был для него домом родным.
Из Вены Иван Иванович приветствовал восшествие на престол Петра III, стал генерал-майором, генерал-поручиком царя, а когда того удавил Алехо Орлов, Екатерина поручила Бецкому приглядеть за брильянтщиком Позье, сооружавшем для новой императрицы драгоценную корону. В свите Екатерины Иван Иванович имел постоянное почетное место в третьей карете рядом с вице-канцлером. Он составлял библиотеку для императрицы. Ежедневно в послеобеденное время читал ей книги и наставления. Был хранителем ее брильянтов и смотрителем царских садов.
– Тем более, – сказал Джузеппе. – Что ему моя ничтожная коллекция?
– Может быть, вы и правы, – согласился Витторио. – Но упомянуть о ней следует. Он знаток. Доброжелатели величают его департаментом ума, а завистники – змеей мужского рода. Запомните: он любит покровительствовать.
– Меня больше занимает то, что он еще и отец Екатерины.
– Предполагаемый, – сказал Кирьяков.
– Сами рассудите, – продолжал Витторио. – Если ты в милости у монарха, то бери чины, титулы, пользуйся, воздай хвалу. Но у нашей цезарини и Бецкого все не так. Отношения совсем другие, почти семейные, когда живут одним домом и несут все тяготы совместно. Она дала ему множество должностей и этим не только впрягла в тяжелый воз, но и присматривает: не балует ли ее коренник. А сведения о том, что Бецкий – отец Екатерины, вот откуда. Мать нашей цезарини была слаба насчет мужского пола. Свои измены захудалому мужу называла, верно, единственной отрадой среди цербтских безобразий. Частенько навещала Гамбург, а там блистал в то время молодой красавец аристократ Бецкий. Не знаю, было ли ей известно, что он незаконнорожденный сын князя Трубецкого. Тот и фамилию ему дал, по обыкновению в таких делах, усеченную от своей: Трубецкой – Бецкой. Но любовная связь между принцессой и Бецким имела место. Этого при дворе никто не отрицает, даже он сам.
Все, что Джузеппе узнал, следовало обдумать, а пока он принялся за труд аббата Гальяни и одолел «Дух человеческий в его развитии», когда их неприметная кибитка подкатила к петербургской заставе. Кирьяков приготовил документы, а Витторио высказался высокопарно:
– Перед вами, де Рибас, окраина, с которой может начаться судьба.
5. Глава, в которой Артемида превращается в богиню Флору, влюбленный строит мост, знакомится с департаментом ума, крупно играет и встречается с императрицей
1773
Петербург встречал городским особым морозцем. Солнце светило стужей. Обоз с лесом задержал путников, солнце внезапно сгинуло, и где улицы, каналы, церкви, дома, дворцы? Где город? Ничего не было видно за мельтешением внезапно повалившего снега. У Рибаса возникло ощущение, что они въехали в высокие горы, где стужа и снег вечны. Встречные кареты были редки в снежной круговерти. Что это по левую руку? Слободы, лавки, усадьбы, избы, гостиный двор, полицейская часть… Темные громады застроек едва были видны за густым снегом, но Джузеппе то и дело видел крытые беседки с разведенным в них огнем. Здесь любой прохожий в лютую стужу мог обогреться и бежать по делам дальше.
За время отсутствия Кирьякова его брат-инвалид купил на Мойке дом содержателя лесных мельниц Брумберга за смертью последнего, и путники остановились у распахнутых ворот. Петруччо, а теперь барин Петр Сергеевич, кликнул дворню, велел выгружать свою поклажу и седлать лошадей, чтобы везти почту в канцелярию двора. Рибас и Витторио ехали дальше, на Васильевский, уговорившись о вечеринке на завтра с Петром Сергеевичем, который уже лобызался с домашними и покрикивал, чтобы скорей седлали.
От дворни узнали важную новость: мост через Неву снят полмесяца тому, но Нева стала, лед крепок, иначе надо было бы временно жить у Кирьякова. А тем временем распогодилось, снег разом прекратился и Рибас неожиданно для себя очутился в центре этого странного города – заснеженный Петербург как бы сам возник вокруг них. Витторио переговорил с кучером, тронулись, а через несколько минут Сулин сказал Джузеппе:
– Вы должны знать, по какой улице мы сейчас с вами едем.
Рибас недоумевал. Простые дома чередовались с усадьбами, заборы с парадными подъездами. Витторио улыбнулся:
– По Итальянской.
– Здесь живут итальянцы? – удивился Рибас.
– И они тоже. Вот особнячок… – Сулин указал на двухэтажный дом, у которого стояло несколько карет. – Поостерегитесь, если окажетесь в нем. В доме Вирецкого за ломберными столами многих итальянских негоциантов сделали нищими.
