Родион Феденёв - Де Рибас
– Ехать тебе, волонтер, в Лейпциг с Алешей – малый об этом только и мечтает.
– Что же меня там ждет? Гувернерство?
– А что же в этом зазорного?
Вошел адъютант и сообщил, что курьер, прибывший из Петербурга с почтой, обратно ехать не может: болен.
– А что Кирьяков, грудью по-прежнему мается? – спросил Алехо у Рибаса.
– Нет болезней, которые не вылечили бы в Италии, – отвечал Джузеппе.
– Ну так пусть он и едет с почтой. Документы ему приготовьте.
– Позвольте мне сопровождать его – предложил Рибас.
Орлов думал недолго:
– Быть посему. – Отпустил адъютанта кивком головы и продолжал: – Я тебе дам два письма к брату. Одно рекомендательное. А другое… только ему в руки вручишь. И чтобы ни одна живая душа не ведала об этом. Запомни: все твое будущее от верного исполнения зависит. Если передумаешь, скажи. Я человека найду.
Но передумать Рибасу не пришлось из-за третьего обстоятельства: он получил послание от Ризелли: «Я отлично знаю, что вы в Тоскане, и только дела не позволяют добраться до вас. Но берегитесь: где бы вы ни были, я сведу с вами счеты. В Италии вам никогда не будет покоя, пока на этой земле останется хоть один Ризелли». Сдержанный тон письма, отсутствие проклятий и оскорблений говорили о многом: угрозы были серьезны. «Ну, что же, – решил Рибас. – Поездка в Петербург – это еще не бегство. Я в любое время вернусь. Ясно одно: он не вызывает меня на дуэль, а наемные убийцы могут появиться хоть сейчас. Надо предупредить отца и отправляться в путь. Они не успокоятся, пока не убьют меня. Сделать это в Петербурге им будет значительно труднее».
В «Тосканском лавре» он написал отцу. Хозяин таверны был необычно льстив к Рибасу, вызвался исполнить любое его поручение, но тот решил дождаться Сильвану, которая уехала в рыбную гавань.
– О вас тут спрашивали, майор, – сказал Руджеро.
– Так и спрашивали: что поделывает майор Рибас?
– Да, да. Но я этих людей не знаю. Я им ничего не сказал толком. Сказал, что вас давно не видно. Как вернулись, заходили всего один раз.
– Если появятся снова, передайте, что я всегда к их услугам.
– Понимаю, – осклабился догадливый хозяин таверны. – Пусть они вас сами и отыщут!
Сильвана вернулась, и он вышел с ней к изгороди, у которой привязал лошадь.
– Я уезжаю, – сказал он женщине. – Прости, но наши пути теперь разойдутся.
– Что ж, было несколько дней счастья – для меня и этого довольно, – отвечала она покорно. Он передал ей письмо к отцу и попросил найти кого-нибудь, кто смог бы вручить его Дону Михаилу в руки.
– Это не трудно. Наши торговцы часто отправляются в Неаполь морем.
– Прощай. Вернусь – дам о себе знать.
Письмо Ризелли он отправил с почтового двора. Главным в этом письме было: он готов быть первым из Рибасов, непременно первым, кто ответит судьбе на все, что она ему предложит.
К радости Джузеппе Витторио Сулин вызвался быть третьим в этой поездке, сказав при этом:
– Соскучился я в благословенной Италии по псковской грязи, мужикам, да и старосте пора надрать уши. Балуют.
Десятилетний Алеша, прощаясь с Джузеппе, не выдержал и разрыдался так, что один из слуг взял его на руки.
– Дай мне слово, – сказал Рибас мальчику.
– Да, да!
– Учись скрывать свои чувства. Ты слишком впечатлителен и это будет тебе мешать.
Лакей мальчика передал Джузеппе беличью шубу – подарок Алеши. Рибас был удивлен, а Витторио произнес еще одну историческую фразу:
– Дружба с этим ребенком может вам стоить многих перипетий в судьбе и карьере.
Дорога до Лейпцига была им знакомой, и они решили ехать по ней до Берлина, а там уж по Балтийскому побережью добраться к Ревелю и Риге. Предзимняя грязь, утренние заморозки, карты и флирт со случайными спутницами, короткие прогулки по городам; а после Кенигсберга твердый заснеженный наст – все это промелькнуло в какой-то месяц пути. Они ехали в своей карете, купленной в Италии вскладчину, а в Тильзите выгодно продали, приобрели возок на полозьях и покатили по наезженному тракту в таких снегах, что если продышать в окошке глазок, то ничего, кроме сугробов, не было видно. Джузеппе оценил подарок Алеши, шубу, без нее южанин, еще не научившийся пить водку только для того, чтобы согреться, пропал бы на первом же зимнем перегоне.
