Владимир Афиногенов - Аскольдова тризна
— Нет уж, брат, пусть он будет с тобой… А со мной Иисус Христос и пресвятая Дева Мария… Трогаемся.
Они находились сейчас чуть выше одного поприща над уровнем моря, и в пути им попадались небольшие рощицы чёрной сосны, растущей только в горах Византии. Встретился и ливанский кедр. В этих местах из диких животных водятся олень, лань, волк, бурый и сирийский медведи. Ближе к пабедью дорогу им перебежал целый кабаний выводок во главе с секачом. Дубыня было взялся за лук, но его остановил Светоний:
— Не надо… Пусть идут.
По всей видимости они шли к водопою.
А солнце жарило и жарило. Прохладнее стало, когда дорога начала спускаться вниз.
К вечеру они достигли плоскогорья. А здесь уже из диких животных царила степная рысь — каракал. Вскоре встретилась речка, берега которой заросли камышом.
— Сделаем тут на ночь привал? — спросил Дубыня.
— Э-э, брат, сразу видно, что ты новичок в этих местах… Для нашей с тобой единственной лошади не так опасна рысь, даже волк или медведь, а камышовый кот… В приречных зарослях они бродят стаями и скушают гнедого в один миг и за милую душу. Кстати, держи наготове лук и стрелы, — попенял язычнику, жителю крымских степей.
— В Крыму у нас такие не водятся… Если только волк может напасть, и то, когда он жутко голодный. Ты видел собаку у моего друга Доброслава?
— Видел, — ответил Светоний.
— Это Бук, помесь крымской овчарки и волка. Смелый, надёжный друг… Как человек. Всё понимает. И даже лучше человека… — заключил Дубыня. — Был не единожды в деле… Показал себя как надо.
— Хорошо, — как-то неопределённо сказал Светоний.
Они ехали обочь камышовых зарослей в рост человека. Вдруг впереди они зашевелились. Дубыня поднял лук. Но тревога оказалась ложной. Может, ветер их опахнул. Или действительно прошёл кот, побоявшись в одиночку нападать на лошадь и вооружённых людей.
Светоний наддал каблуками сапог в бока жеребца, и тот ускорил шаг. Выбрали они довольно ровное каменистое место, поужинали, задали корм коню и, посменно дежуря у костра, дождались утра.
С рассветом снова тронулись в путь, а уж к обеду оказались у цели, точнее сказать — возле монастырских стен. Они были выложены из красного кирпича, высотою в двадцать локтей, со стрельчатыми бойницами, с бетонными желобами для стока воды. Над дубовыми вратами висела икона. Светоний перед нею положил трёхперстием крест на свою широкую грудь и привязал коня к железному крюку, выступающему из стены. Тут грека и чернобородого окликнули. Дубыня обернулся:
— Доброслав! Бук!
Язычники ударили кулаками друг друга по плечам, а потом обнялись. Бук смотрел на них ясными, всёпонимающими глазами…
Чернобородый сел на корточки и ласково потрепал пса за шею. Бук благодарно лизнул его щеку. Светоний, наблюдая за собакой, сказал:
— И впрямь, как человек… Только молчит.
— Вишь, снова встретились! — радостно промолвил Доброслав. — Только я вышел побродить с Буком и вот… Монахи сейчас на обеденной молитве, а потом трапезничать станут… И мы тогда поедим.
— Ты уже хорошо их язык усвоил… «Трапезничать»… — подначил Дубыня Клуда.
— Освоишь… Мы ведь с тобой последнее время всё по монастырям мотаемся да с монахами якшаемся…
Дубыня передал Доброславу всё, о чём просил Орест, и поведал, как дважды ему спас жизнь Светоний… Доброслав подошёл к рыжему греку и в знак благодарности обнял его.
— Мой хозяин велел кланяться тебе и Леонтию, — промолвил растроганный Светоний.
— Нет Леонтия… Не дожидаясь посольства из Константинополя, уехал в Тефрику. Мать у него помирает…
Доброслав ввёл рыжего грека и Дубыню в ворота, за которыми находился проход, тянувшийся до второй, внутренней, укреплённой стены, но только с одними стрельчатыми бойницами, без желобов, и по проходу они свернули направо[29]. Доброслав сказал:
— Нам, язычникам, далее путь заказан, а Светоний может пойти в церковь. Она находится за стеной… Вокруг церкви много каменных надгробий с крестами. Под ними лежат умершие монахи, — последнее объяснение уже относилось к Дубыне, ибо устройство православного монастыря Полихрон и кладбища внутри него резко отличалось от иконоборческого, где они недавно несли воинскую службу.
Как и в Византии, в русских монастырских или церковных приходах позднее обязательной принадлежностью тоже являлся некрополь или погост. Он олицетворял собой связь прошлого и настоящего, христианскую идею продолжения жизни в иной форме до Второго Пришествия, а также близость погребённых к Богу — вечный покой здесь охранялся величественностью божественного окружения.
Поэтому для истинного христианина поклонение погребальным местам его предков считалось и считается святым делом…
Светоний пошёл к другим воротам, на ходу обронив:
— Вы там лошадь мою…
— Не беспокойся. А потом мы тебя на ночь тоже устроим.
Дубыня переступил порог полутёмного помещения, видно, служившего ранее кладовой. Теперь здесь обосновался друг. В нос ударил терпкий запах вербены: чернобородый помнил, что с помощью этой травы мать Лагира — покойница — на Меотийском озере изгоняла лихорадку из многих больных.
— Неужели Константина лечишь?! Тебе же запретили…
— Запретили… А если он одной ногой в могиле! Больно было смотреть, как врач-армянин его пользует. Даёт какое-то зелье, а потом кровь пускает… А её в Константине уж совсем не осталось. Ждали врача из Константинополя, а его нет. Тогда я поговорил с Леонтием. Он Мефодию всё пересказал, уверив, что никакого колдовства не будет… Мефодий велел спросить у меня, из какой травы буду готовить снадобье? Ответил: «Из вербены», и он согласился…
— Почему? — спросил Дубыня.
— Вербена не колдовская, а священная трава, по мнении христиан. Они ею, кропя водой, изгоняют злых духов… Вербена означает «вены Венеры» — самой яркой звезды на небе…
— Точно колдовства не будет?… — снова подначил Клуда чернобородый.
Не обращая внимания на слова друга, Доброслав начал объяснять.
— Если я определённое время выбираю для сбора этой травы, когда «чтобы никто не видел», и произношу наговоры, готовя из неё снадобье, то колдовством не считаю… Сие не колдовство, а знахарство, так говорил волхв Родослав… Сегодня пойдём в лес за вербеной.
— И Бука возьмём… — попросил бывший каторжник.
После обеда Доброслав ушёл к Константину рассказать обо всём, что узнал от Ореста и Дубыни. Вернулся радостный:
— Философу сегодня намного лучше: попросил еды, пития… Световид даст — поправится… А пока слаб, но что-то всё чертит и чертит… А то принимается за толстую греческую книгу и вслух с неё переводит. Его ученики — Горазд, Климент.
Савва, Ангелар, — ты их скоро увидишь, — еле успевают тогда водить стилом… А говорит Константин вроде как по-нашему и немного не так… Но я всё понимаю… Вот народился младенец Иисус и сказали царю иудейскому: как только младенец станет взрослым, то скинет его с престола. Тогда приказал царь иудейский младенцев мужского пола истребить всех до единого[30]. Раз царь, значит, царствовать ему до конца жизни охота, как охота и нашим князьям…
— Это верно. Чего уж там! — заключил Дубыня.
Как только на гору Олимп спустились сумерки, Доброслав выдвинул из-под топчана, на котором спал, ведро с медовыми сотами. Видя удивлённое лицо друга, сказал:
— Они нам в лесу будут нужны… Я выменял их на свою кожаную корнавку[31] у бортника… Перед тем, как я начинаю искать вербену, предлагаю земле соты с мёдом… А вот и железный топор без топорища. Он тоже будет нужен. Пошли.
Сумерки — то время, когда «чтобы никто не видел» — ни солнце, ни луна… Солнце уже зашло, а луна не всходила… Взяли Бука.
Он бежал всё время рядом с Дубыней — тоже по нему соскучился. И когда достигли поляны, пёс, помня её по предыдущим посещениям, остановился, почесался о многовековой ствол дуба.
Возле толстых, поросших мхами корней, уходящих вглубь, Клуд положил несколько сотовых кусков. Как только нашли первый куст вербены, Доброслав очертил его топором, вырвал левой рукой и поднял вверх… То же самое велел сделать Дубыне.
— А ты говоришь не колдовство?! — засмеялся чернобородый.
— Молчи! — прикрикнул на него Клуд, и друг поразился грозности окрика. Поразился и даже слегка испугался, потому что с той стороны, куда зашло солнце, послышался звук, похожий на вой…
— Что это? — спросил Дубыня.
— Я тебе сказал — молчи. Рви вербену и молчи… И не оборачивайся.
Вой приближался… Качнулись верхушки дубов, и какие-то тени заскользили по поляне… И Дубыня почувствовал, как кто-то крепко обхватил его руки: не двинуть ни левой, ни правой…
Он рванулся из невидимых объятий, споткнулся и обессиленный упал на землю. Но сразу ощутил себя сильным… Поднялся. Вой стал тогда удаляться…
