Шамиль Алядин - Теселли
Дрожащими от волнения руками Гуляра взяла из буфета поднос и быстро вышла. Проводив ее пристальным взглядом, Рустем огляделся вокруг. Он был впервые в этом доме. Дубовые комоды, гардеробы, широкие застекленные шкафы, блестящий полированный круглый стол посреди комнаты, развешанные по стенам картины с красивыми пейзажами, большое трюмо, дорогие пушистые ковры… Такого убранства не было ни в одном доме во всей деревне. Разве только у Джеляла или Кязим-бея…
Усевшись в мягкое кресло, Рустем продолжал рассматривать комнату. Его внимание привлек висевший на стене портрет. Кто же это такой? Как будто знакомое лицо. Кажется, этот портрет он видел когда-то в школе. Ах, да… издатель «Терджимана».
Потом он перевел взгляд на старуху. Суваде-апте еще года три тому назад выглядела миловидной женщиной, а сейчас сильно сдала: похудела. Постарела. Ее большие лучистые глаза потускнели, румяные щеки поблекли. Да, горе тяжко сказалось на ней! Взяв медный кофейник, она вышла из комнаты.
Гуляра поставила на стол поднос с орехами и яблоками.
— Как вы тут жили? — не отрывая взгляда от ее бледного лица, спросил Рустем.
Девушка отвела от Рустема большие блестящие глаза и тихонько вздохнула:
— Папы нет. Брат долгое время скрывался по деревням, а потом его угнали немцы. Мы сами ничего не смогли посеять. Трудно дома без мужчин. Но я страдала не только от нужды. Я… я боялась за вас. О, как я вас ждала!
Отвернувшись, она вытерла набежавшие на глаза слезы.
Сердце Рустема дрогнуло. Он хотел подойти к девушке, но неожиданно в комнату вошла Суваде-апте. Она несла в маленьких золоченых чашечках-фильджанах кофе.
— Рустем, тебе ни разу не привелось встретиться с нашим отцом? — спросила старая женщина. — Может быть, ты слышал о нем что-нибудь?
— Нет, Суваде-апте. не хочу вас обманывать. Ни от кого о нем не слышал. Но я уверен, что он жив и здоров.
— Ах, сынок, если бы это было так!
— А почему так не может быть? Я вот побывал чуть ли не в геенне огненной, а, слава аллаху, ничего не случилось. Только один раз штык немца чуть-чуть распорол мне кожу. Гафар-ага — грамотный, ученый. Он мог найти какую-нибудь подходящую работу в штабе. Скорее всего, он даже не участвует в боях.
— Почему же он тогда ничего не пишет?
— Наверное, пишет. Я вот тоже написал семь писем, но ни одного из них дома не получили.
Во дворе раздался женский голос, звавший Суваде. Она вышла на веранду.
Рустем вернулся к молчаливой, задумчивой Гуляре.
— Вы, говорите, грустили обо мне? — спросил он взволнованно. — Это верно, Гуляра?
Девушка, покраснев, молча кивнула.
— Вы так внезапно исчезли из деревни. Урядник разыскивал вас полгода. Я боялась, что попадетесь.
Он распустил слух, будто вы убили Исмаиля. Если бы вы знали, как зверски избили за это вашего отца. Он еле выжил! Что, если урядник увидит вас здесь?..
— Прошли времена Джелял-бея! — воскликнул Рустем. — Вся власть сейчас в руках народа. Как жаль, что я должен завтра уезжать!
— Опять уезжаете? А разве война еще не кончилась! Разве мало я вас ждала? — воскликнула Гуляра.
— Скоро кончится. Вернется Гафар-дайы[23]…
— Настанет ли когда-нибудь такой день? Я очень устала. Как будто все горы и скалы Бадемлика обрушились на меня, — прошептала девушка.
— Я скоро вернусь навсегда, Гуляра! Мы будем счастливы!
Рустем подошел к девушке, обнял и поцеловал ее в зардевшуюся щеку.
— Три года назад на свадьбе Ризы я встретила вас, Рустем, — тихо промолвила Гуляра. — Увидела вас, и все на свете изменилось. С тех пор я не знаю покоя. Вы уезжаете, и я снова остаюсь одна…
— Дорогая моя! Вам дали прекрасное имя… — ласково произнес Рустем, поглаживая ее золотистые волосы. — Гуляра — «Ищи розу». Я искал розу и нашел ее. И очень счастлив. Сейчас апрель. В горах уже расцветают кизиловые кусты. Потом расцветут яблони, зардеют розмарины, кандили. И вот когда они зарумянятся и нальются соком, будет и наша свадьба.
— Я верю вам!.. — прошептала девушка. — Верила всегда и ждала вас…
— Подождите еще немного, — также шепотом ответил Рустем.
Суваде-апте вернулась в дом.
— Спасибо, Суваде-апте! — повернулся к ней юноша. — Мне нужно идти.
Он протянул хозяйке руку и улыбнулся на прощанье Гуляре.
Суваде-апте вышла проводить Рустема, а девушка убежала в комнату и приникла пылающим лицом к холодному стеклу окна.
На другой день Рустем чуть свет покинул деревню. Когда он проезжал мимо табачных сараев, его заметил Джелял-бей, стоявший на веранде у раскрытого окна, и, махая палкой, закричал на турецком языке:
— Ты думаешь, пришли большевики и хозяином деревни стал голодный люд? Ошибаешься! Посмотрим, сколько дней продержится ваша власть! Посмотрим!
— Да, посмотрим, — ответил Рустем. — Этот люд еще покажет вам, на что он способен. А ты уйдешь из нашей деревни так же, как пришел сюда: в драных штанах и с кельмой в руках. Ты был и будешь пиратом с того берега моря. Ты думал, что татарин рожден лишь для того, чтобы быть батраком Джеляла? А составить ведомости твоих иргатов[24] ни ты, ни твои родственники никогда не умели. Их писал татарин.
— Молчи, айдут[25]! — закричал Джелял в бешенстве. — Не то я прикажу своим работникам засечь тебя!
— Только не меня!.. Теперь твой черед! Мы с тобой скоро поквитаемся!
И Рустем, пришпорив коня, вихрем понесся по шоссе.
7
Прошло более трех месяцев. Гуляра не знала, где находится Рустем. Одни говорили, что он вернулся в Севастополь и присоединился к группе скрывающихся в пещерах революционных матросов. Другие рассказывали, что в составе красной конницы сумел проскочить через Джанкой и теперь на Керченском полуострове сражается против Деникина…
Через год утром на шоссейной дороге в нижней части Бадемлика люди заметили пеших солдат в серых оборванных шинелях. Они двигались за обозом и крытым фургоном, груженным ранеными.
«Кто это? — рассуждали жители. — Опять немцы? Нет, это похоже на лазарет с охраной из какой-то неизвестной еще нам армии. Вот еще войска…»
К вечеру на площади у фонтана стали раздаваться ружейные выстрелы. Мидат прибежал домой.
— Отец… отец! — кричал он, еле переводя дыхание. — Там расстреливают наших! Кто они, эти солдаты?
— Белые. Врангелевцы.
— Врангелевцы! О аллах! — воскликнула Тензиле-енге. — Теперь пришли они… Кого они расстреливают?
— Тех, кто помогал большевикам. Экрем-ага убит. Труп его лежит возле фонтана.
— Экрем убит? Сын Зеиде? О несчастная женщина!
— Вот они! Сюда идут! — сказал Мидат, показывая рукой в сторону кофейни. — Ищут дядю Сеттара.
— Сеттара? — удивился Саледин-ага. — Как же это? Тогда они не пощадят и нас… за Рустема? А это что? — спросил Саледин-ага, вдруг заметив, что со двора Зеиде два солдата выгоняют корову. — Мидат, сын мой, выведи лошадь в сад и скачи скорей в чаир. Быстро, сынок! Иначе мы лишимся лошади.
Мидат кинулся в сарай, вывел лошадь в сад, сел на нее и во весь дух поскакал через забор в чаир.
Только Мидат исчез, как у ворот показалась жена авджы Кадыра. Рыдая, она бросилась на шею Дульгера.
— Саледин-ага, мы погибли, — воскликнула она, обливаясь слезами. — Мужа моего арестовали. Что мне теперь делать? Я одна осталась. О Сеттаре ничего не слышно.
— Успокойся, Шерифе! — сказала Тензиле-енге. — Встань, не плачь!
Дульгер взял свою кизиловую палку, стоявшую в передней, и, шатаясь, медленно пошел к воротам. Шерифе шла за ним.
На следующий день в дом Саледина-ага ввалились ефрейтор и два рядовых.
— Где Саледин Ибрагим оглу? — спросил ефрейтор Тензиле-енге.
Увидя солдат, старуха перепугалась. Раньше, когда во двор заходили люди в шинелях, к ним выходила Сеяре. Но теперь ее не было — дочь вернулась в Кок-Коз. Саледин-ага дома не ночевал. А Мидат бегал где-то в деревне.
— Нет… хозяина нет… йок! — ответила она, путая татарские слова с русскими. — Китди… пошел.
— Куда?
— Гавр пошел. В гости.
— А сын Рустем где?
— Рустем война пошел… — проговорили она, вся дрожа, — Муаребе… стреляйт.
— На какую войну? Где он стреляет? У большевиков или у Врангеля?
— Эбет, конечно, у Врангеля стреляйт, у большевиков!
— Не понимаю. У большевиков он или у Врангеля?
— Врангель… большевик. Карош человек, — бормотала Тензиле-енге, не соображая, о чем говорит. — Каве… кофе хочешь пить, солдат?
— Врангель — большевик, говоришь? — закричал ефрейтор в бешенстве. — Ты что мелешь-то?
В это время весь в поту прибежал Мидат.
— Кто ты такой? — заорал на него один из солдат. — Зачем пришел?
— Я пришел сказать… — начал было Мидат, но, заметив бледное лицо матери, запнулся.