Еще в Италии Рибас сообщил своим спутникам, что имеет от Орлова два письма. Одно рекомендательное к Григорию Орлову, другое – в Военную коллегию для определения на службу. О том, что и второе послание предназначалось Григорию Орлову, он умолчал. Письма держал не в дорожной шкатулке, а в кармане черного кафтана, купленного специально для дороги. Разговор об этих письмах возобновлялся довольно часто. Лейтенант Кирьяков сказал определенно и как всегда грубовато:
– В Военную коллегию тебе лучше не показывать нос. Они там хоть и салюты устраивают в честь графа Орлова, а зубы на него точат. С его письмом отправят тебя в крысиный гарнизон и будешь ты там выть с тоски. Никчемная эта рекомендация.
– А к Григорию Орлову? Она хоть что-нибудь стоит?
– Э, тут особые обстоятельства.
Кирьяков молчал несколько дней, а на новом перегоне вдруг неожиданно и невпопад заявил:
– Императрица возвела Григория Орлова в княжеское достоинство. Вот в этом все и дело.
Рибас недоумевал, просил объяснений, Петруччо отмахивался, косился на Витторио, к которому Рибас обращался с теми же вопросами, а Сулин смеялся и говорил, что тайны двора знает только Кирьяков, потому что он начинал карьеру в конной гвардии. Джузеппе не переставал удивляться: чем ближе они были к границам России, тем больше в его спутниках проявлялись замкнутость, настороженность, молчаливость и даже недоверие друг к другу. В конце концов Рибас не выдержал и воскликнул:
– Господа! Я не хочу продолжать дальнейший путь в вашем обществе!
Господа переглянулись, на очередном биваке отошли вместе в сторонку, о чем-то говорили и только после этого начали объяснять кое-что неофиту-волонтеру, до предварительно Кирьяков сказал:
– Смотри, Джузеппе, в случае чего нам головы не сносить. Но мы тебе доверяем, ибо в деле вместе были.
Княжеское достоинство – это и почести, и тысячи душ крепостных, имения, дворцы, одним словом – все знаки монаршей милости к своему фавориту. Да только к княжескому званию Григорий Орлов был представлен еще в 1763 году. А императрица не разрешала принять другу сердца сие достоинство целых девять лет.
– А недавно: на тебе – хочешь в князи – будь князем! – говорил Кирьяков, а Витторио перебивал:
– Да нет, сначала надо о том, что Григорий был на переговорах с турками полномочным послом в Фокшанах! Вместе с освобожденным из замка в Константинополе послом Обрезковым.
– Про этого-то зачем? – морщился Петруччо.
– Так ведь Григорий не дал ему привести переговоры к успеху.
Постепенно выяснилось, что Григорий Орлов в Фокшанах жил поистине царским двором, устраивал неслыханные балы, воспоминания о которых не изгладятся и в третьем колене. Однако тут дошел до фаворита слух, что в петербургскую спальню ходит уж кто-то другой. Бросив переговоры с турками, он кинулся в Петербург, но в Москве его задержали курьеры и передали тайный приказ Екатерины: в столице отныне не показываться, а жить в Гатчине на «скромную» пенсию в сто пятьдесят тысяч в год.
– И княжеское достоинство разрешила принять – лишь бы он ей не досаждал, – сказал Кирьяков.
– Почему же вы раньше мне ничего об этом не рассказывали? – вопрошал волонтер.
– Да незачем было, – отвечал Кирьяков. – А раз ты в самую петербургскую гущу хочешь лезть, сочли своим долгом тебя поучить: как в ней не увязнуть.
Рибас узнал, что фаворит лишен права входить в покои императрицы запросто, как раньше, в любое время, если вдруг ненароком Екатерина пригласит его погостить в Петербург.
– Так что с рекомендацией к Орлову лучше повременить, лучше осмотреться, понять, что к чему, не будить лиха. Иначе многое можно самому себе напортачить. – Советовал Кирьяков.
«Как же быть с тайным письмом одного брата к другому?» – думал Рибас, а вслух спросил:
– Значит можно считать, что рекомендательных писем в Петербург у меня нет?
Ответ на этот вопрос Джузеппе получил, когда кибитка едва тащилась по ревельским мокрым снегам. Витторио неожиданно весело спросил:
– Знаете ли вы, Джузеппе, итальянца из Неаполя Фердинанда Гальяни?
– Только слыхал.
– Это оплошность с вашей стороны и ее следует исправить. Гальяни – был советником коммерческого суда. Ваш отец должен его знать.
– И что же?
– Я думаю… – Витторио тянул с ответом. – Рекомендация в Петербург должна быть у вас именно от Фердинанда Гальяни!
Рибас расхохотался:
– Что же – мне возвращаться? Разыскивать этого судейского и просить рекомендательное письмо?
Паузы в дорожных разговорах особенно длинны: спутникам Рибаса хорошо думалось под перестук копыт лошадей. Наконец ответ:
